Страница 81 из 104
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Возле кассы очереди не было. На вопрос, ходят ли автобусы в деревню Вавиловку, из открытого окошка кассы послышался ответ:
— Ходют вообще-то, если народу наберется! Но сейчас не пойдут, даже если и народу наберется, потому что дорога плохая.
Получив такую исчерпывающую информацию, Виктория оглядела пустые скамейки зала ожидания и поняла, что сегодня «народу не наберется», и автобусы вряд ли «ходют».
— Куда желаете поехать, гражданочка? — услышала она такой нужный в настоящий момент вопрос.
Цена, которую запросил водитель, показалась ей смехотворной, особенно когда выяснилось, что берет он с нее и за пустой пробег обратно.
— Седай, барышня! — водитель галантно открыл помятую дверку «копейки».
— Сам рихтовал? — поинтересовалась Виктория, садясь рядом с ним.
— Почему сам? — обиделся хозяин авто. — У меня братан механик!
— Как же мы проедем, если там дороги нет?
— А че нам дорога? Поедем прямиком!
«Прямиком» — это было намного короче. Ехать пришлось почти по болоту, но, как говорится, важен результат. В итоге они, преодолев последнее препятствие, — небольшой подъем в гору, оказались в деревне.
— Куда поворачивать, направо или налево?
Сориентировавшись, Виктория махнула рукой направо.
Сначала она решила заехать к Фене и поговорить с ней. На всякий случай попросила водителя подождать.
Феня встретила ее возле калитки.
— Вижу, вижу — выздоровела!
— Да вот, зашла поблагодарить, — протянула ей Виктория коробку конфет.
— Спасибо, внука угощу, — взяла конфеты Феня.
Виктория нерешительно потопталась на месте.
— Спросить что-то хочешь?
— Прошлый раз моя бабушка приезжала повидать свою двоюродную сестру.
— Надежду-то?
— Да, Надежду Минаеву. Она тоже знахарка?
— Как тебе сказать? Лечила травами, да только к ней редко кто ходил. Гордая была, что ли…
— Почему была?
— Сама не знаю, почему я так сказала, — перекрестилась Феня. — Ты лучше пойди, поговори с ней сама. Как-никак — твоя родственница.
— Да, конечно. А куда идти?
— Это на самом краю деревни, — показала Феня, — самый последний дом.
Поблагодарив ее, Виктория села в машину и сказала, куда ехать дальше.
В это время Борис упрямо крутил педали старенького велосипеда, приговаривая вслух:
— Ну! Еще чуть-чуть, еще немного! Если одолею, то приеду первым! Вот въеду на горку, тогда…
Из последних сил надавил он правой ногой на педаль.
Каждый раз, подъезжая к горе, Борис загадывал желание. Раньше это желание звучало так:
— Вот въеду на вершину горки, тогда мать сегодня будет трезвой, с ней можно будет о чем-нибудь поговорить. А может быть, она вообще перестанет пить, как тогда…
Тогда — это было очень давно. Борис толком даже не помнил, сколько ему было лет. Совсем недавно он изменил формулировку. И желание звучало по-другому:
— Вот буду богатым — вылечу мать. Уедем мы с ней из этой деревни в большой красивый город. Будем жить вдвоем.
Борису не доводилось бывать в больших городах, и о них он имел свое представление. Приезжали на каникулы студенты, его сверстники, рассказывали о своей веселой жизни, танцевали в клубе с девочками, пили из баночек пиво и снова рассказывали…
Борис сидел тихонько и слушал. Потом, засыпая, видел красивые цветные сны. В этих снах он не был калекой. Нарядно одетый, он обнимал Маринку и танцевал, танцевал! Только пиво он не пил. Утром мать будила его, заставляя бежать спозаранку попросить в долг самогонки. Самогонку в долг ей давали, а вот денег — нет. Знали, что она все равно не отдаст. А за самогонку — отдаст, потому что опять придется просить. И она отдавала. Отдавала всю его пенсию.
Отца своего Борис не знал. Хотя была у матери его фотография. Однажды, напившись, она порвала ее и бросила в помойное ведро. Это тоже было раньше. Сейчас он сам получал свою пенсию, но потратить всю на себя не мог — отдавал матери. Да и как не дашь, если приходит просить на хлеб в грязном заношенном платье и смотрит такими жалкими глазами?
Когда становилось совсем невмоготу, Борис уходил от матери и жил отдельно, хотя жилище его нельзя было назвать ни домом, ни сараем...
Он подъехал к заброшенному саду, слез с велосипеда и, захромав, покатил его рядом с собой по едва заметной тропе. Ветки яблонь, усыпанные мелкой завязью, наклонились низко, и ему приходилось отодвигать их рукой, чтобы не били при ходьбе по лицу. К своей досаде, Борис зацепился рубашкой за сухой сук. Ветхая ткань разорвалась, но останавливаться он не стал.
Раньше здесь была барская усадьба. Это место так и называли до сих пор, хотя после революции чего здесь только не было. И сельсовет, и школа. А во время войны здесь размещался немецкий штаб. Вот тогда-то в барский дом попала бомба, и остались одни развалины. Об этом и многом другом ему рассказала Надежда Минаева — баба Надя. У нее в деревне не было родни. Сын жил далеко и приезжал редко.
Борис познакомился с ней, когда еще учился в начальной школе. Произошел случай, над которым потом смеялась вся деревня.
Мать Бориса собралась продать молодого поросенка, чтобы раздобыть денег на выпивку. Борис отнял у нее поросенка и убежал из дома. Он спрятался в сарае у бабы Нади вместе с поросенком и там уснул. Выдал его визжавший от голода поросенок.
Баба Надя разрешила оставить поросенка в ее сарае. Борис, конечно, не знал, что она рано утром ходила к его матери, дала денег на похмелье и просила не трогать ни сына, ни поросенка. Запой у матери закончился, и он вместе с поросенком вернулся домой. С того времени Борис стал часто бывать в уютном доме бабы Нади. Так завязалась дружба между Борисом, мальчиком-калекой, и бабой Надей, женщиной со странностями, с которой опасались общаться соседки.