Пустыне снится снег

– Наверху, в отключке. Пришлось вколоть ей успокоительное, она так орала! Прямо с ума сошла, босс. Натурально помешалась.  

– Приведите ее в чувство, эту актрису. Мне по хрену, как. Вколите возбуждающие препараты, засуньте головой в воду… Чтобы она была в спальне через десять минут – в сознании. А ты идешь туда прямо сейчас, красавица.

Я не сопротивлялась. Не обыщет – у меня есть шанс зарезать его. Правда, я понимала, что вряд ли смогу убить человека, даже такого, как Эдуард. Словно во сне, поднялась по лестнице, зная, что если хлопнусь в обморок – сделаю себе и Кэсьен только хуже. Хозяйская спальня была роскошной, и помимо кровати там имелись зеркала, какие-то штуки страшного вида, картины отвратительного содержания и много самых разных бутылок.

– Сядь! – приказал Сорский.

Я послушалась, но устроилась так, чтобы можно было сразу вскочить.

– Сейчас приведут твою подружку, и, если ты меня не ублажишь, как скажу, я при тебе ее стану бить. Усекла?

Он был совсем не такой, как прежде. Как будто я разговаривала с другим человеком. От вкуса власти и моей беспомощности у мужчины снесло крышу, и он принялся в подробностях рассказывать, что станет делать с нами обеими.

Теперь мне хотелось выбросить его из окна, или отдать на съедение псам, или оставить замерзать в лесу голого… Это был не человек – бес. Чудовище, которое лишилось всяких добрых чувств, для которого слабый значит съедобный. Он не просто причинял боль своим жертвам, ему нравилось унижать, уничтожать их души.

Поэтому, когда охранники втащили Кэсьен, я была готова пырнуть Эдуарда прямо в сердце, только чтобы защитить подругу. Девушку бросили на постель, и глаза ее на мгновение приоткрылись.

– Она как тряпка, босс, но все слышит и понимает.

– Хорошо. Валите теперь, прибирайтесь на кухне и всё чините. И, кстати, приготовьте мне коктейль, как я люблю. А ты давай-ка, раздевайся, и для начала станцуй для меня, – лениво приказал он мне, когда мужики вышли. – Живо, Мира.

Я тронула было пояс плаща, но передумала.

– Ты ее не коснешься. Только через мой труп, ясно? Подойди. Попробуй, ударь меня!

Он довольно долго смотрел на меня, не мигая, потом медленно, криво усмехнулся.

– Я попробую, хотя предпочел бы по-хорошему. Видишь ли, не всегда хочется силой. Было бы здорово, если бы ты сама решилась.

Я решила, что сейчас лучше всего тянуть время.

– Почему ты стал таким? Шесть лет назад, когда мы только познакомились, я была в тебя влюблена! – Любую ложь, даже самую пакостную, лишь бы оттянуть муку. – По уши, Эдик. Бездумно. Ты был смелым, сильным…

Он сощурился, внимательно на меня глядя, и надо было продолжить нести чушь, для убедительности делая разные интонации.

– Ты же можешь не бить? – с надеждой. – Разве необходимо принуждать? – отвращение было никак не побороть, и я продолжила с жаром: – Я ревновала тебя!

– Дуришь?

– Нет! То есть если ты готов подумать о нас прежних… о той поре, когда все было хорошо… 

Боковым зрением я видела, как Кэсьен медленно тянется к бутылке, и решительно шагнула Эдику навстречу.

– Я хочу, чтобы мы остались вдвоем.

– Но она нам не помешает.

– Но я хочу!

Кэсьен хватанула бутылку и метко швырнула в мужчину, но попала ему не в голову, а в плечо.

– Ах ты, гадина!

Он дотянулся до нее и с силой швырнул о стену, а я, не теряя времени, ткнула мужчину ножом.

И не смогла достать – он ловко уклонился, выбил нож из моей руки, и хотел было ударить, но почему-то передумал. Снова повернулся и пошел на Кэсьен, явно намереваясь избить вместо меня её.  

– Стой! Не трогай её! Нет!..

Я схватила его за руку, но была отброшена. Потом схватила за ногу, но это не помешало мужчине добраться до своей жертвы.

– Не смей!!!

Я молотила его кулаками, но Эдуард все равно успел ударить Кэсьен в живот. Странный шум снаружи ненадолго отвлек его, но не остановил. Что там происходило? Как будто ветер усилился, и охранники что-то кричали… Но даже если бы за окном начался конец света, Сорский бы не смог прервать своего приятного занятия. А бить он любил куда больше, чем насиловать, это было ясно…

Я отбежала в сторону, в полумраке спальни ища нож. Где же он? Под руку попалась какая-то металлическая штука, и я швырнула ее в мужчину. Потом ухватилась за стул, подняла его и обрушила Сорскому на голову, но он был совершенно непробиваем. Кэсьен ползла по ковру, пытаясь спастись, но он уже вошел в раж, и девушка с трудом уклонялась от потока ударов. А потом я упала, сшибленная с ног тычком в ребра.

– Ну, ты, хорош! – зарычал Эдуард и обернулся ко мне. Сейчас ударит в лицо!

Не успел.  

– Стоять! – раздался голос Кэсьен. – Я убью тебя, скотина!!!

Откуда она взяла пистолет? Сорский прыгнул на девушку, и одновременно с выстрелом посыпалось стекло: в комнату ворвались несколько человек в масках. Эдуард отлетел к стене, пистолет упал в угол.  Вопила, словно помешанная, Кэсьен, а я в ужасе отползала прочь от темных фигур. Нет, не от тех ребят, что влетели в дом через окно. От колдушей, которых было теперь около десятка, и все они сновали по комнате, как будто ослепленные неведомой жаждой. Шарили, стонали, вращали глазами… синие вытянутые лица болтались на кривых шеях, босые ноги с ногтями-когтями едва касались пола… Они кого-то искали.

Один из черных людей попытался схватить меня поперек туловища, однако не успел: я рванула к выходу на четвереньках. И едва не получила по лбу дверью – на пороге возник Ашри. Он поднял меня, взяв за плечи, но не успел сказать ни слова, потому что раздался отчаянный вопль Сорского.