Страница 67 из 341
Мужчина рассмеялся.
— Спасибо, мне приятно услышать от тебя этот комплимент. Возражать не стану, я и сам считаю, что я весьма умён и мил. Может, и не совершенство, но весьма к нему близок.
— О, Богиня, от скромности ты не умрёшь!
— Конечно же, нет. — Ранко хмыкнул, а потом поднял голову, разглядывая огромные звёзды, сияющие в черноте южного неба, и в глазах его сверкнули весёлые искры. — Предпочитаю умереть от любви.
Иннин содрогнулась всем телом, как будто кто-то дотронулся до груди ледяными пальцами.
Лицо мужчины, его разговоры с невидимой собеседницей и экзотические пейзажи пропали, однако сладкий цветочный аромат остался.
И он становился всё сильнее и сильнее, тесня грудь, обступая удушливой волной.
Иннин открыла рот, хватая ртом воздух, и на мгновение показалось, будто она вынырнула из воды.
Ей сразу же полегчало, однако аромат никуда не исчез.
Благоухание розы после дождя…
Иннин медленно открыла глаза и увидела, что они с Верховной Жрицей больше не находятся в одиночестве.
Берег озера был полон людей — их ярко-жёлтые и тёмно-зелёные одежды отражались в прохладе воды беспорядочными мазками.
Неужели пожаловал кто-то из императорской семьи?
Но как же так… сегодня совсем не подходящий день…
Не зная, что и думать, Иннин всё же поднялась с колен, положила мокрую кисть обратно на столик и прошла по мосткам на берег.
Впереди толпы придворных стоял высокий мужчина, одетый в тёмно-зелёное одеяние, поверх которого была наброшена светлая накидка цвета осенних листьев и лёгкий шарф с коричневыми полосами. Лицо мужчины было закрыто маской…
Озарение, настигшее Иннин, было отчасти болезненным, как чей-то резкий толчок в спину.
Онхонто!
Конечно же, это он.
В знак почтения Иннин низко склонила голову, увидев перед собой светло-коричневые кисти шарфа и концы длинных, чуть волнистых волос, рассыпавшихся по накидке. Они были тёмными, но не чёрными, а, скорее, красноватыми — такого цвета бывают ветки редкого дерева морено, как будто покрытые лаком, когда на них падает яркий солнечный луч.
От благоухания роз кружилась голова.
Онхонто произнёс что-то на незнакомом языке — голос у него был глубоким и мелодичным, и от него трепетало в груди, как во время самых красивых музыкальных представлений, когда душа возносится куда-то высоко, в самые глубины звёздного океана — а потом развернулся и ушёл, уводя за собой толпу сопровождающих, которые потянулись за ним, как яркий разноцветный шлейф.
— Что он сказал? — пробормотала Иннин, когда процессия отошла достаточно далеко.
— Поприветствовал тебя, — ответила Верховная Жрица, стоявшая позади девушки.
— Он так прекрасен.
— Иногда народная молва не обманывает.
Иннин молчала, глядя вслед удалявшемуся Онхонто.
Да… её брат и в подмётки не годился будущему супругу принцессы, даже если бы не был изуродован болезнью.
— Я хочу присутствовать в главном зале в тот день, когда приехавшие из провинций семьи придут во дворец, чтобы выразить Светлейшей Госпоже своё почтение, — решительно сказала Иннин, повернувшись к Верховной Жрице.
«Я хочу увидеть моего брата». — Этого она вслух не произнесла.
— А почему ты считаешь, что заслужила такую честь? — пожала плечами Даран.
Подобные замечания всегда заставляли Иннин испытывать болезненное ощущение, похожее на боль от ссадины, но сейчас было всё равно.
— Потому что я твоя лучшая ученица, — без тени сомнений сказала она. — Потому что сегодня я добилась того, чего хотела, я видела прошлое, и это только начало.
Солнечный луч заскользил по лицу Даран, и на миг Иннин показалось, что оно побледнело, но губы Верховной Жрицы улыбались.
То ли насмешливо, то ли с гордостью.
***
Церемония приёма гостей растянулась на несколько дней, и всё это время в предназначенном для визитов павильоне было не протолкнуться.
Иннин сидела в главном зале с раннего утра до позднего вечера, выслушивая однообразные слова приветствия, и отчаянно скучала, но придворным дамам приходилось ещё хуже: в своём парадном облачении и роскошных головных уборах они едва могли пошевелиться.
Больная императрица давно уже не удостаивала своим посещением ни одного важного, а уж тем более формального собрания, и вместо неё был установлен муляж, к которому и обращались, как к живому человеку, гости.