Затмение

— Он мне не нравится, — говорит Грим, когда и герцог, и его эскорт полностью исчезают из виду.

— Мне тоже, — совершенно бессовестно вру я.

Потому что этот стервятник теперь уж точно застрянет в моей голове. Сначала шахматы, теперь — охота. Что за игру он ведет? Не может быть, что просто… ухлестывает за мной. Или может?

глава 13

Я люблю драгоценные камни, золото и серебро. Но люблю их не как украшения, а в виде цифр в счетных книгах. Особенно, когда вижу положительный баланс после вложения.

Встреча с великим герцогом немного выбила меня из колеи, но я быстро прихожу в себя, стоит нам с Гримом приехать в порт. Да, это странно, что знатная дама лично занимается таким не женским занятием, как проверка груза, но, поверьте, это единственный способ держать в руке каждый слиток золота, который везут с рудников. Мой покойный муж любил говорить, что деньги, как и ветреные женщины, быстро привыкают к чужим рукам. Стоит пустить дела на самотек, довериться ушлому счетоводу — и все, тебя тут же начнут обирать, как липку. Поэтому он лично обучал меня вести подсчеты, делать ставки, рассчитывать выгоду и делать прочие скучные дела, которые благородные господа считают работой для наёмных рабочих. Сначала мне это казалось скучным, потом я понемногу привыкла, а теперь получаю истинное удовольствие от того, что читаю цифры лучше, чем опытный астроном — звездное небо.

Конечно, все богатство не сгружают в открытую. Я начала подготовку к этой игре еще год назад, сразу после того, как похоронила своего мужа. И теперь у меня в руках и портовый секретарь (закладные на дом запечатали его рот лучше всякой взятки), и корабль с командой, и целая сеть агентов, которых я, так или иначе, спасла от встречи с виселицей. Но я никогда не была скрягой, поэтому, пока с милой улыбкой диктую перечень груза, Грим бросает секретарю звякающий от монет кошель. Пройдоха тут же прячет его в потайной карман камзола и, склонившись над бумагой, повторяет вслед за мной:

— Саженцы лиственницы белой, саженцы красного дуба, десять бочек картофеля, три бочки оливкового масла. — Перо скрипит от его усердия. — Три мешка овсяной муки, три мешка кукурузной муки…

Ближе к вечеру все это «добро» развозят в нужные места: часть на монетный двор, часть по ювелирным мастерским. Через пару недель, если дела будут идти своим неспешным чередом, я подомну под себя всю торговлю дорогим барахлом. Но я мечу выше, гораздо выше, именно поэтому не рискую озвучивать цели даже в собственных мыслях.

В аптекарской лавке все так же душно, но на этот раз я — не единственный ее посетитель. Аптекарь крутится юлой и просит нас с Гримом подождать. Я говорю, что каждая минута моего времени стоит дороже, чем любой порошок, который он будет толочь, но до моего слуха доносится нетерпеливое покашливание из тайной комнаты, куда он водил нас в прошлый визит. Грим понимает меня без слов — выходит за дверь и растворяется, пока я, присев на стул, жду своей очереди. Там женщина — в этом нет сомнений. И раз я сижу здесь, то выходить она будет не через парадную дверь.

Я мысленно терпеливо повторяю одну и ту же считалочку — если сделать это четыре раза подряд, то выйдет примерно минута. Всего проходит около семи прежде, чем раздается негромкий шорох открывшейся и закрывшейся двери, и аптекарь появляется передо мной весь взъерошенный и полный раскаяния за мое вынужденное ожидание.

— Компоненты не помогли? — спрашивает он, озадаченно потирая лоснящийся лоб.

— Нет, все сработало просто великолепно. Но мне нужна еще мера драгоценной пыли и толченая руда.

Аптекарь тут же выдает то и другое и интересуется, не нужны ли мне капли от бессонницы или нюхательная соль от головной боли.

Отказываюсь и, не прощаясь, выхожу на улицу.

— Молодая, белокурая, выше тебя ростом, родинка — вот здесь. — Верный страж указывает на место под правым глазом.

О, я хорошо знаю эту родинку. Моя неудавшаяся соперница, старшая дочь маркиза Ластера — Тара. Ее прочили в невесты наследному принцу, но мой отец оказался убедительнее. И, насколько мне известно, даже после нашего побега Тара так и не добилась расположения принца.

Интересно, что ей понадобилась? Точно не нюхательная соль.

Проклятый Блайт! Я ведь рассчитывала на его помощь. Как минимум на то, что он посвятит меня в последние закулисные интриги. Может показаться, что я ищу кошку в темной комнате, но такие девицы, как Тара, не посещают аптекарей тайком, убегая, как воришка, через черный ход. И наверняка ей есть, что скрывать. И тайна эта стоит дорого, раз она обратилась к человеку, чьими услугами пользуется только высшая знать. Он наверняка знает, что с ним сделают, стоит распустить язык.

Вот же!

Я с досады топаю каблуком. Грим кривит рот, чтобы спрятать улыбку. Понимаю, что выгляжу капризной девочкой, из-под носа которой увели последнюю дорогую куклу, но именно так себя и чувствую. Я должна знать все, иначе это будет игра наощупь. Может быть, именно эта тайна нужна для успешного старта — кто знает?

Мы возвращаемся домой, и я застаю «чудесную» картину: Райль на улице, всклокоченная и в заляпанном какой-то дрянью платьем. Даже спрашивать не нужно, чтобы примерно догадаться о случившемся. Моя маленькая сестричка явно попала в немилость к Снайгу. Никто другой из прислуги не рискнет с ней связываться, даже Джаар, потому что все слуги в курсе, что еще больше, чем своей красотой, Райль известна своей же злопамятностью.

— Что случилось? — без долгих вступлений спрашиваю я.

Райль тычет мне в лицо грязный подол и почти багровеет от злости. Подавленный крик клокочет у нее в горле.

— Снайг?

«Она обозвала меня трупной пылью», — глухо отвечает он.

— Трупная пыль, значит. — Смотрю на сестру и выразительно поднимаю бровь в ожидании ответа. — Что-то новенькое.

У Мастера может быть только один хозяин, которого он слушается (в идеале) и который может слышать его. Но видеть воочию проделки Мастера могут все, у кого есть глаза, как и вмешиваться в его неспешную кропотливую работу.

Райль поджимает губы и с громким «хм!» задирает подбородок чуть не до потолка. Характер у нее не сахар, мягко говоря.

Снайг посылает мне образы темного душного помещения, пыльного и захламленного сундуками и старой мебелью. Похоже на комнату на верхних этажах, но сейчас, когда обои выцвели, и их цвет трудно угадать, я даже вспомнить не могу, где это. Вижу, как пыль по чуть-чуть исчезает с небольшого зарешеченного окошка, как побелка потихоньку сползает с потолка, уступая место свежей светло-серой краске. Пыль растворяется, словно ее втягивают в невидимое отверстие, пол преображается до состояния светлого же паркета. Даже слышу приятный запах свежей кленовой древесины.

А потом появляется Райль, со щеткой и какой-то металлической лопаткой взбирается на пирамиду из коробок и начинает соскребать с потолка лепнину, которую Снайг так любовно вылепил, что на кленовых листьях запросто можно рассмотреть каждую жилку.

— Красивая лепнина, Снайг, — говорю я. На самом деле просто удивительно, откуда у полуживого Мастера столько сил без подпитки, чтобы сотворить подобную изящную красоту. Но то, что парень непрост, я и так подозревала. — Надеюсь, ты сможешь все исправить? Я принесла тебе компоненты.

Взвешиваю на ладони оба мешочка и слышу в голове вздох облегчения.

— Что? — возмущается Райль. — Ты на его стороне?

— Я ни на чьей стороне, а тебе пора зарубить на носу, что домом занимается Мастер. — Губы Райль начинают дрожать, и я понимаю, что мы в полушаге от океана слез. Мысленно вздыхаю, приобнимаю сестру за плечи и примирительно говорю: — Ты же вроде хотела заниматься гостями? Вот, занимайся.

— Я хочу быть по-настоящему полезной, — капризничает она.

— Ты мне очень поможешь, если составишь с кухаркой меню, чтобы мы могли начать закупать необходимые продукты. И имей в виду, — подмигиваю, — то, что прием будет маленький, вовсе не означает, что он должен быть скромным. Я хочу, чтобы весь Фрибург загудел. И можешь не стесняться в деньгах. Мы богаты, Райль, и нет необходимости экономить.