Страница 26 из 341
Когда они тронулись в путь, мальчик сел рядом с ней, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отодвинуться.
«Он ведь ни в чём не виноват, — сказала себе она. — Преступление совершила его мать, но не он».
Эти мысли возымели некоторое действие — спустя какое-то время Ниси всё-таки смогла поглядеть на мальчика без подсознательного страха и отвращения.
Произношение и обороты речи выдавали в его матери благородное происхождение, и то же самое говорила о мальчике его внешность. У него были тонкие черты лица, высокий лоб, правильная форма носа и губ, вот только волосы и глаза очень странного цвета, которого Ниси никогда и нигде не видела. В темноте или тени они казались вполне обычными — рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, но на свету вспыхивали совершенно немыслимыми оттенками. Волосы — ярко-медным, цветом горящего пламени, глаза — рубиново-красным.
— Как тебя зовут? — решилась спросить Ниси.
Мальчик молчал.
«Не понимает, — догадалась она. — Неужели мать не научила его говорить на своём языке? Или Неприкасаемым это запрещено?.. Может быть, они вообще не могут разговаривать друг с другом? И всё-таки, какое преступление она совершила, и кем был отец её ребёнка?»
Ответов ни на один из этих вопросов не было.
— Ниси, — сказала Ниси, показывая на себя, а потом показала на мальчика и сделала вопросительное выражение лица.
На этот раз тот, кажется, её понял и пожал плечами.
«Не знает? — изумилась Ниси. — Или мать просто не дала ему никакого имени? Но мне придётся это сделать, я не могу оставить его безымянным…»
— Госпожа! — внезапно донёсся до неё голос слуги. — Госпожа! Смотрите!
Она поспешно отдёрнула занавески.
Всё утро стоял сильный туман, в котором едва можно было различить близлежащее дерево, но сейчас он рассеялся, и в лучах взошедшего солнца вдалеке глянцевито блестели черепичные и ослепительно блистали золотые крыши столицы.
Аста Энур находился от них на расстоянии не более часа пути.
— Как же это так! — радостно кричал слуга, правивший лошадьми. — Мы всё утро плутали, думая, что заблудились, а оказалось, что город был совсем рядом! Как же такое возможно?!
Мальчик с огненно-рыжими волосами выглянул из экипажа, и, повернувшись в сторону столицы, внезапно произнёс своё первое слово, но значение его было Ниси неизвестно.
Глава 3
На следующий день Хайнэ вновь проснулся в постели того дома, из которого уезжал во дворец чуть более суток назад, и поначалу испытал горькое чувство разочарования и мучительное — стыда, но потом ему удалось себя успокоить.
Он посмотрел на клетку с коху и подумал, что то, что ему разрешили взять с собой птицу — это ведь хороший знак, так?
Конечно, больше и речи не было о том, чтобы оставаться во дворце до дня церемонии взросления, как было задумано, но это справедливо, он сам виноват. Как он только мог?..
Хайнэ охватило уныние от того, что он так глупо всё себе испортил, но, с другой стороны, все прочие чувства — отголоски вчерашнего волнения — были сильнее. В груди у него до сих пор что-то трепетало — и от мысли о принцессе Таик, и от воспоминания о чувствах, охвативших его в Зале Посвящения.
«Ну пожалуйста, если бы я только мог остаться там навсегда и видеть Алай-Хо и принцессу каждый день!.. — взмолился он какому-то неведомому существу. — Я бы отдал ради этого всё… Я… я даже перестану ссориться с Иннин, только позволь мне это!»
Перед другими Хайнэ никогда в жизни бы не признал, что считает своё поведение неправильным, да и перед собой тоже, но всё же он никуда не мог уйти от истины «Ты должен слушаться свою старшую сестру, иначе ты плохой сын», против которой столь яростно бунтовал. В глубине души он чувствовал себя плохим и виноватым, и сейчас возможность избавиться от чувства вины, которую он впервые для себя допустил, принесла ему радость и облегчение.
Соскочив с кровати, он сдёрнул с клетки коху шёлковый платок и зарылся в него лицом — ткань пропиталась нежными ароматами цветов и благовоний, и Хайнэ как будто на мгновение снова оказался во дворце.
«Я буду хорошим, я буду тебя достоин!» — пообещал он в восторге и благоговении.
И в этот момент дверь распахнулась.
Хайнэ в ужасе отбросил платок — это было первой, инстинктивной реакцией. Он бы скорее умер, чем позволил кому-то увидеть, как он проливает слёзы над своим сокровищем — отрезом ткани, которым прикрывают клетки с птицами.
— Недолго же продлилось твоё счастье, — язвительно протянула Иннин, скрестив на груди руки.
— А у тебя его не было вообще, — напомнил Хайнэ с такой же ядовитой улыбкой. — И уже не будет, какая жалость!