Внутри

Глядя на изрытую землю и развалины когда-то великолепных сооружений, Бартран сожалел о том, что родился слишком поздно и не застал былого величия Ипра, бельгийского города, которому предстояло стать важным звеном в цепи трагических событий первой мировой войны. Конечно, его восстановят, но теперь это будут здания, построенные на костях погибших. Сколько их будет? И сколько уже было? И ради чего? Доктор вздохнул и, выпустив руку только что умершего солдата германской армии, прикрыл его голубые глаза, в которых отражалось серое октябрьское небо. В этот день он стал свидетелем пиршества стихии, которую многие представляют как старуху с косой. Нет, подумал он, это не старуха. Это мальчик с кровавыми глазами и в перепачканных грязью башмаках. Он ходит от одной воронки к другой и собирает в качестве трофеев души солдат.

Раздавшийся неподалеку тихий и протяжный стон заставил его отвлечься от тяжелых дум. Прислушавшись, он пошел на звук и в небольшой канаве увидел молодого мужчину в немецкой форме офицера артиллерии, лежавшего на спине и прижимавшего руки к ране на груди. Земля вокруг него была жирной от крови, которая продолжала тонкой струйкой вытекать из умирающего. Лишь взглянув на него, доктор сразу определил, что он – не жилец. Бледное лицо так сильно контрастировало с землей вокруг него, что казалось абсолютно белым. Увидев перед собой незнакомца, офицер попытался что-то сказать, но из его груди донесся лишь хрип, перешедший в мучительный кашель.

Опустившись рядом с раненым на колени, Бартран достал из сумки флягу с водой и приложил ее к обескровленным губам. Ее живительная сила произвела волшебный эффект на офицера – взгляд стал осмысленным, а дыхание ровным. Осмотрев рану, доктор с сожалением покачал головой и обратился по-немецки к лежащему:

- Вы умираете. Простите, но я ничего не могу для вас сделать.

- Вы… немец? – с трудом выговорил мужчина, с надеждой взглянув на него.

- Нет, я француз. Но эта война противна мне так же, как и любому нормальному человеку, независимо от национальности.

- А я не знаю, кто я, - умирающий вдруг заговорил по-французски без малейшего акцента. – Вся эта братоубийственная бойня – ужасная нелепость. Я получил то, что заслужил. Мне не нужно было приходить с оружием в свой дом. Боже мой, как мне жаль.

Бартран с удивлением взглянул на офицера, который, казалось, сожалел не об уходящей жизни, а об этической стороне своих поступков. В другой ситуации он бы воспринял такие речи как бред умирающего, но мужчина говорил внятно, и в его взгляде было что-то такое, от чего у доктора на глаза навернулись слезы.

- Кто вы? – спросил он. – Могу ли я сделать для вас что-нибудь? К примеру, послать последние «прости-прощай» семье. Может быть, письмо любимой?

- Нет, не нужно, благодарю вас, - голос офицера становился все тиши, словно с каждой следующей каплей из него вытекали остатки жизни. – Они знают, как я люблю их. Любил. И мне нечего добавить к тому, что я уже успел им сказать.

- Тогда назовите свое имя для того, чтобы я мог помолиться за вас.

- Я скажу, но молиться за меня не нужно – я сам отчитаюсь перед Богом за все, что сделал, и то, чего сделать не успел. Мое имя – Эрнст Штадлер, я родился в Эльзасе. Да, понимаю ваше удивление. Это на самом деле показательно: немец, родившийся на исконно французской земле, погибает в Бельгии от рук французских же солдат. Наверное, этот кусочек земли не захотел меня отпускать далеко. Наверное, в этом есть какой-то глубокий смысл, но я его так и не понял…

Челюсть офицера вдруг судорожно задергалась, глаза закатились, и он, дернувшись всем телом, испустил дух. Бартран, накрыв его разорванной в нескольких местах шинелью, тяжело поднялся и, стараясь ни о чем не думать, пошел прочь от главной сцены этого жуткого театра смерти. Не будучи ограниченным ни в передвижениях, ни во времени, он был начитанным и любознательным человеком и поэтому, услышав имя Штадлера, сразу вспомнил, где уже встречал его. Многообещающий поэт и писатель, импрессионист, который всем своим творчеством являл пример культурной близости немцев и французов, закончил жизнь так, словно хотел своей смертью показать всему миру бессмысленность этого конфликта. Конечно, он стал лишь одним из многих, подумал доктор, но каждый волен действовать в соответствии с собственной совестью. Эрнст выбрал этот путь.

- Я так и знала, что найду тебя здесь, любимый, - Бартран обернулся на знакомый голос и увидел рядом с собой Ирицу, которая выглядела так, словно только что вернулась со званого вечера. Ее идеально уложенные волосы и модное платье так резко контрастировали с окружающей действительностью, что казались почти нереальными. Тем не менее, девушка была явно заинтересована происходящим – с любопытством рассматривая разбросанные повсюду тела, она осторожно переступала через них, периодически останавливаясь, чтобы внимательнее рассмотреть ту или иную деталь. Боже мой, подумал доктор, она словно в музее! Впрочем, возможно, для нее это и есть музей. Когда она успела настолько измениться? Мужчина во всем винил себя – это он способствовал ее перерождению, когда обратился за помощью к темной ведьме. Теперь он не мог, не имел права говорить ей о добре и зле. Ему оставалось только надеяться на то, что его любовь исправит все – и Ирица снова станет самой собой.

- Я вижу, ты опять грустишь, - как ни в чем не бывало проворковала девушка, обнимая супруга и с улыбкой заглядывая ему в глаза. – Зачем тебе все это? Мы ведь можем отправиться, куда угодно – и когда угодно. Я опять помогу тебе вспомнить все, словно это было только вчера. Обещаю, что на этот раз будет совсем не больно, я за последнее время узнала много нового о ядах. Может быть, отправимся к морю? Только представь себе: теплое солнце, песок. Можем подгадать так, чтобы подыскать тебе соответствующую компанию. Хочешь Гогена? Я знаю, он всегда тебе нравился, а я как раз ни разу не была на Таити. Нет? Только скажи – я все организую.

‍