Затмение

А Эван… Он просто вытягивает руку, и когда безликая тварь пытается к нему приблизится, хватает ее за горло и сдавливает, словно беспомощное животное. Тень опадает, превращается в бесформенную кляксу и тлеющим пеплом падает на пол. Следующую Эван смахивает со своего пути, и это беспощадно и красиво, потому что от простого движения кистью сразу несколько теней разлетаются в стороны, их сминает потоком воздуха, будто сухие листья. Я знаю, что, пока Эван здесь, ни один волос не упадет с моей головы, но все равно сердце разрывается на части каждый раз, когда на него набрасывается целая свора.

Кровавая церемония длится всего минуту или немногим больше, но, когда все заканчивается, зал похож на поле боя, где схлестнулись две небольшие армии. Я выныриваю из страха, но ноги до сих пор дрожат, потому что никогда раньше не видела ничего подобного. И вряд ли видел кто-нибудь еще. И великий герцог — единственный, кто знает, что здесь произошло. Но он холоден и полностью сосредоточен, обводит взглядом зал и даже не смотрит в мою сторону, когда я на деревянных ногах пробираюсь по залу, чтобы помочь тем, кому еще можно помочь.

Но та мысль, которая так внезапно оборвалась, снова оживает — и я мечусь по залу в поисках хотя бы одной живой души, чтобы опровергнуть этот ужас. Но все напрасно: мертвы все, даже служительница, которая лежит на своем помосте вниз головой с торчащим из спины, осколком витража. И корона до сих пор плотно зажата в сморщенной руке.

— Ты это сделал? — говорю, как будто тихо, но голос все равно срывается на крик. — Ты убил их всех?!

Грим хмурится, прикладывая ладонь к уродливому ожогу на шее, и переводит взгляд с меня на Эвана и обратно. Я знаю, что мой верный страж по первому зову бросится на него с мечом, но мы оба видели то, что видели. Только мы одни. Я не настолько глупа, чтобы не понимать: Грим жив только потому, что он — моя защита и не станет болтать даже под пытками.

— Сделал что? — Эван наклоняется, забирает корону из мертвых пальцев и крутит в руке, словно безделушку.

— Резню.

— Только так и приходят к власти, Дэш, — не отрицает он. — Что ты видишь?

Он лениво обводит рукой «плоды» своего плана, предлагая мне испачкать рот отвратительным предположением.

— Смелее, Дэш, завтра ты станешь королевой, пора переставать бояться пачкаться.

— Все эти люди… — Я сглатываю противный привкус правды. — Лорды, герцоги, графы. У них была власть, да? Слишком много власти.

— Тебе не нужен мой ответ, герцогиня. Мы оба знаем, что цена за корону всегда слишком высока.

Я знаю, что он сделал. Вот так, взмахом руки смахнул с доски пешек, которые могли помешать моему восхождению на трон. Всех тех, кто и сам мог претендовать на корону, тех, кто охотно ввязался бы в борьбу за Трон луны. А теперь роптать будет некому, потому что все великие рода обезглавлены и сами погрязнут в наследных дрязгах.

— Ты знал, что эти твари придут за тобой и просто разыграл еще один спектакль, — горько усмехаюсь я.

— Конечно, знал, Дэш. Только этим тварям я не по зубам, и пришли они не за мной.

Он так и не кладет корону на голову, держит ее в руке с ленцой победителя, которому трофей достался слишком легко, и идет к выбитым дверям. Там, за стенами Храма, уже собралась толпа — и верные гвардейцы Эвана вторгаются внутрь.

Грим вопросительно ждет, когда я приоткрою завесу нашего странного разговора, но я лишь мотаю головой и увожу его на улицу. Ожог на шее верного стража выглядит просто ужасно, и о нем нужно позаботиться.

глава 29

Эван согласился отложить свадьбу из-за траурных церемоний, но только на один день.

Поэтому на нашей церемонии непривычно тихо, и когда мы с великим герцогом рука об руку поднимаемся по дорожке, устеленной пурпурной с золотой вышивкой, лишь служители, приставленные следить за церемонией, бросают нам под ноги зерно и монетки.

— Они просто люди, — говорит Эван, когда выкрик «шлюха!» из толпы заставляет меня вздрогнуть. — Заблуждение — часть их природы.

Хочу сказать, что это и часть моей природы тоже, но на губах словно лежит печать.

Эван думает, что я не знаю, но мои купцы путешествуют по всему миру и в письмах, которые они пишут, много дурных новостей. Где-то началась война за кусок никому не нужной земли, где нет ничего, кроме старых могил и истлевших в прах костей, где-то пожар уничтожил целый город, а вспышка чумы уничтожила все население до последнего младенца. И что соседние короли, с которыми Абер всегда жил в прочном мире, вдруг стали собирать огромные армии.

Я бы хотела заблуждаться, но не могу.

Никто не восхищается моим поистине королевским нарядом: белым шелком и великолепными кружевами, корсетом, вышитым серебром и осколками бриллиантов, накидкой из серебряного соболя. Моя аккуратная корона с осколками горного хрусталя и голубыми бриллиантами создана, чтобы украшать голову законной королевы Трона Луны, но я себя такой совершенно не чувствую. И хоть сейчас стою больше, чем имущество всех крестьян и фермеров Фрибурга, чувствую себя простой дешевой куклой, которую Кудесник завернул в дорогую обертку прежде, чем положить на алтарь своих замыслов.

Не так я представляла свою свадьбу, тем более я видела ее иной, когда там, в моих теперь уже блеклых детских фантазиях, шла к брачным обетам вместе с великим герцогом Россом.

Деревянными губами повторяю слова вслед за служителем, клянусь перед Триединым — какое лицемере! — что буду любить его и всегда смотреть с ним в одну сторону, всегда буду покорной воле царственного мужа. Слова проходят через меня, как тень, не задевая души. Это просто звуки, которые я должна произнести, чтобы фарс под названием «королевская свадьба», наконец, закончился.

После официальной церемонии мы приезжаем в зал, где накрыт настоящий пир, и музыканты встречают наше появление почти торжественным маршем. К счастью, Эван останавливает их взмахом руки и проводит меня к столу, помогая занять место на красивом кресле, застеленном песцовым покрывалом. Наклоняется, чтобы, едва касаясь губами уха, сказать:

— Хотя бы для вида изобрази подобие счастья.

Смотрю на него — и что-то в груди жжет, словно свеча. Я должна ощущать счастье, потому что в глубине души чувствую — сегодня исполнилась моя мечта. Сегодня случилось то, для чего я была рождена. Или создана? Но это все равно, что радоваться последнему дню перед казнью, пусть он хоть трижды обласкан богами.

— Прости, что-то корона немного жмет, — язвлю я.

— Она подогнана как раз по твоей голове, — тем же тоном отвечает Эван и одной интонацией заставляет посмотреть ему в глаза. — И теперь ты сможешь избавиться от нее только вместе с головой.

— Хватит ее пугать! — рявкает у меня за спиной знакомый голос, и я невольно вздрагиваю, тянусь, чтобы увидеть, что мне не показалось, но Эван удерживает меня за подбородок.

Я так давно не видела его… что почти не удивилась бы, окажись этот голос просто плодом моего воображения. И запах зимней стужи, принесенной им из тех земель, где от прежнего великого народа остались только руины и осколки ледяных статуй.

— Дэшелла теперь моя жена, — напоминает Эван. — И королева Абера. Хватит оберегать ее заветами мамочки.

Напряжение между ними растет, становится таким тугим, что упирается в меня с двух сторон и душит. Я поднимаюсь слишком резко — так, что на миг все взгляды в зале устремляются в нашу сторону.

— Потанцуй со мной, — говорю, сама не зная кому из них.

Но руку протягивает только Эван, и я послушно вкладываю в его ладонь свои пальцы.

Музыка сменяется медленным плачем скрипок, и арфа подхватывает их высоким голосом, когда мы с Эваном выходим в центр площадки. И танец закручивает меня в вихрь, где мелькают удивленные лица, смешиваются люди и картины, цвета роскошных нарядов сливаются в одно яркое слепящее пятно. И единственная постоянная точка в этом пустом хороводе — взгляд Блайта. Тот, в котором снова полыхают вертикальные зрачки лавы. Он просто стоит у стены, навалившись на нее плечом, скрестив руки на груди, словно ему плевать и на Кудесника, и на толпу, которая, конечно же, уже поймала его слишком откровенные разглядывания. И его губы что-то шепчут, но я не могу разобрать ни слова, потому что слишком увлечена мыслями о его поцелуях. И они проедают меня до самого основания, сквозь заслоны морали и вопреки данным только что обетам хранить верность мужу.