Страница 11 из 36
Вышла я, умылась дождевой водой, в дворовой кадке, и за работу принялась. Перетрясла да выскоблила бураки, перемыла крынки молочные, избу вымела. С матерью заговорить о несчастье не посмела – стыдно. До самого вечера я маялась: то не пойду, вот шагу из дома не сделаю! То пойду – Степану худо будет, то опять не пойду. Чем ближе подходил назначенный час, тем больше била меня дрожь и тем яснее становилось, что пойду я, куда деваться. Вышла из дому, не сказавшись, накинув зипун из сукна уже в сенях. Смеркалось. Осень ступала полным ходом, стороня лето, хотя днем солнце еще грело. Не успев сделать и пары шагов от избы, приметила бегущего Степана – смена дневная в заводе закончилась.
- Идем, присядем за косогором, - повел он меня за руку, в сторону от домов.
Присели на сухой траве, обнял он меня за плечи. Молчим. От него тепло исходит, жар.
- Вот чего, сам пойду, - первым сказал Степа. - Пусть что хотят то и делают, скажу, что не можешь ты, хворая, а гостинцы, если имеются, мне вручите, все передам.
- Степа, а не озлобится ль он?
- Пущай злобится, если угодно, я и до города дойду, властям пожалуюсь, - запальчиво говорил он, сжимая руку в кулак. – Где это видано, такое самоуправство, давно уж такого нет!
Мы еще немного посидели, вздыхая и прижимаясь друг другу, потом Степан расцеловал меня в щеки, уста, весь лик, покрывая жаркими, горячими поцелуями.
- Бежать надо Санька, промедление, лишний повод для гнева, - поднялся он и поднял меня за руки. – Ты домой дуй. Все пошел.
- Степа, - окликнула я, а когда он повернулся, перекрестила его в воздухе. – Ты приди после, покажись. Я спать не смогу. - Он кивнул мне и пошел, быстро, размашисто, а я снова вдогонку крикнула: - У бабки Устиньи ждать буду.
Бабушку я застала на лавке. Маленькая, сухонькая, изрезанная морщинами, она сидела, печально склонив голову, не сразу заметив моего присутствия. Толи молилась, толи дремала. Мужа хворь в землю загнала, детей молодыми потеряла. Старшего во время бунта крестьянского убили, среднего медведь задрал, а младший Осип, чужим сделался. Как ей с потерями живется? Молитвами спасается.
- Шурка, ты чего? – заметила она меня. – Отец вернулся? Буянит?
- Нет, баб, не вернулся, можно я у тебя посижу? – спросила я и тут же обеспокоилась, - ты ложись, спи, я мешать не буду.
- Не спится, мне Санечка, сиди. Я только рада.
Она встала, прошла за печь, я скинула зипун и присела на лавку. Взгляд мой к окну прикован, хоть и рано ему возвратиться еще, да и невидно уж ничего. А смотришь, ждешь, пытаясь разглядеть чего. Сердце жмется, заходится.
- Печку закрою, да чаю налью морковного, давеча пила, горячий еще, - гремела бабушка на кухне печной заслонкой.
Принесла чаю, разлила, села рядом. Тишина. Степана нет, вот уж с час видно прошло, а может мне только так кажется. Ходу туда на пятнадцать минут, ну обратно еще, пора бы и обернуться. К чаю я так и не притронулась, бросила взгляд на образа и молитву прочитала.
- Где же ты Санечка? – взяла меня бабушка за руку. – Ровно не здесь, не со мной. Тревожит что тебя или замуж боязно?
- Не боязно, бабушка, замуж, не боязно, - только и обронила я, как расплакалась.
Все ей рассказала и что в заводе была, и что Степан ушел и куда ушел, и почему домой не иду. Васятка с мамой спать залягут, мне глаз не сомкнуть, и не пройдись, в окно не взгляни, а в чулане совсем тоска. Она слушала, не мешая рассказу, а потом прижала меня к себе и по голове рукой гладила.
- Худо мне, баб, маетно, - закончила я. – Побегу, гляну, не идет ли он.
- Да куда ж ты одна, затемно?
- Побегу, не сидится мне, мигом я.
Я шла и в темноту вглядывалась, не покажется ли фигура. Про себя загадывала: через десять шагов появится встречу, через еще десять. Мало, видно мало. Пять раз шагов по десять загадать надо. Не заметила, как до завода дошла – тишина около. В глубине шум идет, работают, из большой печи огонь валит. К управе сбегала – там и вовсе не огонька, ни звука. Походила рядом, не разглядишь ничего. Платок сбился, поправила, задрожала, совсем зипун не греет, а может и не от холода. Может дома он? А и вправду, знать домой ушел с устали. Точно ушел, а я тут себе навыдумывала.
Добежала до дома его, упрела вся, пока неслась. Холод уже не бьет. Постучать, или не надобно? Неудобно тревожить, спят люди. Постояла рядом. Стукну слегка, чай услышит, ведь только поди воротился. Походила под окнами, не решаясь, покрутилась, послушала. Вроде дверь скрипнула.
- Кто тут? – раздался окрик шепотком.
Мать его вышла. Я услышала ее мягкие шаги по двору, знать босая выскочила. В страхе я припала к срубу дома, прижавшись спиной, в этот момент ворота и открылись.
- Степан, ты ли бродишь? – вглядывалась она в темноту, кутаясь в платок. – Аль поблазилось, - сказала она сама себе и бойчее добавила: – Степка?
Она постояла еще немного, послушала, прикрыла ворота и ушла. Я спиной скатилась по срубу, присев на землю, затылком пересчитав бревенки, и обхватила свои колени. Меня снова знобило и лихорадило, с реки холодом потянуло. Нет его, не воротился. Снова к заводу побежала. Мамка поди меня хватилась, потеряла.