Страница 47 из 65
– Вам еще нет сорока! Даже тридцати пяти нет! Шикарно! Превосходно!
Олимпиада привыкла к молоденьким мышеподобным девочкам-кадровичкам, поэтому лощеный мужчина с угольно черными волосами вызывал изумление. Если бы он в моменты восторга еще повторял: «Мы в восхищении», то Липа определенно прозвала бы его Бегемотом[1].
Под влиянием и даже давлением Данила Липа совершила весьма успешную рокировку. Новый профессиональный дом, не в пример ее альма-матер, оказался эпицентром либеральных идей и педагогических тактик. Оказалось, что если предоставить человеку свободу, но снабдить ответственностью за совершенные поступки, он не станет разлагать свою личность и спокойствие окружающих.
В честь первого рабочего дня Данил вручил Липе билеты в театр.
– Мне показалось, что это символично, – довольно продекламировал он. – Театр, искусство, все дела…
И не абы какой театр! Вот еще! И спектакль не абы какой!
Столичные новаторы привезли на провинциальные площадки свои детища. На билете в графе «Дата» стояла надпись «август», однако уже в апреле свободных мест почти не осталось. Данил был уверен, что ухватил сочный кусок удачи. Сам он поклонником театра не являлся, но был готов изменить свои взгляды на лицедейство.
Олимпиада приняла подарок сдержанно воодушевленно. Она уже имела несчастье напороться на модерновую постановку, с которой ее с позором вывели под белы рученьки за неуместный смех и комментарии.
Подарок Данила как-то забылся и затерялся в трудовых буднях, которые не закончились даже после студенческих сессий.
К осени московский музей ждал от Данила новых картин, поэтому он вплотную приступил к их написанию. Олимпиада, предвосхищая тяжелые запахи красок и свойственных творческим личностям выкриков «Это всё не то!», сбежала работать в приемную комиссию института. Хотя, справедливости ради, Данил был тих и немногословен. Если его не беспокоить без повода.
Мамочки, как же давно Липа сама тряслась со своим аттестатом, заполняя бланк для поступления в университет! Словно в прошлой жизни. А сейчас она по другую сторону… не баррикад, конечно, но сторона определенно другая.
Несколько лет назад отец показывал Липе исторический журнал, в котором были напечатаны фотографии с похорон Сталина. Если на абитуриентов набросить столь же траурный вид, то картинки бы сошлись. В конце особо заполненных дней Олимпиада даже находила на полу несколько оторванных в тесной схватке пуговиц. Толпы молодежи, их родителей, бабушек, дедушек. И каждому необходимо спросить то, о чем крупными буквами написано на стенде у учебного корпуса.
Липа возрадовалась тем годам, которые она провела в книжном магазине в должности продавца-консультанта, поскольку так улыбаться на навязчивость и откровенную глупость – редкое мастерство.
Об августовском спектакле Данил напомнил лишь накануне представления. Девушка выудила из гардероба экстравагантный наряд, который примеряла, когда играла в коммерческого агента Данила. Даже прическу она дополнила ободком с перьями какой-то несчастной птицы. Вряд ли эта летяга имела от природы столь жгучий ультрамариновый цвет, поэтому предполагалось, что бедолагу не только ощипали, но и осквернили краской мягкие перышки.
К середине первого акта Липа сняла головной убор и положила на колени. По медлительности движений и выражению лица девушки читалось, что это поминальный жест. Поминала ли она птицу и отечественный театр, оставим на ее совести.
Данил же по-тихому обалдевал от творившегося на сцене. Появившийся в свете софитов абсолютно голый мужик, декламировавший строки о Гамлете и недавно построенном в N. супермаркете, настолько дезориентировал Данила, что он не сразу сообразил закрыть ладонью округлившиеся глаза своей спутницы. Уйти из театра он считал неуважением, но благодарно кивнул Липе, когда та после завершения первого акта спросила: «Валим?»
На выходе из зала они обнаружили, что подобным вопросом задалась добрая половина зрителей. Ярче остальных выделялась молодая парочка, в которой, судя по всему, девушка притащила неподготовленного парня в театр. Он дышал гневом и решительно двигался в сторону гардероба, а девчушка висела у него на локте, причитая:
– Димуся, ты просто другие спектакли не видел! Там есть интересные постановки. Честно-честно! «Доктор Живаго», например. Ну, не злись.
– Идем домой! Хватит с меня «прекрасного», – прошипел он ей так, что услышал весь театр.
К счастью Данила, Липа даже намеком не упрекнула его. Она лишь громогласно хохотала.
– Мне кажется, нам жизненно необходимо окунуться во что-то низменное, чтобы не свихнуться от такого возвышенного, – известила Олимпиада и потащила мужчину в сторону фаст-фуда.
Она, не стесняясь людей за соседними столиками и не боясь перебить им аппетит, пародировала распевные строчки из просмотренной постановки. Особенно весело и безумно это выглядело, когда Липа повторяла одну фразу раз пять подряд в оперной манере и с набитым ртом. Данил лишь услужливо прикладывал к ее губам картошку фри.