Страница 4 из 74
Я так и застыл, стоя и напевая песню, а Аллочка слушала и продолжала тереть один и тот же участок доски. Опомнился я только к окончанию последнего куплета, и ринулся к доске, допевая припев. Подскочив, я захватил Аллочку пониже талии и рывком приподнял, чтобы ей удобнее было вытирать верх доски. Но проклятое платье заскользило наверх, оголяя трусики и краешек спины. А Аллочка провернулась в руках и пока тряпка еще планировала на пол, залепила мне звонкую пощёчину по левой щеке, и пока, я стоял выпялившись, левая рука залепила со всего маху пощёчину по правой. Её глаза метали молнии, и могли испугать кого угодно, но тут открылась дверь и в класс вошла Людмила Михайловна, а в двери любопытно заглядывала мелюзга шестиклашки. И как назло край платья зацепился на талии, и оставлял для обзора круглое бедро, белые трусики и восхитительные ножки. Тут последовала и третья пощёчина, а Аллочка начала поспешно оправлять платье.
«Обидно, слушай… Честное слово, ничего ж не сделал — только вошёл…» пронеслась в голове фраза Саахова из «Кавказской пленницы». Чувствую, осязательным органом на котором сидят, что продолжение разговора будет на педсовете, или у директора.
Вот влип, и отчего меня так понесло? Отчего так снесло крышу? Проклятый сперматоксикоз — сорвал её напрочь. И ведь только помочь хотел. Да уж, помог — кретин и старый козёл, теперь уж точно и Аллочка и я на математику опоздаем.