Страница 5 из 123
День похорон выдался хмурым. С неба сыпалась мелкая жидкая грязь, то ли дождь, то ли снег. Ноги разъезжались на горбатом льду, поблескивающем в лужах.
В морге меня ожидал неприятный сюрприз. Санитар, которому я отдала одежду для похорон, рассказал, как надевал дяде Паше на шею крестик. Цепочка порвалась, и крестик закатился в щель в полу. Достать не удалось. Порванную цепочку санитар отдал мне. Поскольку крестик был даже не серебряный, а самый простой, то ли оловянный, то ли алюминиевый, заподозрить санитара в воровстве я не могла. И все равно расстроилась.
После смерти родителей бабушка часто водила нас с Костей в церковь. Костя там откровенно скучал, а мне нравилось. Что касается дяди Паши, то он к религии был совершенно равнодушен. И все же я считала, что крещенного человека, не считавшего себя атеистом, надо отпеть. А как отпевать без креста? Я с таким трудом нашла его в дядиной шкатулке среди старых часов и запонок. И что теперь? Купить в церкви и надеть там? Или просто положить крестик в карман пиджака?
- Делов-то! – хмыкнул Костя, вытягивая из-под воротника рубашки цепочку. – Наденьте мой, если так уж приспичило.
- Это же твой крестильный, - попыталась возразить я, но он с досадой отмахнулся.
Отпевали дядю Пашу в небольшой кладбищенской церкви. Буквально с первых минут я поняла: что-то идет не так. Да какое там «что-то»! Все было не так! Трое певчих, стоявших неподалеку от гроба, отчаянно фальшивили, путались, роняли ноты и с недоумением посматривали друг на друга: что происходит-то? Священник запинался, пускал петуха, а кадило никак не желало разгораться. Свечи у нас в руках то и дело гасли, словно от порывов ветра.
Вдруг я заметила, что бабки-свечницы начали нервно перешептываться, поглядывая на гроб. Осторожно сделав пару шагов вперед, я увидела на дядином лице гримасу боли и ужаса. А ведь в начале отпевания оно было совершенно нормальным – спокойным и умиротворенным.
Я толкнула Костю под локоть и легонько кивнула в сторону гроба.
- Что за дьявол? – сказал он.
В этот момент хор перестал петь, священник в очередной раз запнулся, и Костины слова прозвучали так громко и отчетливо, что все начали оборачиваться в нашу сторону. А я вдруг услышала тихий смех, и было в нем что-то ужасное. У меня задрожали руки, по спине потекли струйки ледяного пота. Я оглянулась. Никто не смеялся.
Почудилось? Но через секунду я почувствовала, что не могу дышать. Воздух стал странно густым, плотным – и колючим. Он застревал в горле, царапал, раздирал его. В ушах зазвенело, виски сдавило. Последнее, что я запомнила, - капли горячего воска. Они падали со свечи на руку, а я смотрела на них и совершенно не ощущала боли…
Что-то мокрое и холодное прикоснулось к моему лицу. Вдох – и воздух прохладно скользнул в легкие. Я открыла глаза.
Мы с Костей сидели на скамейке у церкви, он прикладывал к моему лицу грязноватый снежок.
- Ленка, а ты часом не беременная? – спросил мой ласковый братец. – Что за фокусы? Грохнулась в обморок, как институтка. Еле выволок. Тебе бы на диету сесть, килограммчиков пять-десять сбросить.
- Кость, что это было?
- Что «это»?
- Ну, ты же видел! Лицо!
- А что лицо? Ну, свет, наверно, так упал. Да и вообще, покойники, они все такие – страшные.
- Но он же не был страшным в начале! – я вырвала у Кости снежок и с яростью отшвырнула в сторону. – А крест? А свечи? А певчие? А?..
- Прекрати! – Костя стукнул кулаком по скамейке. – Что за истерика еще? Что ты за бред несешь?
Я открыла рот, чтобы ответить, но тут из церкви вынесли гроб.
Крематорий, поминки… Я не могла дождаться, когда все закончится и мы останемся одни: поминали в нашей квартире - ближе к кладбищу. Хотелось поскорее принять снотворное, лечь и уснуть. Костя со мной не разговаривал, но если наши взгляды встречались, на его лице проскальзывало явное раздражение. А если б я ему еще и о смехе рассказала? Он бы точно решил, что я рехнулась.
На следующий день я проснулась хоть и с тяжелой после снотворного головой, но страхи мои сами собой улетучились. На улице ярко светило солнце, и все вчерашнее показалось нелепой фантазией.
Однако вечером, когда мы с Костей встретились после работы и поехали в Купчино, мне опять стало не по себе. Каждый шаг давался с трудом. К тому же сильно похолодало, в лицо дул порывистый ветер. Больше всего на свете мне хотелось развернуться и рысью побежать обратно к метро. Но я представила презрительно оттопыренную Костину губу и сдержалась. И правда, что за глупости?!
В квартире было отчаянно холодно, и мне стало еще страшнее, пока не вспомнила, что сама открыла форточку, когда приезжала за одеждой.
- Ну, и что с хатой делать? - Костя плюхнулся на диван в гостиной. – Продадим? Сдавать будем? Или устроим здесь дом свиданий? А что, составим график…
- Заткнись! – прошипела я.
- Да-да, - Костя закатил глаза к потолку. – Как же я забыл, а? Дядю только вчера похоронили, а я тут такие ужасные вещи говорю, да? До чего ж ты, Ленка, меня достала уже. Ладно, потом насчет квартиры решим, не горит. Давай-ка завещание искать. И дневник этот самый. Могла бы и сама пошарить, когда одежду собирала. Неужели не интересно было?