Страница 75 из 76
- Ага, я вижу, как тут «всё нормально»...Насколько я тебя знаю, есть только две причины, способные вызвать такие крокодиловы слёзы: неурядицы с кем-то из родных и близких и тревога о том, что муженёк залез под юбку очередной юной нимфетки...Неприятных известий из России ты не получала. Значит причина во мне…
Петер устало опустился рядом, попытался заглянуть мне в глаза.
- Мари, посмотри-ка сюда, - он поднёс руку к своему виску, откинул прядь волос. Я знала, что там пробивалась первая седина. Увидела её ещё тогда, когда этого не замечал никто. И это проявление «несовершенства» вдруг сделало моего мужчину ещё дороже в моих глазах. - Теперь сюда, - кончиками моих пальцев Петер коснулся мешков у себя под глазами: дело шло к завершению тура и излишки жидкости вкупе с усталостью, недавней болезнью и недосыпом чертили там свои тёмные круги. - Я знаю русскую поговорку: седина в бороду — бес в ребро. Борода у меня ещё не седая, но бес в рёбрах сидит с рождения. И, подначиваемый им, я много чего набарагозил по жизни...Но ты напрасно тревожишься...Что я могу найти у НИХ такого, чего нет у тебя? - Петер кивнул на дверь в наш номер, подразумевая фанаток, карауливших за ней. - У тебя есть больше, чем у них. У тебя есть я. Всегда, даже когда мы в разлуке — мы есть друг у друга...Я никогда не скрывал от тебя, что являюсь оооооооооооооочень хлопотным существом для тех, кто живёт со мной рядом. Но вот чего тебе не говорил — вижу, что зря — эти девицы слились уже в одно размытое лицо. Из страны в страну, из города в город — всё одно и то же...Я устал от них...От тебя — нет...Ты умеешь вовремя говорить и вовремя молчать. С тобой комфортно и уютно. Всегда. Ты так горько плакала, что я даже представить себе не могу — насколько тебе больно сейчас. В отличие от тебя я чёрств и циничен, прости меня за это…
Я покачала головой:
- Ты себя не знаешь...Не замечаешь, что изменился: ты даже разговаривать стал иначе, чем в начале нашего знакомства. Я не вижу тебя чёрствым и циничным. Ты — очень ранимый, но прячешься за бесконечными масками или непробиваемой бронёй. Вот только кем бы ты себя ни изображал: клоуном-фриком, рубахой-парнем, застёгнутым на все пуговицы деловым мужчиной — в глубине души ты остаёшься всё тем же простым парнем, который рискнул шагнуть навстречу своей мечте, смог быстро добиться того, чего хотел — и растерялся на той вершине, на которую поднялся. В растерянности этой наломал дров, а пытаясь исправить положение, запутался ещё больше…
- И неизвестно, где бы очутился, если бы не встретил Тебя! - он обнял меня и это всё ещё ощущалось волнующе, не взирая на то, что мы вместе уже не один год.
После этого разговора мои страхи испарились и душа запела. Несколько дней я летала, словно на крыльях, а потом меня не вовремя принесло в бар при очередной гостинице, где музыканты «HOARSE» зависли после концерта. Я не сразу нашла их столик: помещение делилось на отдельные секции, создающие некоторую долю приватности для тех, кто находился внутри такой «ложи». Фигуристая рыжеволосая девица сидела на коленях моего мужа спиной ко мне, покрывая его шею поцелуями, и казалось, что она вот-вот отдастся ему при всём честном народе. Взгляд Петера, затуманенный алкоголем, сосредоточился на груди девушки, готовой вывалиться из глубокого выреза плотно облегающей тело блузки. Он плотоядно улыбался и жмурился, подобно довольному коту, укравшему лакомство с хозяйского стола и наслаждавшемуся им в уголке. Микке Хелланд — как обычно, самый трезвый в данной компании - увидел меня первым и толкнул Наттгрена ногой под столом. Петер хотел было выругаться, но кинул взгляд поверх плеча огненноволосой девушки и улыбка исчезла с его лица.
Я чувствовала, что адреналин творит с моим телом: пульс зачастил, голову словно тяжёлым металлическим обручем сжало, удары сердца в грудную клетку походили на работу тяжёлого молота, забивающего объёмные сваи, руки вспотели и задрожали... Чтобы этого не было заметно со стороны, я взялась за спинку стула, стоявшего чуть в стороне от столика, за которым сидели музыканты, и придвинула его поближе. Не спрашивая разрешения, взяла стоявшую перед Хелландом кружку с пивом и сделала большой глоток. Чуть горьковатый напиток увлажнил голосовые связки и, собрав остатки внутренних сил для того, чтобы изобразить ослепительную улыбку, я произнесла первую реплику, которую, замерев, ждали все присутствовавшие за столом.
- Вы можете продолжать — это очень интересное зрелище.
Девица обернулась, её лицо раскраснелось и выглядело отнюдь не дружелюбным. Ну ещё бы! Отвлекают в такой момент: рыбка уже на крючке.
Но рыбкой на крючке была она. Петер тут же принялся ссаживать девушку с колен на стоящий рядом стул, где, по всей вероятности девица и сидела изначально. Однако, расставаться с телом кумира, к которому был получен долгожданный доступ, она не собиралась. Не один раз потребовалось Наттгрену стряхнуть её с колен, прежде чем девица заёрзала обтянутой кожаными штанами упругой задницей, усаживаясь на своём стуле поудобнее, и недовольно прошипела:
- Что за фигня, Петер? Кто это?
- Моя жена, - спокойно ответил тот. В неверном свете ламп, горящих вполнакала, мне было видно, что он немного побледнел.
- Какая ещё жена?
- Мари Наттгрен — Амиди. Прошу любить и жаловать. А если тебе что-то не нравится, можешь убираться туда, откуда пришла….Что ты будешь пить, милая? - взгляд Петера выглядел трезвее некуда.
- Мне как обычно - «Хайнекен», дорогой, - внутри бушевал ураган и муж наверняка уловил это в моём голосе, так как я очень старалась, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул. Я разберусь с Петером. Потом. При закрытых дверях. И он это знал. При всём своём гоноре, он был классическим шведским мужчиной, в жизни которого женщина значила очень много. Иногда даже больше, чем сама жизнь.