Из-под снега

— Вспомни трактир, Иули.

— Я не видел ни одного. Белые и несколько рыжих.

— Правильно, Иули. Моя масть тут — самая редкая. А серых и высоких на всей Нари Голкья, думаю, можно сосчитать по руке. Не купеческим счётом, охотничьим! Парень, которого описал Пурна, не просто приметный, а хуже крашеного. Если серые шерстинки оставил тут не он, я готов съесть свои сапоги! А если его не запомнил Груна, закушу сапоги штанами.

— Погоди, мудрый, не спеши портить хорошие вещи! — усмехнулся нав. — Итак, смотри! Даже если колдовской след на шнурке не от серого. Если арханина развязал кто-то ещё. Если серый когда-то заходил сюда просто отлить. Он всё равно, скорее всего, тот, кто натравил Пурну на нашу маленькую воительницу… Кстати, сам-то ты такого приметного охотника на ярмарке ни разу не встречал?

— Стыдно сказать, Иули, — голос старика дрогнул. — Но с середины лета до бегства в снега, со стрелой в спине, я опасался смотреть по сторонам. Сидел то в шатре, то в логове. Если парень крутил с Наритья, у него тоже были причины меня избегать. Может, имя-то я слышал, да Пурна его не знает и нам не сказал… Будешь искать его сейчас?

Ромига бережно отлепил от стены одну шерстинку, внимательно осмотрел и просканировал, проверяя дурацкую гипотезу, не крашеная ли? Отличный способ отвлечь внимание: яркой обманной приметой. Сам когда-то пользовался… Нет, натуральная, и точно не Латирина: длиннее и мягче. Поджечь шерстинку и запустить поиск — казалось бы, чего проще? Но при таком остром предчувствии неудачи, как охватило вдруг Ромигу, даже начинать никакое дело не стоит, проверено опытом. Лучше отложить, собрать дополнительную информацию, обдумать и взвесить. Нав достал из поясного кармашка пакетики для проб (милый привет из далёкого дома!), упаковал шерстинки по одной и спрятал. Заодно собрал немного рыжих со следа колена и белых, испачканных кровью убитого. Уж проверять, так всё и всех, но позже. Вздохнул:

— Был бы у нас хоть десяток серых волосков! Вот, мы с тобой сейчас узнаем, где этот поганец. Допустим, снова сидит в трактире. И что ты предлагаешь делать дальше? Разбираться с ним в толпе — хуже нету. Скрадывать и ловить? Сколько дожидаться будем, пока выйдет? А сколько там выходов? А скрутим его — нельзя давать ему очухаться, надо сразу беседовать: по-хорошему или по-плохому. А нас ждёт Вильяра и эти, в пещере Совета.

Латира задумчиво, мрачно глядел на Ромигу снизу вверх:

— Многие боялись Наритьяру Среднего, Иули! Ты убил его, словно белянку подстрелил. Здесь ты, чужак, вынюхал то, что пропустил я…

После такого захода нав ожидал, что старый хитрец начнёт брать «на слабо» и торопить. Думал уже, куда послать в ответ, но Латира удивил.

— Ты опытен в такой охоте, Иули. Как решишь, так и сделаем сейчас. Всё, что ты нашёл, я засвидетельствую перед Советом. И саму твою помощь тоже засвидетельствую.

— Договорились, мудрый. Тогда возвращаемся пока в твоё логово. Там тепло! Надеюсь, у тебя в кладовке найдётся что-нибудь съестное?

— Мясо, вяленое.

— Хорошо.

Когда они вернулись в пещеру, Вильяра с отрешённым видом помешивала снежно-водяную кашу в большом котле. Та самая работа, которую начала и не закончила несчастная Мули. Для мудрой — дело на щелчок пальцев или короткую песенку, но колдунья воздерживалась от ворожбы. Глаза её были красны, лицо ещё сильнее осунулось, плечи поникли. А главное, тот благословенный жар, которым Вильяра всегда была богата и щедро делилась, ныне будто выдуло ледяным ветром. От глухой, безнадёжной тоски — эха её чувств — Ромиге захотелось выть. Подошёл и обнял её сзади за плечи, прижал спиною к себе. Теплом, увы, не поделится, сам промёрз насквозь, а вот спеть утешительную песенку, как недавно для Мули… Понаблюдав за навом и Вильярой несколько мгновений, Латира решительно вплёл в Ромигину песнь свой голос и силу. Сперва исподволь, а после увлёк за собою чарами нежданной мощи и красоты. Теперь казалось, вся пещера гудит, словно тулово музыкального инструмента, и вода в котле, и пламя в очаге пляшут в такт чудесным звукам. Помедлив, Вильяра запела в унисон: Ромига не столько услышал, сколько ощутил вибрацию её голоса, прижал к себе женщину крепче… Тоска отступила, стало чуть теплее: достаточно, чтобы жить и действовать.

— Старый, я поговорила с Нгуной, — после полногласия песни обычная речь звучала тускло и невыразительно. — Серого со шрамом в доме у Синего фиорда знали как Стурши с ярмарки. Знакомое имя, только я не могу вспомнить, откуда?

— Стурши?! — охнул Латира. — Дурень я! Должен был догадаться!

— Мудрые, кто такой Стурши, и чем он знаменит? — потребовал пояснений Ромига.

— Беззаконник, которым брезгуют щуры. Трижды за две зимы его метили несмываемым алым и гнали в снега. Прошлой весной мудрая Ульдара зашвырнула его на льдину посреди океана. Выкинула туда, в чём мать родила! Думали, избавились. А выходит, он до сих пор жив, здоров и пакостит!

— Две зимы? Пурна назвал того серого четырёхлеткой, — напомнил нав.