Страница 47 из 90
– А мне никто этого не говорил! Не хорошо так поступать со своей семьёй! Понимаешь, я пошёл в школу почти в шесть с половиной лет. Я всегда был незаурядным ребенком. Рано пошёл, рано заговорил. Но всё равно учёба давалась мне с трудом. Я всё свободное время делал уроки и, может быть, ещё читал книжку. Ходил в школьную библиотеку. Дома книг почти не было.
– Ну, совсем как я! – вклинилась Тамара.
– Так вот, вернёмся к нашим баранам, а то я тут до утра буду с тобой разговаривать.
Дилер встал, подлил ещё в бокалы и сел на место.
– Ребёнком я рос послушным, тихим, даже замкнутым – «быть таким как все с детства не умел»[39]. Я мало двигался. Спортом заниматься мне было запрещено. Я носил очки. С трёх лет. Я так и жил в этом мирке с дедушкой и с мамой. Я знал только одно: хорошо учиться. Я уже тогда начал разгадывать всякие математические ребусы, дед научил меня играть в шахматы. Я просто тащился от того, что сижу и разбираю какую-нибудь логическую задачу.
В начальной школе вообще всё было прекрасно. Ёжики и грибочки. Звёздочки вместо оценок. Нетрудные упражнения. Особенно если делать их вместе с дедушкой. Но потом что-то случилось. Я нашёл письма. Стал винить во всём себя, проигрывать в уме разные ситуации. Я каждый день думал о том, что я всем испортил жизнь. Я замкнулся ещё больше. Съехал в учёбе.
А тут ещё пятый класс. Учиться стало сложнее. К нам пришли несколько одиннадцатилетних ребят. А я был не только младше всех, но и ниже всех. И самый худой. Я забился под воображаемый плинтус. И хотел, чтобы никто меня не трогал. А на меня, как назло, каждый день обращали внимание.
Однажды новый учитель истории спросил меня на уроке, а я встал и не мог ничего сказать, хотя накануне повторял этот параграф. Он долго стыдил меня. Потом спросил, как фамилия. Я негромко произнёс её. Он переспросил: «Деревенский?». После этого меня стали называть Дерёвня. Дома со мной была истерика. Мама, конечно, сказала, что нужно было просто выучить предмет и рассказать его. И всё. Она не понимала.
Но самое страшное случилось в восьмом. Я всё больше обрастал комплексами. Мне не нравилась ни моя внешность, ни очки, ни худая фигура. В учёбе я тоже получал в основном четвёрки – до пятёрок недотягивал. Я любил только математику. Я очень хотел иметь друзей. Кого-то кроме дедушки. Чтобы можно было с ними поговорить, погулять.
Я будто бы забился в гигантскую раковину и, собираясь с силами, оттуда подглядывал за тем, как другие дети играют друг с другом на берегу моря. А когда я всё же, морально настроившись, решил выбраться из своего убежища на солнечный пляж, оказалось, что все уже ушли.
У нас была гимназия с углублённым изучением математики и физики. В конце седьмого класса надо было сдавать несколько экзаменов на право зачисления в гимназический класс. Я жутко нервничал, долго готовился, вообще из дома не выходил несколько дней. Меня приняли.
Всё лето я просидел с дедушкой на балконе. Я мечтал о логарифмах и синусах. Я думал, наконец-то я буду углублённо заниматься математикой. А другие предметы побоку. Я решил, что всё изменится. Не тут-то было.
Старые седьмые классы расформировали и сделали восьмые обычные и один гимназический. Двадцать мальчиков и восемь девочек. Многие специально перешли из других школ в наш класс. Я-то уже привык к своим привычным оболтусам одноклассникам.
С первого сентября начался сущий ад. Они были лучше меня во всём. Эти красивые высокие математически одарённые четырнадцатилетние парни. Казалось бы, живите и радуйтесь. Но нет. Каждый день им нужно было меня задеть. Это были тщательно отобранные со всего города мальчики. Они унижали по-умному. Они могли проехаться по моему росту, по очкам, по худобе, по фамилии и по моим умственным способностям, если я недопонял решение какой-нибудь задачи, в любое время.
Я ничего не мог сказать и сразу лез драться. Но и этого я не умел. А мне говорили: «А что ты сразу кулаками машешь? Учись решать конфликты цивилизованным путём». Поэтому, когда на родительских собраниях поднимался этот вопрос, классная руководительница говорила моей маме: «Мальчики отлично учатся, участвуют в общешкольных мероприятиях, у них много друзей, по поведению оценки всегда хорошие, чего нельзя сказать про Петю. Он постоянно лезет в драку, не умеет общаться, ему нужно поработать с психологом».
Мама говорила, чтоб больше никаких драк, и уходила на свою работу. Вечером спрашивала, всё ли хорошо. Я отвечал, что всё нормально. Я каждый вечер в уме проговаривал то, что я им скажу, придумывал, что ответить, но на месте ничего не получалось.
Первую четверть я закончил с двумя тройками, вторую – с тремя. Я рыдал от бессилия. Осознавал свою полную никчёмность. Я был постоянно в плохом настроении, не улыбался. Я постоянно обижался. Ненавидел себя и всех вокруг. В классе я ни с кем не разговаривал, это они общались со мной, когда и как считали нужным.
Дилер вздохнул, встал, налил ещё. Тамара не сводила с него глаз. Его уже было не остановить. Дилер залпом выпил полстакана виски без льда, поморщился и продолжил.
– Постараюсь перейти к самому главному. День моего тринадцатилетия, к сожалению, пришёлся на понедельник. Мама с утра поздравила меня и подарила красивый блокнот. Я поплёлся в школу. Наша классная завела традицию чествовать именинников, но к концу года переложила эту задачу на инициативную группу учеников. Догадайся, кто в неё входил.