Страница 74 из 76
Возможно, всё пошло бы иначе, будь у нас совместные дети. После того, как мы официально стали мужем и женой, Петер сделался одержим этой идеей: Эмиль уже взрослый, пора заводить второго ребёнка. Но, видимо, не все наши грехи оказались отмолены и прощены. Я никак не могла забеременеть, а врачи в клинике по планированию семьи разводили руками. Результаты обследований показывали, что мы оба совершенно здоровы и никаких препятствий к зачатию не наблюдается. Оставалось только продолжать попытки: не у всех же получается стать родителями «по щелчку пальцев».
Петер не верил мне: проверял домашнюю аптечку и мою сумочку на предмет наличия в них упаковок с противозачаточными таблетками. Умудрился подкупить медсестру в приёмной гинеколога, дабы та проверила, не прибегла ли я втихушку к другим способам предохранения. Каждый раз, когда я в супермаркете клала в тележку упаковку прокладок, у него портилось настроение: снова не вышло…И я знала, что вечером он уйдёт в студию, напьётся в стельку и не придёт ночевать.
От ЭКО нас дружно отговаривали врачи — они не видели в нём надобности. Но мы же упёртые Наттгрены — всё нужно попробовать. Увы, этот способ тоже не подошёл. Сам процесс оказался тяжёл морально для нас обоих, а после отторжения плода и срочной чистки Петер сказал, что не хочет меня больше мучить: второй попытки не будет. Идеи суррогатного материнства и усыновления ребёнка из дома малютки он тоже отметал. Петеру нужен был ЕГО ребёнок, которого выносила и родила бы ЕГО жена.
Потом наступил период, когда мне показалось: мы оба смирились. У нас был Эмиль. Конечно, он рос не по дням, а по часам, превращаясь из нескладного мальчишки с круглыми щёчками в симпатичного подростка с пробивающимися над верхней губой усиками и нарушавшими его душевный покой юношескими угрями (умудрявшимися «расцвести» накануне особенно важных для Наттгрена-младшего событий). В Норртелье частенько гостили племянники Петера — дети Тео и Майи — Стефан и Лука. Наблюдая за тем, как муж без устали возится с ними, я впервые в жизни ощущала себя какой-то неполноценной. Хотя и понимала, что я не одна такая. Но что нам чужая боль - своя всегда сильнее…
Если сбросить со счетов болезненную тему деторождения, то в целом всё у нас шло нормально. У меня не заканчивались идеи для книг. Петер продолжал фонтанировать новыми мелодиями. Иногда я колесила вместе с музыкантами в гастрольных турах. Порой же не могла этого сделать, если собственное рабочее расписание предполагало встречи с читатели и промоушн новой книги. Не забывала я и об обещании прилетать в Санкт-Петербург при малейшей возможности. Мама неважно себя чувствовала, но отказывалась переезжать насовсем или прилетать к нам, чтобы пожить в Норртелье несколько месяцев. Терзаемая неиссякаемым чувством вины за годы, посвящённые исключительно собственной карьере, я старалась проводить рядом с мамой как можно больше времени.
После любой разлуки — краткой она бывала или долгой — мы с Петером тонули в объятиях друг друга, изливая нерастраченные нежность, любовь и заботу. Порой я ругала себя за то, что была излишне «мамочкой» в наших отношениях. Но чем дольше мы жили вместе, тем яснее становилось: такое поведение оказалось попаданием в точку. То, что я умела отойти на второй план, не выпячивать своё «я», научилась гасить вспышки ревности и не предъявлять претензий на каждом шагу, сыграло мне на пользу. На гастролях вокруг моего мужа бесновались толпы молодых, энергичных, отчаянных и безбашенных девиц. Стоило мне появиться рядом с Петером, они начинали шипеть за моей спиной, как раздражённые гусыни. Я научилась улыбаться, когда совсем не хочется; не обращать внимания на козни на всё способных фанаток; не отворачиваться от папарацци; быть всегда в форме; в любое время дня и ночи отвечать на дурацкие вопросы достойным образом.
Поклонники, привыкшие к тому, что Петер никогда не отказывался выпить с ними прежде, быстро забыли о тех приступах, что едва не привели к смерти их кумира. Он старался держать себя в руках, но иногда срывался. А потом боялся услышать от меня очередную отповедь, хотя должен был уже заметить: я не устраивала истерик — просто напоминала ему о том, что ангелы-хранители не всегда могут оказаться в нужном месте и в нужное время, чтобы его спасти...
*****
Петер заявил однажды, что с возрастом пресытился многими вещами, но зато научился ценить истинные чувства. То, что я люблю его таким, какой он есть, не уставало удивлять моего мужа. И он сам не раз признавался в том, что ни за что не хочет лишиться того ощущения комфорта, которое овладевало им рядом со мной.
Я тоже не молодею. Мужчине зрелого возраста с рук сходит многое из того, что никогда не простят женщине. Неожиданно для себя я оказалась невероятной паникёршей — считающей несуществующие морщины, падающей в обморок от привеса в сотню граммов, и рыдающей взахлёб, обнаружив у себя седую волосину. Однажды меня накрыло подобным приступом в туре, куда я была срочно вызвана тур-менеджером: Петер заболел. Стоило лишь явиться на зов, как мой знаменитый муж пошёл на поправку, меня же вдруг одолели комплексы и приступы подозрительности. Как-то вечером, когда всё валилось из рук при нанесении макияжа, я разбила в сердцах любимое зеркальце, уселась на холодном кафельном полу в ванной комнате и заревела белугой. Рыдала я так долго, что Петер, ожидавший в фойе отеля — мы собирались отправиться на романтический ужин — поднялся в номер, обеспокоенный моим долгим отсутствием. Его появление застало меня врасплох — закрыть дверь в ванную на задвижку я не успела.
- Эй...что случилось?
- Всё нормально.... Только не смотри на меня... И вообще — выйди. Мне нужно привести себя в порядок…