Страница 47 из 53
После уроков все шли маршировать. Каждый будний день. Весь февраль. Потому что в конце февраля сами знаете что - смотр строя и песни. Мы дружно тянули ноги и чеканили шаг - так, что потом пятки болели. Мальчики спорили до кулачных боёв кому за кем становиться по росту. Девочки чисто по-женски путали право и лево и поворачивали не в ту сторону. Физрук на нас орал.
Честно, за всю школьную жизнь я встречала только одного человека, который был в восторге от этого славного действа. Это был один странный парнишка, которого мы вообще-то всерьёз никогда не воспринимали – он только и мог, что красиво маршировать, ни на что другое ровным счётом не годился.
И ещё такое условие - класс должен озавестись своей "военной формой". У многих классов она таки была. Но не у нашего. У нас, как на грех, не было ни одной одержимой мамы, которой не лень строчить по ночам пилотки или матросские воротники, и ни одного отца, который удосужился бы напилить фанерные автоматы в количестве тридцати штук. Поэтому после долгих споров мы решили стать санитарным отрядом. Нарядиться в санитара дело нехитрое – надо просто пришить красный крест на рукав, а девочкам надеть белые платочки. Предлагалось ещё пошить сумочку через плечо, но когда из кабинета труда вынесли первый образец, идею тут же отмели – сумка вышла на редкость кривой и лохматой.
С выбором песни опять же возникли разногласия. Наша классная предлагала «У солдата выходной, пуговицы в ряд», потому что эта песня нравилась ей с детства. Лично я была тоже не против. Но по каким-то таинственным причинам шагать решено было под «Белая армия, чёрный барон» - песню древнюю, невесёлую и вообще не подходящую к ритму маршировки. Так и стали её учить, ничего не поделаешь.
За день до выступления на уроке биологии в дверь просунулась весёлая голова молоденькой учительницы, которая раньше называлась старшей пионервожатой, потом организатором, а потом уж и не знаю как.
- После урока редколлегии сдать газету на завтра.
В редколлегии нас было три человека. Класс заворочал головами и посмотрел на нас с укором.
- А чего раньше не сказали? – высунулся мой сосед.
- А ты с Луны упал? Прям как будто в первый раз!
На перемене мы втроём пытались проанализировать ситуацию.
- Да чего там! После уроков пойдём да и сделаем. Делов-то.
- За час сделаем.
- А краски? А бумага?
- Краски на ИЗО возьмём. Ватман сам куплю. Давайте денежку. Только с уроков отмажьте.
После шестого урока оказалось, что ватмана в магазине не было, а учительница рисования коварно припрятала все краски и оставила на виду совсем уж старые, непромытые и разнокалиберные. Больше всего было грязно-белой гуаши – она осталась ещё с Нового года и подозрительно пахла зубной пастой. Бумагу искали долго. Наконец лаборантка из кабинета физики сжалилась над нами и предложила два куска бесхозных обоев, один из которых был испорчен. Обои были пожелтевшие, покрытые узором из ярко-синих розочек, но обратная сторона вполне годилась.
Начался очередной мозговой штурм. Мы думали – что нарисовать?
- Надо танк.
- Танк в прошлом году был.
- И что?
- Не надо танк. У седьмого «а» тоже танк. Нам такой вовек не нарисовать.
- Да плевать на седьмой «а»!
- Не, не будем…
- Не тяните резину. Давайте тогда самолёт.
Наш самолёт был так же похож на военную технику, как паровозик из Ромашково на настоящий железнодорожный локомотив. Но это было хоть что-то. Сверху мы красиво вывели «Слава Советской Армии!». Издалека смотрелось вполне прилично. Мы положили обои сохнуть на пол, ближе к батарее под окошко, и спокойно пошли по домам.
Кошмар начался утром.
Всю ночь крутила суровая февральская метель, а к утру на город опустилась первая оттепель. Сугробы сразу осели, с крыш закапало. Утром мы прибежали забирать газету… и пришли в ужас. Окно было закрыто неплотно, на подоконник намело сугроб снега, а к утру он растаял. Вся вода хлынула на наше художество и теперь посреди закисшей бурой лужи расползалась бумага с совершенно неузнаваемым изображением.
Мы стояли, раскрыв рты.
- Да блииин…
- Что делать-то?
- А что тут сделаешь? Снова надо рисовать.
- Не успеем! Три урока до выступления.
- Не позориться же! Итак всегда хуже всех… Бегите, девчонки, отпрашивайте с уроков! Хоть какая выгода…
Итак, в запасе было три урока времени, остатки красок и второй кусок обоев. Стоп. Испорченных обоев. Потому что какой-то неудачник уже пытался до нас что-то изобразить на чистой стороне. В нашем распоряжении была только сторона с синими розочками.
- Что? Опять самолёт?
- Чем ты его нарисуешь?! Пальцем? Красок нет.
- Белой много…
И тут мы снова встали в ступор. Что можно сделать на двадцать третье февраля с тремя банками подозрительной гуаши и обоями в цветочек?!
Мы думали долго – целый урок. И доказали, что в критический момент человеческая смекалка творит чудеса.
Мы решили нарисовать солдата. Только лицо и плечи. Ну может, руку ещё. Кожу можно закрасить и белым цветом, а кусок гимнастёрки – смесью всего, что осталось, под камуфляж.
- А как же фон? Розы ведь!
- А фон закрасим этим, - наш единственный мальчик потыкал ногой бурую лужу. – Порвём на куски и наклеим. Как будто война!
Сказано-сделано. Люди рвали и клеили, я пыталась нарисовать лицо, потому что мне всегда доставались люди.
И тут возникла новая проблема. Проклятый солдат был похож на кого угодно, но только не на воина Советской Армии. Я старалась. И, чёрт возьми, я умела это делать. Но теперь у меня никак не шло! Я чиркала карандашом и снова стирала. Солдат не получался. То он был похож на нежную девицу, то на жирного мясника, то на психически больного.