Страница 8 из 341
— Сегодня утром здесь было много людей из дворца, — сказал он. — Я разговорился с одним из слуг, и он сказал мне, что в провинции Кану свирепствовала болезнь, умерло много людей.
Он был родом из Кану, и там до сих пор жили все его родственники, видеться с которыми он больше не мог.
— Ты хочешь поехать к своей семье? — спросила Ниси.
— Нет, что ты, — возразил Андо. — Я не имею право нарушать закон. Но если бы ты могла послать кого-нибудь из слуг, просто чтобы узнать, как…
Он замолчал и уставился на свою недописанную шкатулку.
Ниси потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение.
— Я поеду сама, — сказала она.
Андо посмотрел на неё изумлённо.
— Это невозможно, — наконец, возразил он. — Ты не можешь…
— Я поеду сама, — повторила Ниси твёрдо. — И если твои родители больны или ослабли после болезни, я привезу их сюда. Я знаю, что это запрещено, но я сумею настоять на своём. Пожалуйста, не отговаривай меня, я всё равно сделаю так, как решила.
— Разве я могу? — голос Андо по-прежнему был ошеломлённым, однако привычное спокойствие уже начинало возвращаться к нему. — В любом случае, твоё решение — закон.
— Дело не только в тебе. — Ниси всё-таки решила пояснить причины своего поступка, который со стороны мог выглядеть как странное и не свойственное ей сумасбродство. — Дело во мне… Мне тяжело находиться в столице. Можешь считать, что я ухватилась за возможность сбежать, хотя бы на несколько дней. Хайнэ во дворце, а Иннин не нуждается в моей помощи, да и не примет её, так что, думаю, я могу позволить себе сделать то, что принесёт пользу и тебе, и мне.
— Встреча с сестрой тебя не обрадовала? — спросил Андо, глядя на неё проницательным взглядом.
— Я люблю мою сестру, — возразила Ниси не слишком уверенно. — Но не люблю этот город.
Тоном она дала понять, что не желает больше разговаривать на эту тему, и Андо уловил намёк.
— Твой милосердие и в самом деле не знает границ, — улыбнулся он.
«Вот только милосердие ли это? — промелькнуло в голове у Ниси. — Скорее, попытка загладить вину».
Она отвернулась и подошла к окну, глядя на занимающийся рассвет.
— Я прикажу подготовить экипаж, — сказала она. — И поеду сегодня же.
***
Вход на дворцовую территорию разрешался лишь в определённое время суток, и практически никогда — ночью, поэтому Хайнэ пришлось ждать своего великого часа до самого рассвета. Тот момент, когда на горизонте появлялись первые лучи солнца, возвещающие приход нового дня, считался наилучшим для того, чтобы пересечь границу, отделяющую священную территорию от внешнего мира.
Большое количество стражников, одетых в соответствующие месяцу цвета, выстраивалось по обе стороны от Великих Ворот и стояло в полном молчании, не шевелясь. Тот, кому предстояло попасть во дворец, должен был пройти по этому «коридору», образованному живыми людьми, в полном одиночестве — никогда и никому, за исключением Императрицы, не разрешалось проходить через ворота в чьём-либо сопровождении.
Даран подняла Хайнэ, проспавшего ночь в том самом экипаже, в котором он уехал из дома матери, ни свет ни заря, и вытолкала на улицу, сонного, дрожащего от утренней прохлады, испуганного.
— Повторяй, — приказала она. — Я, недостойный, прошу тебя, Аларес, Великая Богиня, облачённая в солнце, воплотившаяся двенадцать раз, о большой милости — позволь мне попасть в твою обитель. Клянусь, что не оскорблю тебя ни делом, ни словом, ни мыслью. Клянусь, что всё, что я увижу и услышу, навеки останется со мной, как если бы я был глухим и слепым. И да поразит меня огненный свет твоих очей, если я нарушу свою клятву. Если я поступлю так, то пусть сонмы твоих слуг сотрут моё тело в пыль, а душу навеки извергнут в мир пустоты, и она никогда не получит нового воплощения.
По мере того, как мальчик повторял слова клятвы, голос его становился всё более громким, а глаза — горящими: торжественность момента захватила его.
Даран легонько подтолкнула его в спину, и он, дрожа, пошёл между рядами стражников вперёд. Ворота медленно распахивались, и первые лучи солнца, уже взошедшего на территории дворца, но загороженного от простых жителей города высокой стеной, лились между створками, создавая у идущего полное впечатление, что он попадает из ночи в день, из мрака в свет.
Хайнэ шёл, не отрывая взгляда от огромных крыльев Алай-Хо — полуптицы, полудракона, выложенной в верхней части ворот разноцветными камнями. Когда лучи солнца отражались в глазах птицы, то казалось, что они светятся мерцающим огнём, цвет которого менялся в зависимости от времени суток — сейчас, на рассвете, он был бледно-золотым.
Перешагнув через заветную черту, Хайнэ на мгновение прикрыл глаза.