Хроники Або

— Честно? – переспросил генерал. — Ваша светлость, на Мылгенском перекате честно можно только умереть. И из всех пяти претендентов, вероятно, Оберг единственный, кто сможет продержаться на Сахалине больше десяти дней. А его тяга к… — Калев подбирал слова, но быстро бросил не свойственное для себя занятие. — Тяга к скупщикам только поможет ему выжить. Он не будет заставлять меня понапрасну тратить время. Я уже убедился, кое- что в темных свитках мальчик смыслит.

«Не может быть! Нильс проклял Марту, генерал знает об этом, и одобряет?»

— Зачем вы мне это говорите?

Калев шумно выдохнул:

— Хвалить его я не собираюсь, и, надеюсь, Ваша светлость милостиво передаст Обергу мои слова.

— Не называйте меня так, я Вас прошу…

Генерал подобрал вещи Осне, раскланялся, и уже почти вышел из Лазарета, когда Астра окликнула его.

— Скажите почему мой посох ведет себя так странно?

Он ответил со скучающим выражением:

— Рубин самый чуткий камень, его сила зависит только от глубоких истинных мотивов. Это камень лекарей, а не…Ах! — Он будто впервые раз увидел Астру. Будто все время смотрел сквозь нее и только теперь заметил. — Не может этого быть? Что скажет Ваш отец?

— Прошу не говорите никому. Тем более Нильсу!

Она и сама догадывалась в чем причина неповиновения оружия, но, когда это озвучил генерал, стало страшно.

Генерал сочувственно сказал:

— Вам было бы легче без этого дурного чувства во стократ.

— Я понимаю всё.

— Оставьте рубины, с ними Вы беспомощны.

— Потребуйте, чего хотите, только не рассказывайте об этом. Ведь Вас когда-нибудь спросят почему я проиграла, скажите, посох неисправен. Соврите, я Вас умоляю.

— Знаете почему я выполню Вашу просьбу? Не потому, что Вы теперь герои дня, нет. Скажу больше если бы на вашем месте оказалась другая группа, она сработала куда лучше в условиях вражеской опалы. Я выполню просьбу потому, что на арене, когда все кричали сдаться, и даже Ваш собственный секундант, опора, щит, оставил Вас… Без единого шанса, освистанное жалкое зрелище… Вы остались стоять. Только поэтому. А в общем, возвращайтесь в семью, найдите достойного мужа, но берите аристократа, быть в РК теперь опасно, и забудьте про Оберга. Он погубит Вас, помяните мое слово. А замужем жизнь Ваша будет роскошна, и Вы легко поверить в собственный самообман. Лучшая доля для дамы из РК. — Он отстранился. — Прощайте, мне ещё провожать в Патестатум вашу подругу.

Недобро оскалился, взял поудобней сумку Осне и ушел.

***

— Только что заходил Генерал. — Нильс сидел на стуле, беспечно поглядывая на расцветающий под окном сад. Он был в белоснежной парадной рубахе, на спинке стула висел сюртук, который Астра штопала совсем недавно. Все в палате спокойно и сам Оберг на удивление светел. О лесном кошмаре напоминали сейчас только ссадины на руках и лице, да посох на ремнях за спиной. — Генерал признал меня! Даже не знаю, как тебе объяснить… Такое чувство будто мне первый раз в жизни повезло.

Нильс открыто улыбался. Астра стояла у стола в палате и не могла выдавить из себя даже словечко. Пришла чтобы добиться от Нильса правды, воспользовавшись обеденным временем, пока доктора и фельдшеры на своем обычном собрании. Пришла. Оказалось, несправедливость и обида задушили весь настрой, и, как в детстве, не получалось ничего сказать.

— Мне велено пребыть в Патестатум двенадцатого июля. Так скоро начнется другая жизнь! Думаю, я еще буду появляться на острове, но гораздо реже…– Он поднялся и исподлобья глянул на Астру. Довольно долго Нильс старался не замечать ее дурного настроения и, наконец, спросил в лоб. — Скажи, на что ты сердишься? Я вижу. Терпеть и не знать за что, невыносимо.

Она стояла с каменным лицом и вызывающе молчала.

— Я ждал этого разговора, и почему-то не готов к нему. Осне тебе рассказала? Но если бы ты могла догадаться, если бы могла понять? Мне стало бы легко.

Он сделал шаг к ней на встречу, потоптался на месте, потом развернул стул и оперся на него одним коленом.

— Я не знал! Да и откуда мне было знать, какая ты на самом деле? Что я знал о тебе? Кто ты мне была? Кто для меня все они? А когда понял кто, было уже поздно! — Заявил Нильс.

Астре показалось, что его плечи опустились. С минуту он смотрел на нее печально и беспомощно. Что если она поступает слишком жестоко?

— Я хочу сказать тебе все… — он сжал спинку стула так сильно, что костяшки пальцев под широкими манжетами побелели. — Но не могу! Я не могу!

У Астры появилось желание подойти, успокоить… Но не смотря на чувство, вдруг восставшее в ней, она выдержала взгляд Нильса и даже бровью не повела. Нильс виновник ее будущих несчастий, и об этом нельзя забывать.

— Я долго не продержусь, если ты будешь так меня ругать.

Ситуация становилась все более неловкой и, в попытке побороть свое смущение, Астра, сложив руки на груди, стала ходить по палате взад в перед.

«Ларс прав, нельзя поддаваться, нельзя верить, – думала она, сражаясь с нахлынувшим сомнением, — с головой и в омут? Нельзя! Я должна с кем-то посоветоваться. По-орошему лучше уйти сейчас... Это ужасно глупо. Ведь не думает Нильс, в самом деле, будто достаточно немного раскаянья и томных взглядов, чтобы все наладилось. А как же Марта? Ее здоровье?»

Мало по малу Нильсом овладел гнев:

— Знаю, что ты себе надумала, но я виноват только перед тобой и перед Дагером. — Сказал он отрешенно, и Астра догадалась, Нильс тоже решил быть жестоким. — Ждешь публичного раскаянья? Хватит строить из себя… А, я понял, ты тоже считаешь меня приживалой. Я понимаю, над босяками легко смеяться. Хотите выжить меня из Гардарики. Но этого не будет! Я победил. Если вернуть время назад, я бы все повторил.