Страница 34 из 36
- Виделись, - бросил важный Васятка.
Я прошла к самому ручью, напилась, зачерпнув в ладонь воды, да на лицо слегка себе брызнула. Свежо. Села у ручья и не лезла к ним, пока они работу не закончили. Наблюдала со стороны, исподволь, находя в них все больше и больше сходства. По завершению дел, отец опередил меня отправив Васю домой, я только было хотела просить братца об этом, раздумывая как лучше подступиться, чтоб не выдумал ослушаться.
- Дождусь тебя, вместе пойдем, - ответил он ему.
- Ты это, Василий, не жди давай, беги. Топор вон еще прихвати, поправим дома, - настоял родитель. Васька тряхнул подбородком, насупился, но сказать ничего не решился, сгреб топор и припустил.
Отец прошел до ручья, умылся, обтер лицо льняной тряпицей, подошел не спеша и присел рядом. Он молчит, я молчу. Вздохнул маетно, ворот рубахи поправил…
- Уезжаю я завтра. Надолго…, может и навсегда, - сказала я ему, не ходя вокруг, да около. Он поднял на меня голову, глянул ошалело, да тут же взгляд отвел, не решился видно браниться. А может и не браниться вовсе хотел, но, однако, кадык у него заходил ходуном, да кулаки сжались. – Просить тебя хочу, чтоб мамку с Васей не обижал, чтобы миром жили.
- Из-за меня бежишь? Воздуха не хватает, рядом со мной? – не поворачиваясь, спросил он. – Хочешь, я уйду? Одно твое слово, и я …
- Нет, нет, - замотала я головой. – Не в тебе причина. Я уеду, а ты оставайся, ты нужен им, но тот… прежний.
Он сунул руку, за ворот рубахи и крутил его:
- А мне не хватает воздуха, душит, душит меня, – охватил он пятерней себя за шею, показывая. - Вот оно где, давануть бы мне сюда, что есть мочи!
Видеть его было невыносимо, не только из-за вины его, неумолимой, но и от боли, рвавшей его изнутри, что хотелось встать и сбежать, как делала много раз. Но я нашла в себе силы не делать этого. Пододвинулась ближе к нему, свесившему голову на кулак, погладила по широкой спине, сложила на плечах его руки и сказала тихо:
- Я простила тебя, слышишь. Сам себя ты простить смоги.
- Да как же мне простить то себя! – со стоном воскликнул отец. – Так и стоит он у меня перед глазами! – Он выставил вперед руки, ладонями к небу, сам на них посмотрел мутно, покачал ими в воздухе и взревел, хрипя: — Вот этими лапищами, этими самыми, я его, сучий я потрох!
Он обхватил свою голову руками, сжался весь, протяжно всхлипнул, а потом заревел. Первый раз я видела плачущего тятьку. Было больно, погано самой, но его боль была во стократ сильнее, дерущее, невыносимей. Я обняла его, наклонила за плечи к себе, он покорно рухнул к моим коленям. Долго мы сидели так. Его голова покоилась на моих ногах, свернутых кренделем, прямо на подоле сарафана, я гладила его по непослушным, буйным волосам, словно баюкала. Вспоминала детство, как он баловал меня, мой тятька, подносил пряник или другую сласть, сначала маячил им передо мной, а потом прятал за спину. Я бежала к нему, обхватывала его ручонками, пытаясь дотянуться до угощенья, и выходило, что обнимаю его. Он немного игрался со мной, не давая ухватить гостинец, а потом вручал его и брал меня на руки, да подкидывал вверх, непременно три раза. Я визжала и заходилась смехом.
Я покачивалась из стороны в сторону, едва слышно напевая, или мыча. Отец тихо лежал, что мне казалось – спит, но тут он спросил, едва слышно:
- Санька, покаяться мне им надо, открыться? Знать они ведь должны.
- Не вздумай, не надобно этого делать, - поспешила убеждать я. – На какие муки их обернешь! Пережили они это горе уже, не воротишь его тем. Молись за упокой, за прощение, а их береги.
Вскоре мы простились. Я обещала ему прислать весточку, лишь только доберусь, он мне поклялся, что тайна его умрет вместе с ним. Мамке, говорить о моем отъезде до завтра, я и ему не велела, он согласно кивнул.
***
К бабушке вернулась уже поздно, она меня искать уж идти удумала. Мы отужинали, после она хлопотала, собирая еду в дорогу, а потом потянулись долгие минуты ожидания. Они превращались в часы, а мне уже стало казаться, что он не приедет – я все напутала, и вообще сама себе все придумала, а не он говорил вовсе, что вернется за мной.
Бабушка, отмоливши вечернюю молитву, тихо сидела в углу, ждала со мной, спать не шла. Я мерила избу шагами, без конца проверяла узелок свой, садилась, вставала, выглядывала в окно, пытаясь рассмотреть что-то в ночи, повторяя все по кругу и сызнова.
- А буде ляг, поспи, а я тебя разбужу, как приедет, - предложила она.
- Нет, баб, не уснуть мне сейчас, не уснуть.
Только забрезжил рассвет, как я уже в пятый раз, на улицу для проверки, выскочила. Нетерпеливая, отчаявшаяся. Тогда он и показался. Пришел спешно, взял за руки и спросил:
- Хорошо подумала, крепко?
- Крепче некуда.
- Какое твое решение?
- Собралась уже, готова в путь, хоть сто верст пройти, хоть двести.
Он обнял меня и засмеялся:
- Пешком тебя не потащу, пожалуй, хоть и волевая ты, да далече шагать. Устанешь еще, на закорки запросишься. Лошадь готова, не Буян, конечно, но тоже справная.
Мы прошли в избу, проститься, да узелок прихватить. Антип сперва заходить не хотел, да я за руку его утянула.