Страница 31 из 31
— И вовсе не просто, юноша. Это долгий, болезненный путь, который я только начал.
— Помнится мне, совсем недавно кое-кто скулил, чтобы ему дали умереть, — в голосе Ады читалась издевка. — Совсем не похоже на долгий и тернистый путь к исправлению.
— Да, я был готов покинуть этот мир, но только лишь для того, чтобы проверить на себе существование небесных чертогов. И если, вдруг, они в действительности есть, то я бы предстал перед самим Создателем и спросил с него за все смерти, причиной которых он стал. Но, пока меня мучила лихорадка, я осознал, что Создатель никогда не станет слушать доводы грешника. Я поклялся самому себе, что, если выживу, – сделаю все возможное, чтобы, сперва, искупить свои грехи и обрести вес в Его глазах.
— Начало про отречение от веры было многообещающим, но теперь, — Ада недовольно поморщилась, — с этими «доводами грешника», мне кажется, что каша в твоем котелке просто в другую сторону перемешалась. Короче, раз уж решил грехи искупать, начинай сотрудничать, а не то вторую руку отниму.
— Сотрудничать?
— Ты же теперь против похода? Было бы неплохо, если бы ты нам рассказал о том, что вы забыли в долине, сколько вас и…
— Вы напали на деревню? — перебил ее Бак.
— Да.
И Теллан во всех мельчайших подробностях, которые способен был вспомнить, описал им все. Рыцарь рассказал о нападении своего отряда на деревню долины Двух Хребтов, о том, как местные жители, не желая смерти близких просто сдались на милость святым воинам. О том, как в ответ на неподчинение Отцовским наказам уверовать в Создателя и его учение, всю деревню было велено разграбить. Особо ретивых и подозреваемых в связях с магией обезглавили, остальных же заперли в сарае возле купеческого дома и сожгли за неповиновение церкви. Еще Теллан рассказал о своих подозрениях, что Отец повел людей в долину вовсе не ради скупой наживы и зверств, а чтобы найти кого-то.
— Я даже знаю, кого… — Аделаида сказала это вполголоса, и ее никто не услышал.
— Всех? — Бак замер, пытаясь осознать ужасающие масштабы произошедшего. — Они убили всех…
— Не время терять присутствие духа, пацан. Сперва нужно понять, как пережить это дерьмо, а оплакивать погибших будешь позже, — она перевела свое внимание на Теллана. — Так ты говоришь, что вас для этой операции отбирал сам Отец. Почему так? Какие были критерии отбора?
— Не уверен, что могу ответить, но мне кажется, не брали тех, кто раньше жил поблизости.
— А вот это очень интересно. Не боевой опыт и способности? Ты уверен?
— Уверен ли? — Теллан хмыкнул. — Не хотелось бы кичиться, но я в одиночку умудрился четверых убить в южном лагере. Какой тут может быть боевой опыт?
— Они… всех… — Бак сел на траву, спиной к костру, подтянул колени к груди и, обняв их руками, стал покачиваться. — Они сожгли всех…
— Перебей меня, если я где-то ошибусь. Вас в долине не больше сотни и добрая половина – разведчики.
— Скорее треть, — поправил Теллан.
— Они… всех…
— Ага. Треть. Теперь к лагерям. Их всего четыре: основной с провиантом – в деревне, и по одному на каждую сторону света кроме севера, там укрепления установлены на перевале.
— Все верно.
— Все сгорели… — Бак не знал, что с ним происходит. Его голову будто окутало туманом, а думать он мог только о том, как горит купеческий сарай. Он столько раз видел этот сарай раньше. Бесчисленное множество раз. Они иногда вместе с Ниром сидели за его углом по вечерам, прячась от взрослых, и болтали о том о сем. Обычные детские разговоры, не больше. Но теперь все эти наивные, светлые воспоминания окрасились в цвета пламени. Крепкие доски сарая в сознании Бака полыхали ярко, с гудением присущим огню в кузнице Ульфа, но в этом гудении было кое-что еще, новый оттенок, посторонний звук – крики сотни деревенских жителей, сгорающий заживо.
Парень не мог себе представить ту боль, которую испытывали его родные и близкие в последние минуты своей жизни. Воображение рисовало ему, как их кожа постепенно обугливалась, покрываясь твердой коркой, наподобие той, которая сковала его пальцы в клешню. Их лица искажали гримасы отчаяния и ужаса, а из ртов вырывались вопли, раздирая глотки до крови. Но боль… такую боль невозможно вообразить, не испытав ее хотя бы однажды.
Еще он не мог представить, как у человека вообще поднялась рука запереть их там и бросить факел внутрь. Он всеми силами хотел оправдать этот ужасный поступок, но не мог. Просто не мог придумать достаточного повода. Его юной и наивной душе было мерзко осознавать, что есть на свете настолько испорченные люди. Да, испорченные. Именно это слово он выбрал, для их описания. Не злые, не жестокие – испорченные. И во что бы то ни стало, он хотел их «исправить».
— …а здесь стоит телега? — Аделаида показывала кортиком в плохо начерченную на земле схему деревни.