Затмение

— Что?.. — хочу спросить я, но верный страж опережает.

— Личная гвардия принца, — говорит зло. — Человек тридцать точно.

Боги всемогущие!

Сглатываю, пытаясь предугадать, что за нелегкая привела Риваля в мой дом, но не успеваю. Грохот тарана в двери сбивает с мысли, вынуждает вжать голову в плечи. Грим громко и грязно ругается, пытается оттеснить меня дальше, зачем-то рассказывает о черном ходе через подвал, как будто это я гостья в собственном доме. Да мне здесь каждый угол знаком, каждый потайной ход и каждая скрытая дверь.

— Я никуда не уйду! — отчаянно рву руку из хватки Грима, но он держит слишком крепко, и я с трудом сдерживаю слезы, когда кожа на запястье натягивается до предела возможного. — Райль! Он хочет забрать ее!

— Дэш, проснись! — Грим встряхивает меня, словно тряпичную куклу, хоть никогда не позволял себе ничего подобного. — Ему не нужна Райль! Он пришел за тобой, чтобы переиграть твоего драгоценного герцога!

Снова сглатываю, внезапно ослепленная этой мыслью — и новый удар сносит двери с петель.

Риваль входит в мой дом, словно победитель: с двумя обнаженными окровавленными мечами, на кураже от победы, которая досталась за грош. И его головорезы следом: разбегаются по углам черными тараканами, рыщут повсюду, словно что-то ищут.

Грим отодвигает меня себе за спину, готовится держать удар, хоть мы оба знаем, что его мастерства не хватит против тридцати головорезов во главе с Ривалем.

— Дэш, — усмехается принц, делая комичный поклон. — Будущая королева Абера лично вышла засвидетельствовать бедному изгою свое почтение.

— Эван с тебя шкуру спустит, — говорю зло и хлестко.

— Не раньше, чем я отдам тебя своим голодным до королевского тела ребятам.

Его молодчики жидко пересмеиваются, Грим делает шаг вперед, но я кладу ладонь ему на плечо, останавливая. Здесь, в «Тихом саду», в единственном месте, которое я считаю своим домом, кровопролития не будет. Верный страж до скрипа сжимает челюсти, рвется в бой, но я держу его взглядом.

Если бы только мои Мастера успели окрепнуть. Еще хотя бы пару недель. Совсем немного, такая ерунда…

— Правильно, герцогиня, держи своего слабака на поводке, а то я его кишки развешу на люстрах, как гирлянды к празднику.

— Присмотри за Райль, — прошу Грима, но он лишь зло сплевывает. — Поклянись мне, что будешь возле нее! — требуя я — и Грим очень нехотя кивает, продолжая сверлить Риваля взглядом.

Боги, ведь я спасла этого мальчишку, а в ответ получила черную неблагодарность.

«Держи лабиринт, Шиира», — говорю своей верной помощнице.

Я спускаюсь по лестнице и никак не реагирую, когда Риваль сжимает мой локоть, выкручивая так, чтобы я опустилась на колени. Боль такая, словно мои кости вырывают на дыбе, но я только до крови прикусываю губу. Никогда он не увидит моих слез, не услышит мольбы о пощаде. Даже если вырвет руку из плеча.

— Трофей у нас, ребята! — выкрикивает Риваль, и черные тараканы подхватывают триумф громким свистом.

Принц наклоняется ко мне, словно хочет поцеловать, и я пользуюсь моментом, чтобы плюнуть ему в лицо. А пока он приходит в себя от такой наглости, зло смеюсь в самые оторопелые глаза.

— Ах ты сука! — Он замахивается и крепкой оплеухой сносит меня в сторону дверей.

Падаю, лечу по полу и больно ударяюсь головой о дверной косяк. Перед глазами все плывет, мысли путаются, а щека с внутренней стороны кровоточит так сильно, что приходится напиться собственной соленой крови. Пробую встать, но ноги не слушаются, руки обездвиживает судорога. Сзади слышен лязг, стоны, выкрики.

Грим, мой верный Грим…

глава 26

Почти теряю сознание, когда слышу громкий свист. Такой задорный и звонкий, такой знакомый, что невольно улыбаюсь во весь окровавленный рот. Что-то громко кричит Риваль, хватает меня за руку и вытаскивает на улицу, прикрываясь, словно щитом. Все его молодчики, как дурное семя, высыпаются следом.

На улице тихо падает снег, серебро лунного света заливает внутренний двор, где, словно забытые игрушки, лежат тела моих покалеченных охранников. Слава богам, некоторые до сих пор живы и пытаются отползти на безопасное расстояние или помочь тем, кому еще можно помочь.

Но я смотрю туда, в пустоту за распахнутыми воротами. В черноту ночи, откуда раздается пружинистая поступь. Шаг, еще шаг.

— Твою мать, — рычит Риваль, а потом, не сдержавшись, во все горло: — Покажитесь, храбрецы!

Храбрецы? Я нервно смеюсь, но принц хватает меня за волосы и резко, до хрустнувшей шеи, задирает голову назад.

— Издашь еще хоть звук — скормлю тебя своим псам, Дэш. — Он нарочно, издеваясь, почти ласково произносит мое имя.

Шаг. Еще шаг.

Фигура выплывает из объятий ночи, как выходит из морока белое пламя.

Он не боится. Он достаточно безумен, чтобы в одиночку бросить вызов толпе.

Белые волосы шевелятся на несуществующем ветру, только теперь они, кажется, стали еще длиннее. Ноги касаются снега, но не оставляют следов. Руки с клинками свободно висят вдоль тела, только с кончиков морозной стали стекает на землю голубоватое пламя. И под рубашкой горит символ Зверя.

Блайт.

— Еще один твой любовник? — зло мне в ухо шипит Риваль. Хватает за горло и медленно сдавливает, пока его гвардейцы выстраиваются в полукруг, готовые напасть по первой команде.

А Блайт просто идет, расслабленно перекатывает мышцами. Только зрачки, которыми он ловит мой взгляд, горят вертикальными огненными вратами в преисподнюю.

— На что уставился? — выкрикивает принц, продолжая душить меня одной рукой.

Блайт скалится, обнажая крепкие белые клыки и шепотом, от которого даже у меня кровь стынет в жилах, говорит:

— На мясо.

Мне кажется, что Блайт принес с собой стужу. Ее не видно, но она здесь: стоит за его спиной и стелет по снегу прозрачную паутину. Не знаю, как и почему, но я ее вижу: стелется по снегу прозрачными нитями, путает ноги головорезов принца, заползает им под одежду.

Кто-то нападает первым — я не успеваю рассмотреть. Звенят клинки, слышны сдавленные стоны, ор, возня. Рука Риваля исчезает с моей шеи. Жадно глотаю воздух, падая прямо на обжигающе холодные мраморные ступени. Перед глазами все плывет, морозный воздух как отрава в легкие: каждый вдох — и спасение, и мука.

А Блайт… Блайт танцуя, легко, как беспокойное пламя на кончике свечи, мечется между противниками, которые отчаянно пытаются сохранить строй и зажать его тесным кольцом. Ледяные клинки зловеще сверкают, рассеивая кровь врагов. И нет в ней ничего красивого, никаких рубиновых капель и прочей романтической чуши. Есть лишь обычная работа мясника, который знает, куда и как ударить, чтобы один раз — и наверняка, прямым пинком на тот свет, прямо под огненный молот.

Я знаю, что он запросто расправится с ними. Потому что это — Блайт. Зверь или шагарат, бог или человек, но они все — лишь тени, которые он прожигает своим смертоносным светом. Они бессильны против того, что и есть сама смерть. И все же сердце замирает всякий раз, когда меч рассекает воздух у него над головой или хваткий гвардеец почти попадает в сердце, так гостеприимно распахнутое в вороте простой белой сорочки. Амулет пляшет, рвется с цепи, и каждая новая смерть словно наполняет его силой.

— Блайт! — Срываюсь на крик, когда один из гвардейцев заходит ему за спину, заносит клинок для удара.

Белое пламя рвется в сторону: неуловимое, беспощадное, непредсказуемое. Неудачник успевает лишь вздохнуть — и медленно опадает на колени, булькая окровавленным горлом.

В бойне нет ничего красивого, но то, что происходит здесь — это не бойня. Это безупречный, идеальный танец смерти. И я невольно шепчу стылыми от мороза губами:

— Теневой танцор… Шагарат.

Больше — не человек. И дело совсем не в том, что он нечеловечески быстр и силен. Я просто знаю — чувствую — что все это время он никогда мне не врал. Что правда была у меня под носом, и нет никаких «особенных вин» для глупой Дэш.