Страница 44 из 51
Кстати, что касается Артура, он-то точно не храпит. Мой тонкий слух и некрепкий сон не потерпели бы чужеродных звуков. Вот оно пока единственное явное преимущество отношений с молодым мужчиной. Другие мне пока неизвестны, ибо я всегда предпочитала матерую дичь. Любой самый завалящий психолог скажет, что подобный выбор обосновывается подсознательным поиском утерянного в детстве отца. Исходя из этого, можно сделать вывод, что престарелые ловеласы, охотящиеся за Лолитами, истосковались по дочери, а силиконистые дамы преклонного возраста, оплачивающие услуги молоденьких жиголо, тяготятся мечтами о сыне. Так или иначе, замену родича в лице Алекса я безвозвратно упустила. Даже если он живет в Париже, найти безымянного человека без лица вряд ли под силу даже самой сноровистой ищейке. Разве, что, пойдя по следам Амели, расклеить по городу те рисованные портреты, за созданием которых я коротала свои венецианские будни. В общем, напрашивается неутешительный вывод, что отцазаменитель свернул с моего жизненного пути вслед за оригиналом. Остается нехрапящий молодец 25 лет отроду. Что с ним делать, ума не приложу. Попытаться перекроить складывавшиеся годами предпочтения и, зачеркнув графу «отец» вписать на это место сына? Или выкинуть из головы единичный эпизод недозволенного сближения и вернуться к отметке «друзья»? Времени на раздумья у меня достаточно. Артур, чмокнув меня в щеку, убегает на работу. Я звоню в магазин мебели, чтобы по-человечески уволиться. А то получилось, как в анекдоте: «Нормально, меня с работы уволили! – За что? – Да фиг его знает, я там полгода уже не был». Директриса не выказывает желания слушать мои оправдания и сухо скомандовав мне прийти забрать свой последний bulletin de paie[28], отключается. Следующий звонок маме. Стряхнув с плеч привычный ворох недовольства и обвинений, радостно сообщаю, что стажировка закончена, и я снова в Париже. В ответ из трубки доносится безразличное пыхтение.
— Мам, мне тут папа снился, – зачем-то придумываю я.
Пыхтение затихает.
— Он за все годы так и не звонил тебе ни разу? Не писал?
— Я вообще не понимаю, к чему вдруг эти вопросы! – в мамином голосе проклевываются истеричные нотки.
Сейчас заявит, что я ей на больную мозоль наступаю.
— Ты специально что ли на больную мозоль.… Сколько раз просила…, – кряхтит родительница.
— Мам, ответь, пожалуйста, – не отпускаю мозоль я.
— Нет! – визжит за маму ядовитая слизь, – Не звонил и не писал! Не нужны мы ему! Это ты хотела услышать? Довольна? Растравила матери душу!
— Мам, а почему ты заново замуж не вышла? Ты ведь молодая тогда была.
— Ты смерти моей хочешь? – театрально заливается на другом конце провода страдалица, – Ишь, умная выискалась! Замуж! А ты не помнишь, как я тебя одна на себе тащила? На двух работах работала, чтобы твои кружки оплачивать. Разве было у меня время хвостом крутить? Я всю себя тебе посвятила, а что в ответ? Неблагодарная! Бросила мать! Кому я теперь старая нужна! Родной дочери и той не нужна!
— Ну, ладно, ну, прости, – я чувствую, что перегнула палку, и та пошла трещинами.
Выходит, в маминых несчастьях виновата я. Точнее мы с отцом делим пополам пирог вины.
— Ты вся в него! Такая же… Неблагодарная! Слышишь? И не звони мне больше!
Я медленно нажимаю на сбой. Через час она перезвонит. Скажет, что погорячилась. Будет хлюпать носом, причитая, что кроме меня у нее никого не осталось. Я стану успокаивать ее, пообещаю приехать навестить. Она потянет за палец с намерением отхватить руку по локоть – попросит вернуться насовсем. Я сошлюсь на работу. Это нерушимый аргумент, ведь на моей родине зверствует широкомасштабный кризис. Молодое поколение разбегается кто куда, кто в Ирландии огурцы собирать, кто в Америке хот-догами торговать. Мама поплачет еще немного и успокоится. Повесит трубку и пойдет жаловаться подруге на непутевую дочь. А я займусь восстановлением разведенных рельсов своей жизни.
Время идет, чинно перебирая стрелками часов. Первые дни присутствие Артура вызывает у меня некоторую неловкость. Он тоже ведет себя немного скованно, старается быть галантным и заботливым, чего раньше за ним не наблюдалось. Я предвижу, что почивание в одной койке не может вечно ограничиваться платоническим поцелуем и непосредственно сном. Мы оба молодые, здоровые, не отягощенные ни вросшими комплексами ни заржавевшими поясами верности. Рано или поздно Артур, проявивший уже один раз ко мне явный мужской интерес, должен сделать повторную попытку. Поначалу я запасаюсь аргументами в пользу защиты своего крошечного интимного пространства. Но чем дольше бездействует Артур, тем меньше у меня в кулачке остается этих аргументов. На смену им приходят кислые рожицы с надписью «Наверно я ему не нравлюсь» на узком лобике. Один раз попутал его черт (в лице размалеванной девицы в нижнем белье), больше подобной неуместности он не повторит. Проехали, забыли. Только мне как-то не забывается. Как не пытаюсь, не могу вернуть Артура на прежнее место дружбана-жилетки. А на новую ячейку он, похоже, не претендует. Так мы и живем недели две. Когда я начинаю уже всерьез задумываться, как бы, не унижая собственного достоинства, вывести парня на чистую воду, Артур удивляет меня приглашением в ресторан. «Пиццерия?» нырнув в одежный шкаф, скорее утверждаю, чем спрашиваю я. «Maison Blanche», – спокойно отвечает он, застегивая перед зеркалом белую рубашку. «Ого! В честь чего это?» высовываю нос из-за дверцы я. «Просто так. Захотелось». Однако. Неужели из почитателя фастфуда и американского кинематографа может чудесным образом вылупится мужчина мечта. Отодвинув намеченные джинсы и рубашку на задний план, снимаю с вешалки платье Гуччи. Артур взирает на меня с плохо завуалированным напускным безразличием восхищением. Надо отдать ему должное, он тоже выглядит весьма солидно в черном костюме хорошего покроя и белой рубашке с широким воротником. Можно даже сказать мужественно. Меня опять толкают в бок неуместные воспоминания. В ресторан мы по настоянию Артура отправляемся на такси. Метр д’отель провожает нас за столик у окна, если можно так назвать стеклянную стену, открывающую потрясающий вид на ночной Париж. Мой неожиданно заматеревший друг с видом знатока просит принести на аперитив бутылку розового шампанского.