Страница 3 из 235
Несмотря на ледяной тон, мне почудилось, что у него давно не оказывалось собеседника. Я решила поддержать беседу.
— Если вы любитель вина, сударь, не обделите вниманием «Сосновую шишку». К выдержанному бургундскому там подают превосходную баранину с чесноком. А хозяин трактира — само благодушие. В других кабаках вокруг Люксембургского дворца разливают разбавленное пойло из Шампани — держитесь от них подальше. К тому же там дерутся каждый божий день, не говоря уже о ночной резне. Королевская гвардия приезжих не жалует, а она нынче в моде и устанавливает свои порядки. Впрочем, порядком произвол никак не назовешь. Управы на них нет, вот что. Ведь сам король, его величество, все им с рук спускает. Слава и доблесть французской короны, видать, таким образом засияют ярче, да простит меня Господь за такие слова. Ходят слухи, что им только повод подай — ищи труп на пустыре. Ни мира, ни покоя от этих головорезов не видать. Французскую корону они, может, и охраняют, однако французов не берегут. Как заметите голубые плащи — от них, сударь, тоже держитесь подальше.
Не знаю, откуда возникла у меня смелость давать советы этому человеку, но взамен он одарил меня едва заметной полуулыбкой.
— Благодарю вас, милейшая.
Человек отвернулся к окну, всем видом показывая, что разговор окончен. Мне бы следовало поучиться у него холодной вежливости.
— А как же огонь и ужин? Каждому ясно, что вы устали и голодны. Я вкусно стряпаю, сами узнаете. С хозяином «Сосновой шишки» мне не тягаться, нет, но бобы с луком приготовлю так, что пальчики оближите. Могу в комнатах ваших прибирать, без дополнительной платы. Камзол могу заштопать, и исподнее, если объявится такая нужда. Руки у меня проворные и они к вашим услугам.
K этому моменту я начала осознавать, что, по непонятной причине, несмотря на опасения, а, может, именно благодаря им, в присутствии этого господина у меня неприлично развязывался язык. Поскольку ничего в незнакомце не могло, в самом деле, располагать к словоизлияниям, значит, дело было в моей прескверной несдержанности. Так рассуждая, я все же не смогла унять красноречие.
— Я ведь белошвейка сударь. Зарабатываю на пропитание шитьем и вышивкой. Нелегко одинокой женщине жить не впроголодь. Я не из зажиточных горожан. Вдовья рента небольшая, а дом, как сами видите, не из маленьких. Супруг мой, да будет земля ему…
— Любезнейшая, я благодарен вам за приют и кров, — оборвал он меня на полуслове.
Мне захотелось оправдаться за собственную словоохотливость, но разве можно оправдываться молча?
— Простите, сударь, я лишь хотела представиться. Вы ведь совсем меня не знаете, а собираетесь прожив…
Постоялец повернулся ко мне, с трудом скрывая нарастающее раздражение.
— Большая удача в первый же день в этом грязном городе обрести столь опрятную обитель. Вы оказали милость, впустив чужака под вашу кровлю. Понимая всю деликатность положения, в которое вас поставил, могу лишь заверить вас: я не беглый каторжник и уж подавно не бесчестный человек, слово дворянина. С вашего позволения, я намерен остаться в вашем доме на неограниченное время. Я ваш должник и вашей доброты не забуду.
Он достал кошелек и бросил на стол пять пистолей.
Вместо благодарности, я испытала унижение, понимая, что это плата за желание избавиться от меня как можно скорее. Он, право слово, не должен был уверять меня в своей честности — и она была мне очевидна.