Страница 10 из 24
- Не расскажете мне, какие сейчас отношения между кошками и крысами? – Простовато спросил я.
- Я так понял, вас интересуют не животные, а люди, определившиеся с выбором?
- Да, простите, я могу просто не понимать, на какие темы в вашем обществе существует табу, поэтому могу нечаянно обидеть вас.
Крыс задергал усами. Мне показалось, что он изображает смех.
- Основа взаимоотношений «определившихся» и состоит в том, что мы с пониманием относимся к выбору каждого. Человек не сумевший победить в себе чувство неприятия, не сможет начать трансформацию головы.
- Ах вот оно что! – До меня начало все проясняться. – Получается, что отращивание головы животного является следствием принятия определенной точки зрения, основой которой является принятие выбора другого.
- Как-то так. – Ответил крыс.
- Как интересно. А как происходит выбор головы. Он осознанный?
- Нет. Выбор головы, это отражение доминирующих черт характера, присущих данному животному.
- Здорово. А какие черты характера присущи вам? – Это могло показаться покушением на личное пространство, но мне было очень интересно.
- Хитрость и способность к выживаемости.
- Понятно. А «неопределившиеся» так и ходят с человеческими головами?
- Да. – Крыс не стал развивать дальше эту тему. – Мы пришли.
Это была не каюта, а большая комната. Часть ее занимало оборудование, вокруг которого суетились люди. В другом углу, как-то нарочито отделенном от всего остального находились несколько столиков. За ними находилась стойка, а за ней большая картина, имеющая прекрасную пространственную перспективу. Не приглядываясь можно было подумать, что это на самом деле продолжение комнаты.
- Так, мистер Гулливер, вы занимаете место за этим столиком, держите в руках бургер и счастливо улыбаетесь в сторону камер. – Ко мне подошел человек невысокого роста с головой бобра. Одет он был броско, и как будто намеренно неряшливо.
- Куда? – Я не понял, что такое камеры. В мое время это были комнаты в тюрьме.
- Вон туда. – Бобер показал пальцем. – И счастливо улыбаетесь.
Ко мне подошла девушка с головой лисы, повозила кистью по моему лицу, поправила одежду. Другая, с головой козы, надела мне на голову шляпу, чем-то напоминающую ту, что была у меня когда-то. Подбежали еще несколько девушек, одетых в одинаковую одежду, белые рубашки и оранжевые передники с одинаковым рисунком. Этот рисунок здесь был везде: на стенах, посуде, колпаках и даже на кепи бобра. Я предположил, что это геральдическое изображение чьего-то богатого дома. Девушки в передниках облепили меня. Одна из них протянула мне булочку, разрезанную пополам. Между половинками выглядывали куски травы, красного соуса и еще чего-то, что я не мог определить.
- Мистер Гулливер, берите из рук девушки бургер и несите его к своему рту. Потом кусайте. Понятно?
Признаться, было совсем непонятно. Не то, что мне надо было совершить простое движение, а то, с какой целью. Мне было бы гораздо понятнее, если бы меня попросили устроить чтения моих книг. Зачем путешественнику кусать этот самый бургер в театральной обстановке.
- Камера. Мотор! – Громко произнес бобер. – Несите ко рту и кусайте!
Я протянул руку к булочке, взял ее и откусил. Начинка между половинками булочек имела кислый вкус. Его, как я понял, давал красный соус, за соусом чувствовалось что-то неопределенно безвкусное. Мне опять показалось, что предназначение всех специй в блюдах из будущего скрыть отсутствие вкуса основных ингредиентов.
- Мистер Гулливер, ваше лицо должно выражать радость, а вы сквасились, будто проглотили лягушку.
- Простите, мне показалось, что это бутафорский сэндвич. Может быть, называя его бургером, вы имели ввиду, что он имеет такой же неприятный вкус, как немецкий горожанин?
Бобер закатил под лоб свои маленькие глазки и выставил на обозрение оба резца.
- Мистер Гулливер… - Начал он в снисходительном тоне. – Не пытайтесь привязать ваши древние понятия к современным. Бургер, это булка с котлетой посередине, а никакой не немец. И вкус у него отменный. Миллионы людей выбирают его в качестве основного источника питания. Миллионы ошибаться не могут, у него прекрасный вкус.
Мне стало жутко неловко.