Страница 13 из 47
Сунув руку в открывшуюся нишу, вытащил оттуда небольшой сверток.
Развернув его, и увидев две пачки сторублевок, он присвистнул и сказал.
— Знаешь, только сейчас поверил, что Сашка не сочинял. Здесь двадцать тысяч рублей, десять тысяч он просил оставить тебе, а десять тысяч нам с мамой.
— Откуда у него такие деньги!? — выдохнула Люда. — Почему я о них ничего не знала? Пашка пожал плечами.
— Объяснять ничего он не стал, сказал только, что все расскажет, когда придет время. Просил только не шиковать и тратить деньги на нужные вещи.
Да, и последнее, он сказал, что ты должна для себя решить, хочешь ли остаться здесь, в Советском Союзе, или уехать к нему. Сам же он любит и ждет тебя. Он написал адрес, по которому ты сможешь ему писать, это адрес его нотариуса, занимающегося наследством. Сама понимаешь, много в письмах не напишешь, теперь мы надолго будем под колпаком у КГБ. Думаю, что Сашкец быстро найдет способ увезти тебя за рубеж, он отличный повар, и голова у него варит, будь здоров.
— Waiting! Waiting for the sun! — хриплый голос Джима Моррисона гремел, заполняя децибелами салон автомашины. В унисон ему я тоже громко орал.
— Вэйтин, Вэйтин фо зе сан!
Машина неслась по высохшему под мартовским солнцем шоссе, хотя вокруг простирались заснеженные поля и перелески.
Время близилось к шести часам вечера, но было еще светло. Закончив переговоры с Пашкой, я сразу выехал из Хельсинки в сторону Йоэнсуу.
Очень удачно получилось, что маман отсутствовала, и я смог обговорить без воплей и шума все вопросы, оставалось только надеяться, что у родственников все сложится хорошо. Вряд ли мне еще раз удастся позвонить домой. Скорее всего, на центральную АТС дадут команду не соединять мамин номер с загранкой, а если соединят, то записывать будут непременно.
Вчера с Салоненом я обговорил массу вопросов, в том числе намекнул, что возможно приеду в ближайшие дни побывать на могиле четы Пеккарайнен, в ответ он сообщил адрес соседки Ритты, у которой есть ключ от ее дома. Она, кстати, знает, что я являюсь наследником.
В Йоэнсуу я приехал, когда уже изрядно стемнело, горло немного саднило от трехчасового подпева ансамблю The Doors. В городе редкие фонари плохо освещали улицы и почти у всех прохожих в руках светились фонарики. В темноте я ухитрился проехать нужный поворот и потом еще минут пятнадцать пытался найти дом Ритты.
В отличие от соседних, светящихся занавешенными окнами, этот стоял, выделяясь только черным силуэтом на фоне звездного неба.
У соседки на дверях имелся бронзовый молоточек с блюдцем, издавшим мелодичный звук, когда я стукнул в него этим молоточком.
— Terve, — робко сказал я, когда дверь открылась.
— Terve, Alex, — невозмутимо ответила пожилая женщина, как будто я к ней приезжал тысячу раз.
— Я пойду, схожу с тобой, — произнесла она, снимая связку ключей с крючка прикрепленного на стене рядом с дверью.
Зайдя в дом, она включила рубильник в щитке, и в коридоре загорелся свет.
Мы с ней прошлись по комнатам, после чего, рассказав мне, где взять дрова, как включить и выключить обогреватели и прочую технику, соседка засобиралась домой, сделав напоследок комплимент.
— Алекс, оказывается, ты уже неплохо говоришь по-фински, удивительно. В том году у тебя хуже получалось.
— Ничего удивительного, — подумал я, — когда погружаешься в языковую среду, учеба идет сама собой.
Поблагодарив женщину и пообещав, что когда буду уезжать, все аккуратно выключу, и закрою, и ключ верну ей.
Оставшись один, первым делом я затопил печь. Носить дров не пришлось, они уже лежали в большой берестяной корзине.
Зная, что печь даст тепло часа через три-четыре, а в доме был изрядный дубак, я перебазировался на кухню, где включил тепловую пушку и на газовой плите заварил большую турку кофе.
Усевшись за стол, налил полную кружку ароматного напитка и развернул пачку галет, купленных по дороге.
Отпивая мелкими глотками кофе и разгрызая галеты, я машинально скользил взглядом по сторонам и размышлял о бренности человеческой жизни.
Буквально вчера, в этом доме жили два пожилых любящих человека, они встречали здесь рассвет, радовались жизни, встречали гостей, и вот их уже нет, а в доме сидит дальний родственник, в общем-то, совсем чужой человек.
Наверняка, Ритта, оставляя мне дом, надеялась, что я буду жить в нем, и воспитаю здесь своих детей.
Увы, прости, старушка, но, скорее всего этого не случится, хотя рано мне зарекаться, никто не знает, что произойдет завтра, или даже через пять минут.