Страница 102 из 133
Поначалу, после сдобренной «грогом» ночи, Йискырзу вроде как выглядела бодрячком. Но стоило только выйти в дорогу, то хворь тут же дала о себе знать. Болезнь, казалось, прогрессировала с каждым шагом. Ее нетвердо-плетущаяся походка создавала впечатление, что девчушка вот-вот упадет. Ближе же к полудню ее уже стало так сильно мотать из стороны в сторону, что стало страшно на нее смотреть и пришлось в срочном порядке объявлять привал. Крохи моих медицинских знаний в ужасе вопили о неправильности ОРЗ диагноза. С другой стороны, будь я даже крутым дипломированным специалистом, то никакой аптеки даже с весьма скромным ассортиментом лекарственных средств не наблюдалось. Жестокая действительность свела все лечение к дать попить, да дать поспать.
После «отдыха» несчастная девочка не смогла подняться на ноги. Она лежала на земле, глотала слезы и сопли, повторяя рефреном «Тим», «идти», «есть» и «Просто грэийт». Перевод других слов ее послания осуществлялся запахом ее эмоций через чуйку. Меня буквально трясло от вдыхаемой буйной смеси различных страхов в сочетании с вязкостью безысходности. Комбинация низводила мозг просто до какой-то животной тупизны. Очень хотелось все бросить и отбежать куда-нибудь подальше, чтоб отдышаться... чтоб больше не подходить. Только в душе, а может в сердце при взгляде замутненных болезнью глаз становилось больнее и сил сбежать не оставалось. Сразу вспоминался Валерка в гипсовой шкуре и собственные мысли: «А если не я, то кто?». И тут же не к месту мелькнул вопрос: «А для нее я что, тоже богиней стану?». Циничная веселость быстро смылась новым потоком сумбурных переживаний больной девушки. Надо было что-то делать. А что делать? В больнице хоть врача хоть какой-то медперсонал найти можно. А здесь как искать, если человек идти не может?.. Мой взгляд переместился на тележку... Конечно, не больничная каталка, но все же транспорт...
Минут двадцать творческо-титанических усилий поместили Йискырзу в полулежащем состоянии в небольшой низинкой тележке. Остатки невместившегося, в виде ног, торчали над бортиком, радуя глаз ядовитой зеленью моих носков. Такое случайное украшение придавало нашей медицинской карете некий нездешний шарм. Больная тоже оценила оригинальность повозки, значительно снизив уровень отчаянья в своих эмоциях. В ее запаховом диапазоне появилась даже немного свежести надежды.
Моим мозгам сразу полегчало, и в порыве их релаксации всплыла мысль сделать переноску для ребенка, как у женщин из когда-то виденных документалок о путешествиях. Идея показалось настолько здравой, что я даже не расстроилась, когда оказалось, что мастерить ее придется на основе бережно припрятанного от попутчицы халата.
Пацан, кстати, с утра вел себя весьма беспокойно, хныкал, не засыпал, постоянно вертелся. Толи жаловался, что не смог получить в достатке молока у больной мамы, то ли показывал, что болезнь достала и его. На предыдущем привале, я, последовав вчерашнему Валеркиному совету, дала ему размоченного в воде хлеба, теперь же в ожидании, как организм справиться с непривычной ему пищей, потчевала его одной водой. Тимохе новое меню было не в радость, о чем он настойчиво сообщал целым спектром возмущений от жалобных поскуливаний до ярко громких плачей.
Последнее, кстати, било по мозгам не хуже эмоциональной беспросветности Йискырзу. Однако пока он ехал в тележке, я еще могла мужественно игнорировать его недовольство. После же его «переезда» в переноску мой слух подвергся нападению просто жутких децибелов. По сравнению с ними все слышанное мной ранее можно смело называть тихим шепотом.
И вот тогда во мне открылся талант к исполнению колыбельных. Точнее, сначала вспомнился Ривкин рассказ и, кстати, показ как можно успокоить малыша разговором. Потом же, пару-тройку сотен метров спустя, выяснилось, что бездумно петь гораздо проще, чем говорить.
Хотя, если честно, певица я абсолютно никудышная. Мое музыкальное образование ограничивается школьным хором, где Леночку просили петь потише и слушать остальных. Тогда слова учительницы жгли душу обидой. Насупившись, я замолкала и вскорости зарабатывала замечание за то, что не пою. Открывала рот и опять: «Потише. Слушай других». С ситуацией справился любительский ролик, показанный по телевизору, где мальчик, выступая вместе с хором, своим пением портил всю песню, выпадая из ритма, мелодии и даже слов. На следующий день я ушла из хора. И песни зареклась петь. Правда в последнем все же сделала небольшое послабление, решив петь только для себя, когда никто не слышит.
И вот теперь оно... нет, не вырвалось, а робко показалось. Пение ради тихо-монотонного звука. Чтоб задать укачивающе-успокаивающий ритм и в тоже время поддержать равномерный шаг. Слова песен моего детства вместе со своими мелодиями укладывались в неторопливый размер «баю-бай» с расчетом, чтоб каждый «бай» попадал под ногу.
Помнится, в одном известном фильме девушка расстраивалась, что не знает нежных маршей*. Я же пошла дальше, создав разновидность колыбельных маршей. Может для кого-нибудь достижение покажется сомнительным, однако со своей задачей оно справлялось великолепно, поскольку размеренно-раскачивающее пение качественно отупляло как слушателей, так и исполнительницу.
Во всяком случае, ничем другим кроме отупения «внезапное» появление убегающего от меня с подвываниями мальчишки лет семи восьми объяснить сложно.
Обездвиженная растерянностью, я смотрела ему вслед. А по мозгам носилось обалдело-неприкаянное «А чой-то он?», временами спотыкаясь о недоуменное «Да откуда он взялся?!». Секунды бежали вслед за испуганным пареньком, успешно складываясь в минуты, но понимание не наступало, ответы не находились.
Когда же фигурка напуганного непонятно чем ребенка скрылась с глаз за поворотом дороги, наступил окончательный выход из транса в реальность. Первый вменяемый взгляд достался висящему в переноске Тимке. Малыш спал. Однако несколько настораживало его слегка затрудненное дыхание. Да и то, что он изрядно вспотел, хорошей новостью не казалось. С другой стороны я со времен работы на даче с дошколятами, твердо уверила в святость детского сна, дарящего мне немного времени для себя. Поэтому обращалась с халатом-переноской очень аккуратно, стараясь не разбудить «лихо».