Гробовщик. Дилогия

Было видно, что Крабу очень хочется узнать про выстрелы и про судьбу тех, кто устроил мне ловушку. Но вместо этого он спросил:

– Я сделаю, а ты в это время ему башку отстрелишь?

– Никакой стрельбы не будет, – заверил его я и развел руки в стороны. – У меня и оружия нет никакого. Просто на секунду освети ему лицо, и всё.

– Зачем?

Я молчал.

– Я к тому, что Киров не девица красная, чтобы им любоваться, – объяснил Краб. – И самое логичное объяснение, что ты хочешь ему лишнюю дырку в голове проделать. А тот, кого поставят вместо Кирова, не будет долго разбираться. Светил? Светил! Ну, вот теперь повиси. На берёзе.

– Не буду бить себя коленом в грудь, – сказал я. – Одно из двух: или ты мне веришь и помогаешь. И я это не забуду, ты знаешь. Или ты меня за дешёвку держишь, и мы расходимся…

– И ты это тоже не забудешь, – продолжил за меня Краб. Он отправил в темноту окурок, достал из пачки новую сигарету, подумал и положил её обратно.

– Пойдем, – решился он, вставая со скамейки.

И мы пошли.

Все оказалось проще, чем боялся Краб.

Мы, не таясь, прошествовали по тёмной улице к центральной площади.

Я не стал хорониться в тенях. Шагал рядом, стараясь не хромать. Кто на нас обратит внимание? Честные бродяги давно спали, нежась в кроватях после ночевок в пропахших плесенью развалюхах, или на голой земле у костра, завернувшись в драный бушлат.

А если кто и вышел до ветра или сон плохой перекурить, с чего тревогу поднимать? Ну да – прошли двое мимо. Патруль, наверное. Или по каким своим надобностям. Мутанты плечом к плечу не ходят. По крайней мере – здесь. А чужаки – это каким идиотом нужно быть, чтобы сюда по доброй воле забраться?

На подходе к крепкому дому, у которого росла раскидистая берёза, служившая столбом для единственного в посёлке светившего фонаря, я отстал, потом и вовсе – остановился. Сел на лавочку, закурил, глядя в спину Крабу. А тот спешно, но не бегом, преодолел площадь и начал втолковывать часовому, не отводившего от него ствола автомата, чтобы тот позвал Кирова. Срочно.

Солдат колебался.

С одной стороны, ему не хотелось никого звать. Ночь. Некстати разбуженное начальство врядли будет в духе. Да и хотелось ему, я видел, рубануть бродягу прикладом в грудь и прошипеть что-то вроде:

– А ну отвали, падаль помоечная!

С другой, хоть раньше утра вестей от охотников на Гробовщика не ожидалось – кто же в темноте по Зоне гулять станет – но вдруг и в самом деле случилось что-то важное и срочное? Киров тогда живьём сожрёт…

Пока часовой колебался, в окне дома вспыхнул свет, закачалась занавеска, а через пару минут на крыльцо вывалился сам полковник Киров. Всё такой же толстый и безобразный, он застёгивал на ходу китель.

– Что случилось? – рявкнул он.

– Да вот, товарищ полковник, – часовой вытянулся и кивком головы указал на бродягу рядом. – Вас требует. Говорит – срочно.

Киров нахмурился, смерив Краба взглядом:

– Как там тебя? Горб, что ли?

– Краб, товарищ полковник.

– Слушаю тебя, Краб.

– Примерно минут десять назад слышал четыре пистолетных выстрела в направлении север-северо-запад.

Киров нахмурился. Потом спросил:

– Сигнал подавали или перестрелка?

– Паузы между выстрелами были не одинаковые, – пожал плечами Краб. – Так что больше на бой похоже.

В ходе всего разговора он нажимал кнопку своего фонарика, тряс им, в полголоса чертыхаясь. Фонарик то вспыхивал на миг, то никак не реагировал на потуги моего знакомого.

Киров между тем снова задумался.

– Вот только пускай мне трупешник притащат, – пробормотал он и махнул рукой. – Ладно…

В это время очередная вспышка фонарика ударила ему по глазам, и полковник недовольно поморщился.

– Извините, – покаянно сказал Краб, поспешно отводя луч света в сторону, но мне этого хватило.

Я увидел Кирова в компании какого-то человека в гражданской одежде, такого же толстого, как и полковник. Оба сидели за столом, на котором стояла бутылка коньяка, пара наполненных рюмок и большая ваза с фруктами.

– …Значит, я тут всё наладил, организовал, а теперь меня в утиль? – заплетающимся языком спросил Киров. Он был уже порядочно пьян. – Где они были, когда я бомжей по всей стране собирал, да сортировал? Где эти уроды сидели, пока я лагеря в один кулак, под одно командование, собирал? Чего ж они на мое место не метили, пока я каналы транспортировки организовывал? А теперь на всё готовенькое… Скажи Михалыч, за что они так со мной? Чем я им не угодил? Мало материала поставлял? Так пусть скажут, я удвою поставки, даже утрою…

Киров прервался, опрокидывая в рот рюмку коньяка. Метнул в собеседника абсолютно трезвый взгляд, но тут же отвел глаза в сторону.

Тот, кого назвали Михалычем, тоже выпил, поморщился, закусил большой, как слива, виноградиной.

– Ты сам виноват, – сказал он. – Утечка из Зоны была? Была. Ну, так чего стонешь? Не было бы бардака в хозяйстве, стрелочником бы не назначили. Скажи спасибо, что с пулей в голове не проснулся. А ты говоришь – твои заслуги не пригодились.

Михалыч снял с носа очки в толстой оправе, протёр стёкла и снова водрузил их на нос.

– В столице еще недели три промурыжат, а потом-таки допустят сюда международную комиссию, – продолжил он другим тоном. – Так что времени у тебя в обрез. Почисти там у себя всё тщательно.

– И насколько тщательно? – спросил Киров и разлил по новой.

Его собеседник помолчал, рассматривая содержимое рюмки на свет, потом коротко ответил:

– Будто не было.

Киров поперхнулся коньяком, долго кашлял, багровея, после чего просипел:

– Они что там, с ума сошли? Ну ладно с Лагерями, доходяг этих не жалко. Сделаем, в общем. А вот как я рот на блок-постах позакрываю? Раскидать их по разным частям? Так это на министерство выходить надо, на Музыченко.

– Нельзя, – покачал головой его собеседник. – Кто-нибудь, да проговорится. Мало нам Хромого? Да и Музыченко обиделся, что ты ему не восемь, как он просил, а только четыре с половиной процента отстёгивал. Сказал, мол, пусть выкручивается сам.

– Сам, – буркнул Киров. – Будто я тогда что-то решал.

– Кто решал, я и без тебя знаю. Но озвучил цифру – ты.

Киров закурил сигарету, глубоко затянулся, попытался выдохнуть колечко дыма, не получилось, побарабанил толстыми пальцами по столешнице.

– И как же мне быть? – не выдержал он, наконец.

– Вот чтобы ты без меня делал? – усмехнулся Михалыч. – Ладно, сведу тебя с человеком, который поможет тебе решить эту проблему. Про Щеглова слыхал?

– Как не слыхать. Сидит под реактором, как паук. С той разницей, что паук всякую мерзость изничтожает, а Щеглов наоборот – плодит, да наружу выпускает. У меня добрая половина потерь по вине его зверушек. Я как-то, когда ещё только Южным лагерем командовал, пытался на него выйти, скоординировать действия, то, сё. Так ещё только думал, как половчее это сделать, а меня уже начальство на ковёр вызвало. Да с порога, и двери не успел закрыть, матом в три этажа! Мол, какого ты не в свои дела лезешь? Там секретность – четыре икса. Знаешь, сколько проживёшь, если не успокоишься? Вот с тех пор я хозяйство Щеглова стороной и обхожу.

– Ой ли! – хохотнул Михалыч.

– Вот, как на духу, – Киров для убедительности, приложил ладонь к груди. Врал, естественно. Семнадцать человек он отправил на верную смерть, пытаясь разнюхать, что же происходит в районе реактора.

– Ладно, – махнул рукой Михалыч. – Это всё дела прошлые. Нынче Щеглов сам с тобой свяжется.

– Это с какого перепуга?

– Вот именно – с перепуга, – собеседник Кирова отставил рюмку в сторону, откинулся в кресле и ослабил галстук на жирной шее. – Про попытку путча в курсе?

Полковник кивнул. Он подобрался, чувствуя, что разговор переходит к сути. Взгляд его утратил хмельную расфокусированность. Стал снова чётким и ясным.

– По мимо всего, путчисты пытались и Щеглова на свою сторону переманить. Представляешь, чего могли его зверушки той ночью в столице натворить? Он, правда, отказался, но внимание на себя обратил. И вдруг оказалось, что его толком никто последние годы не контролировал.