Страница 3 из 36
На следующий день, на заре, наскоро собрав обед с собою, в компании мамы и Васятки, я шла на покос. Нужное расстояние мы проделали минут за пол оборота и спорно принялись за работу. Брат ловко управлялся с литовкой, скашивая траву, мы с мамой, в ожидании ухода росы, собирали ягоды и травы. Обсохшее уже и обдутое сено, мы сгребли в копну, а за час до полудня присели обедать.
– Слыхала ли ты, Шурка, об Антипе Лютом? – хитро прищурив глаз, спросил Васька, припивая молоко из крынки.
– Может и слыхала, да брехня всё, - желая его подзадорить, протянула я.
– А вот и не брехня! Третьего дня в Афонасьево купца тамошнего грабанули, сказывают шайка Антипа.
– Тебе-то, что за напасть? Ты ж не купец, товару не имеешь, а молотьба языком товар бросовый, цены никто не даст, – стараясь смотреться серьезной, продолжаю я, хоть и рвался смех из груди, насилу сдержала.
– Вот пойдешь по грибы али ягоду, попадешься в лапы разбойников, уж я погляжу что ты делать станешь! – соскочил Васятка на ноги и для пущей убедительности взмахнул кулаком, так его моё неверие и несогласие распирало.
– Дак скажу, что Ваську Фролова знаю, дескать, брат он мой, вот они меня и не тронут, – наконец, не выдержала я и залилась смехом.
Мама, глядя на нашу перебранку, улыбалась, лицо её светилось, а глаза сияли. Тут и до Васи дошло, что я над ним потешаюсь, он принялся хохотать со мной, повалившись на траву.
Вскоре, доев трапезу, да отдохнув заодно, мы закончили возможную на сегодня работу, припрятали грабли, чтобы не таскать каждый день, и направились в сторону села. Брат бежал впереди по тропинке в белой долгой, подпоясанной рубахе, доставшейся ему от Феди, сверкая лаптями. За спиной его короб с травами. Мать шла за ним следом, не поспевая и поотстав, неся бурак с ягодой. Я и вовсе не спешила, уставшая от непривычной работы. Мы уже миновали крутой лог, как я услышала, что где-то рядом хрустнула ветка. Вздрогнув, я обернулась. В голове разом пронеслись байки Васятки про разбойников, но я тут же устыдилась своих мыслей. Смело пошарила глазом по пролеску, однако никого не обнаружила, вероятно, птица взлетела. Я снова пошла своей дорогой, пытаясь нагнать мать. Не успела сделать и десяти шагов, как раздалось уханье, похожее на птичье, но была уверенность – человек это. Взгляд мой снова устремился к перелеску, а не ввысь. Из-за большой березы выглядывал мужчина и махал мне рукой. «Степан!», – чуть не вырвалось у меня, но вместо этого я крикнула матери:
– Бегите, я вас догоню, или после приду, посмотрю землянку там.
Я указала рукой направление, обернувшейся матери. Мать молча махнула рукой, соглашаясь, и пошла дальше. Я припустила к лесу, не замечая усталости и стараясь не трясти бураком, чтобы не умять ягоды.
– Степа, ты чего тут? – подбежав, привалилась я к березе. Развязала платок, сняла с головы и обтерла им взмокшее от жары и бега лицо.
– Увидеть тебя очень захотелось, взглянуть хоть одним глазком, – тихо сказал он, прислонился спиной к стволу рядом и взял меня за руку: – Истосковался я.
Я уткнулась головой в его плечо, он прижал меня одной рукой, а второй нежно, ласково гладил по волосам. Отчетливо слышала я, как жарко бьётся его сердце и прижималась крепче, пытаясь унять своё. Мы стояли так, пока он не почувствовал, что рубаха его намокла от моих слёз. Степан отпрянул, ухватил меня за плечи и встряхнул слегка.
– Санька, чего печалишься? – звонко спросил он и стал утирать мне накатившиеся слезы.
– Так то, от радости, – заверила я и улыбнулась.
– Ну, если только от радости… – снова притянул меня к себе и добавил уже весело: – Я тоже радуюсь, но можно реветь не буду?
– Можно, – рассмеялась и я.
– Вести у меня хорошие. Поговорил я с отцом и матушкой, – с серьезным лицом поведал он. А после подхватил меня за пояс и стал кружить: – Жди сватов через неделю, моя красавица.
Степа повалился в траву и притянул меня за собой. Долго лежали мы так, держась за руки, смотрели в голубое ясное небо, предаваясь мечтам о том светлом, что ждёт нас впереди. Загадывали полным детей и счастья дом. Степан уверял меня, что семья его не против нашей свадьбы и полюбят меня как родную. Что в планах его срубить и поставить избу нам справную, а отец и брат его подсобить обещали. Ладонь его выпустила мою, а пальцы поплыли вверх по моей руке медленно, едва касаясь, словно травинка щекочет, плавно подбираясь к шее. Даже через ткань рукава я чувствовала его тепло, ласку, мне хотелось, чтобы он продолжал и перестал одновременно. Не знаю, чего больше. Я томилась и робела. Боялась и ждала, понимая, что не время еще. Рано. Потом он поцеловал меня в губы, мне хотелось этих поцелуев тоже, но я была благодарна ему, что они вышли недолгими.
Расставались мы у края села, разделившись, чтобы войти в него разными дорогами. Опасаясь пересудов, осуждения, ни к чему до сватов. Я обернулась посмотреть ему вслед, Степан тут же оглянулся. Высокий, статный, с открытым взором, пока он махал мне рукой, его светлые волосы подхватил ветерок и колыхал по своему усмотрению. Я помахала ему тоже, повернулась и пошла дальше, а через несколько шагов сорвала ромашку – вышло, что любит. Остаток пути я преодолела быстро, здороваясь с жителями села, всюду попадавшимися. И не удивительно, такой час: кто с покоса, кто с завода, кто скотину гнал. Внутри меня все ликовало и пело, а голову переполняли думки о Степане, да о сватовстве. Ждать осталось недолго, главное, чтоб тятька не подвел. Уж лучше бы и не приезжал, оставался бы на приисках до самой свадьбы, да не положено так...
Войдя в избу, первым кого я увидела был отец. Он сидел во главе стола, на своем привычном месте, глаз мутный, борода неопрятна, а рубаха и вовсе срам, будто ей полы мыли, да не раз. Мать суетилась, бегая от печи к столу, спешно накрывая его.
– Пойди, Осип, умойся, рубаху эвон чистую надень, – тихо обратилась она к отцу и добавила уже громко Васе: – Васька, беги отцу подсоби, воды полей.