Страница 18 из 51
— Куда мы идем? – задаю я глупый вопрос без особой надежды на ответ.
Такового я вполне предсказуемо не получаю. Опытный гид из фирмы Venise Experiences ловко снует по путаному лабиринту улочек. Перед моими глазами мелькают неправдоподобные номера домов, похожие больше на исторические даты: 1845, 1989… Я пытаюсь на всякий случай запомнить дорогу, но мало в этом преуспеваю. Мой конвойер резко тормозит перед невыразительной дверью цвета бордо и, ухватившись за кольцо, торчащее из пасти бронзового льва стучит им о дерево. Внутри происходит какое-то шабуршание, сиплый голос что-то спрашивает по-итальянски. Жилистый хрипит в ответ неразборчивую фразу. Дверь приоткрывается, и он толкает меня вовнутрь. Товар сдал, товар принял. Меня скептическим взглядом изучает дородная мадам лет пятидесяти в расшитом замысловатыми узорами халате.
— Говоришь по-английски? – бросает она мне с легкой толикой брезгливости.
Я, молча, киваю.
— Хорошо. Иди за мной.
Я послушно тащусь по темному коридору следом за ее широкой спиной и выдающейся филейной частью. Наш путь заканчивается в узкой коморке, напоминающей гримерку малобюджетного театра.
— Десять минут на сборы, – командует директриса борделя и, удостоив меня еще одного выразительного взгляда, вытягивает из одежной кучи длинное голубое платье, – Наденешь вот это. Чулки вон там в куче. Поищи не дырявые. И никакого белья. Время пошло.
Дверь захлопывается. Я слышу, как в замочной скважине поворачивается ключ. Принципиальная героиня подобная балерине из сериала «Вербное воскресенье» или Анжелине Джоли в фильме «Замена» изорвала бы предложенное платье на клочки и предпочла бы любые самые мучительные муки проигрышу в борьбе за честь и правду. Она, как курица из анекдота, выбрала бы смерть. Меня же преждевременное отбытие в мир иной привлекает гораздо меньше бесчестия. Поплавать по каналам Венеции холодным трупом с привязанным к щиколоткам булыжником, хранящим гардемариновский слоган «была бы честь, была бы честь!» я, честно говоря, не тороплюсь. Следовательно, наденем пока этот секонд-хенд, а дальше время покажет. Платье в стиле венецианского ренессанса сидит на мне вопреки ожиданиям весьма неплохо. Только корсет вульгарно выпячивает наружу груди, которые перекатываются в нем, как два спелых яблока на блюдечке. Поиск нерваных и невонючих чулков оказывается делом непростым, но, в конце концов, я справляюсь и с этой задачей. Мадам оказывается вполне удовлетворена моим видом. Я семеню за ней следом по узкому кулуару, который приводит нас в опять же небольшое, но на сей раз более светлое помещение. Мне велят сесть в кресло напротив старинного зеркала в позолоченной оправе. Маленькая щуплая полу-бабушка, полу-подросток с крошечным личиком цвета капучино берется за мою бледную физиономию и спутанные волосы. Через полчаса я чудесным образом преображаюсь в симпатичную венецианку. Мою голову украшают две косы завернутые сзади на манер бараньих рогов. Макияж с виду легкий, но по сути весьма основательный мастерски скрывает следы полу-бессонной ночи и многочасовых рыданий. Я определенно себе нравлюсь.
— Значит так, – гремит мадам, когда талантливый стилист завершает работу, – Сейчас я провожу тебя в зал. Что ты умеешь? Петь, танцевать, играть на пианино?
Я отрицательно качаю головой.
— Поэму Пушкина «Евгений Онегин» могу продекларировать. Монолог Татьяны.
Мадам недовольно морщится.
— Всех клиентов мне распугаешь своим мамегином. Раз ничего толкового делать не умеешь, встанешь у рояля, будешь стоять и молчать.
Я стулья еще умею считать. Двуногие и трехногие. И баланс составлять. Вот он венец всех лет учебы – стоять у рояля и молчать. Эх, мама, как хорошо, что ты меня сейчас не видишь!
— К тебе подойдет мужчина в черной маске. Возьмешь его за руку и отведешь в будуар. Вверх по лестнице третья дверь направо. Зайдете. Закроешь дверь. Разденешься медленно. Маску снимешь в последнюю очередь. Дальше сама разберешься, что делать. Главное помни – вопросов не задавать, не говорить «нет» и «не хочу». Усекла?
Под подол платья пробирается паника и начинает яростно дергать меня за ноги.
— А.., – блею я, пытаясь унять дрожь в суставах.
— Не робей, все будет хорошо.
Мадам аккуратно, чтобы не повредить прическу, напяливает на меня белую маску на пол лица и закрепляет ее сзади бантиком.
— Когда клиент уйдет, спустишься на кухню. Все давай, пошла.
Подталкиваемая в спину жирным кулачком, я плетусь на трясущихся конечностях на встречу стремительно приближающейся бездне. Мадам выталкивает меня в пышно оформленную гостиную, наполненную приглушенным полыханием свечей и чувственными нотами Вивальди. На обитом бархате диване возлежит златокудрая девица, одетая в костюм той же эпохи, к которой относится и мой наряд. Ее глаза прячутся за серебристой маской, губы призывно переливаются алой помадой, бюст, которому мой явно проигрывает со счетом 1:3, не оставляет места воображению. Приветствую вас, коллега. Немного поодаль расположен стол, за которым несколько облаченных в современные черные костюмы мужчин склонились над картонными прямоугольниками карт. Игроков окружают еще две костюмированные нимфы, следящие за тем, чтобы узкие хрустальные бокалы гостей не простаивали пустыми. «Встать у рояля, стоять и молчать» вспоминаю я наказ воспитательницы. Пресловутый рояль обнаруживается у задрапированного тяжелыми портьерами окна. Я опираюсь локтем на его гладкую отполированную поверхность и замираю в этой позе, напоминая себе Маслякова за стойкой. «Мы начинаем КВН, Для кого? Для чего?» мысленно насвистываю себе под нос я, чтобы хоть как-то успокоить внутреннюю вибрацию. «Чтоб не осталось никого… ничего… никого». А вот и первая команда игроков. Черная маска. Добрый вечер, Зорро. Проходит по залу, вертит головой по сторонам. На пышногрудой блондинке даже взгляда не останавливает, прямиком направляется ко мне. Я стою как истукан, цепляясь взопревшими пальцами за деревянный край. Неестественно выпяченную наружу грудь атакуют крупные красные пятна. Черная маска останавливается в метре от меня. Его лицо полностью закрыто, даже глаз не разглядеть. Фигура под черным бархатистым плащом тоже не видна. Этот черный незнакомец наводит на меня такой страх, что я накрепко прирастаю к полу и на несколько мгновений лишаюсь возможности соображать. Из транса меня выводит его ладонь, которая выныривает из-под полы навстречу мне. «Возьмешь его за руку и отведешь в будуар» проплывает затерявшейся гондолой по волнам памяти фраза мадам. Преодолев минутный паралич, я вкладываю свое маленькую мокрую ручонку в его большую и теплую. Кажется, мне даже удается улыбнуться. Смущенно, криво, не улыбка, а гримаса. М-да, чтобы продавать собственное тело, оказывается, тоже нужна сноровка. Это вам не английские табуретки за двойную цену втюхивать. Верх по лестнице. Третья дверь направо. Гостиная плывет у меня перед глазами цветастой дымкой полотна импрессиониста. В водянистой палитре на темном пятне страха всплывает прозрачным пузырьком волнение. Горячее, пульсирующее, какое может пробудить в женщине только близость мужчины. «Этого не может быть» мысленно разгоняю стремительно множащиеся пузырьки я. «Я не хочу этого. Ничего кроме отвращения этот пошлый спектакль не может у меня вызывать». Не может. Но вызывает. Я открываю дверь. Незнакомец проходит вовнутрь. Перед нами вульгарно рубиновое ложе разврата с россыпью парчовых подушек и бархатными балдахинами, удерживаемыми в пучке плетеными веревками. Гнездо порока освещают два позолоченных канделябра. Мужчина опускается на покрывало и выжидающе смотрит на меня. Его упорное молчание и загадка костюма будоражат во мне кровь, превращая неприятную обязанность в увлекательную игру. Я аккуратно стаскиваю с себя тяжелое платье, стараясь по мере возможности сохранять некоторое подобие грациозности в движениях. И вот на мне остаются только чулки и маска. Черный человек жестом просит меня приблизиться. Я делаю несколько неуверенных шагов вперед. К возбуждению снова примешивается щедрая порция страха. Я боюсь, что, из-под черного плаща вылезет уродливый монстр, резко меняя жанр картины с эротики на ужасник. Но мужчина только касается пальцами моих волос и аккуратно развязывает ленту, удерживающую маску. Я силюсь разглядеть его глаза в узких прорезях папье-маше. Он отводит взгляд, его зрачки задумчиво бродят по моему обнаженному телу, сопровождаемые любознательной ладонью. Он ощупывает меня медленно и осторожно как слепой, простукивающий себе палкой дорогу. А дальше все происходит как-то само собой. Я оказываюсь распластанной на скользкой шелковой простыне, его освобожденный из плена одежды торс склоняется надо мной. Я обнаруживаю, что вопреки моим опасениям плащ не служил укрытием волосатому пивному пузу, по-старушески отвислым грудям и костлявым, покрытым веснушками и жидкой порослью плечам. Напротив, из-под него навстречу моему трепещущему существу выныривает гладкое мужественное тело. Возможности рассмотреть детали у меня нет, мои внутренности пронизывает густое, терпкое удовольствие. Слияние с этим незнакомым мужчиной оживляет во мне зачахнувшие за долгие месяцы сублимации ощущения, разукрасив и усилив их в тысячу раз. Я чувствую его дыхание на своей щеке, но его лицо по-прежнему остается для меня безэмоциональной черной маской. Этот элемент тайны и осознание собственного безотказного подчинения выносят меня бурлящей волной на такую высокую ступень блаженства, о существовании которой я не помышляла даже в самых своих откровенных фантазиях. Время останавливается, застряв в переплетении нашей разгоряченной плоти. Я даже отдаленно не представляю себе, сколько минут или часов прошло с того момента, как мы пересекли порог спальни до того, как мой любовник отодвинулся в сторону, переводя дыхание. Одурманенный переизбытком эмоций мозг своевольно отключается. Я вожу взглядом по вздымающейся груди возлежащего рядом мужчины, и где-то в глубине моего сознания (наверно на месте отлучившегося мозга) вылупляются неуместные умиление и нежность. Эти два незваных гостя и подначивают меня прильнуть к теплому плечу и коснуться губами загорелой кожи. Реакция мужчины оказывается совершенно неожиданной. Он подскакивает как от укуса змеи, спрыгивает с кровати и застывает на мгновение, разглядывая меня. С ужасом? С отвращением? С разочарованием? Маска скрывает от меня ответ. Ну, да, конечно. Я утопла в опустошающей неге и расслабилась. Запамятовала истинный подтекст происходящего. Забыла свое место. А место мое – у рояля. Я – прислуга. Вы видели когда-нибудь официанта, который чмокает в щеку доевшего блюдо клиента? Или продавца, лобызающего на выходе отоварившегося покупателя? Мужчина поспешно одевается, повернувшись ко мне спиной. Надо было ему еще в любви признаться и попросить руки и сердца. Тогда бы он прямо голышом сбежал. Эх, Татьяна, до чего же силен в тебе врожденный романтизм. Давят его, топчут, а ему все нипочем. Ушел, захлопнув дверь. Ну, и вали. Скатертью дорога, черномордый. Будем надеяться, мадам жаловаться не станет. А-то меня еще чего доброго ужина лишат. А кушать после секса хочется страшно. Я неуклюже выбираюсь из сетей простыней и натягиваю на довольное тело платье. От макияжа остались невнятные серые подтеки под глазами, от прически два взбунтовавшихся лохматых бараньих рога. Отличненько. Дородная повелительница путан велела мне спуститься на кухню. Знать бы еще, где эта кухня находится. Ни дай Бог сунусь не туда и потревожу какую-нибудь трудящуюся в поле лица коллегу. Обнаружить желанное помещение мне, однако, удается весьма просто. За столом на деревянном стуле, слегка покачиваясь, восседает девица, которую я видела ранее в гостиной на диване.