Страница 141 из 171
Который день вдоль мрачных берегов. Я снова одна, и холодом веет от хвойных лесов, а море темно-зеленое и неспокойное. Порой волны становились такими огромными, что я в ужасе, набивая мозоли, гребла к берегу, где отсиживалась по нескольку часов. Меня терзали голод и страх, и необитаемые берега казались заколдованными. А если я провалилась в измерение, где не было людей? Вдруг открыла прореху в иной мир, совсем не похожий на мой родной? Что, если здесь не было ни Тальмии, ни Раданы, ни Туара – только один огромный океан и Черные горы как остров? Дрожащие туманами берега, где волшебство – лишь след моей памяти. Потерянная земля, имя которой – Одиночество.
Согласно картам, за мысом Клык должно было располагаться рыбацкое поселение, но я, плывя уже две недели, не нашла ни мыса, ни поселения. Одинаковые берега, одна и та же сероватая галька, и все те же высоченные синие ели. Вскоре закончились запасы, и пришлось вспомнить о папиных уроках рыбалки. Хорошо, что хотя бы зажигалка исправно работала, и я не мерзла ночами, имея возможность развести костер.
Но рыбы в море не было, или у меня руки росли не из того места… Умея творить телом сложнейшие узоры, открыв танцем прореху в пространстве и победив щит Черногорья, я не могла ничего поймать средь бесконечных вод! А вдруг здесь, в безмолвном царстве пустоты, даже рыб не было? За все время я не увидела ни единого всплеска! Только спустя несколько дней, зайдя на стоянку в пролив, смогла с помощью сети наловить мелких рыбешек. Правда, пока гонялась за ними и пыталась выудить, промокла и продрогла, зато улов запекла и сожрала горячим. Это, к сожалению, было мое единственное везение за несколько недель, потому что больше таких рыбешек мне не попадалось.
Я ела все, что выглядело более менее съедобным: орешки из шишек, сочные травки и лепестки, ягоды, о которых точно знала, что они не ядовиты… Я испарялась. Мое физическое тело сильно пострадало от магии. У меня все чаще стали отказывать руки, и болели глаза. Однажды я потеряла сознание прямо в лодке, и едва не была унесена в открытое море. Пришлось сделать длительную стоянку и упорно, до посинения, пробовать ловить рыбу. Слава богу, я все-таки научилась это делать, и плохо, что одной рыбой сыт не будешь, да и улов не всегда был удачный.
Я вспоминала хлеб. Простой белый хлеб – мякиш и прелестная хрустящая корочка. Без масла, без сыра и колбасы… Хлеб. Его можно мять. Вдыхать теплый запах. Медленно, смакуя, жевать… Я сходила с ума. Мне снилась говорящая еда. Я пыталась как-то избавиться от мыслей о голоде, но не получалось. А потом снова стали являться родители – то вместе, то порознь. И снова они пытались о чем-то предупредить, а я плакала и забывала. Беспамятство было даже мучительней голода, потому что от него не помогали ни легкие перекусы, ни короткий сон на дне лодки.
Путешествие мое длилось уже полтора месяца. По крайней мере, я сделала сорок пять зарубок на борту, и, если все происходило взаправду, значит, потерялась окончательно. Бывалый путешественник бы посмеялся: шла вдоль берега и заблудилась! Но вдоль аномальных зон идти – все равно что плутать в густом лесу. Здесь перекраивалось, наслаивалось время, рушилось пространство, и было трудно ориентироваться из-за постоянной плохой погоды. Ничем хорошим моя гребля и истощение закончиться не могли, но и идти по берегу пешком не получилось бы – порой вместо пустынных пляжей вырастали дикие скалы, и лодка была единственной возможностью двигаться вперед.
Заколдованные места. Леса хмурые, запеленатые инеем. Или туманы, когда берег становится облаком, и море гладкое, словно лист фольги, и такое же серо-стальное. А еще тишина – сводящая с ума, звонкая, бесконечная. Тишина, которая не терпит подле себя птичьих трелей и человеческих голосов, только шум волн и печальные песни ветра.
Я не могла больше так. Мне нужно было выбраться из этого голодного, холодного, слишком долгого сна. И вскоре, согласно моим мыслям, все закончилось. Я снова потеряла сознание, а очнулась уже в воде, в темноте, среди волн. Поплыла просто потому, что сработал инстинкт, но, едва выбравшись на берег, поняла: это конец. Даже если каким-то чудом доползу до леса и там разведу костер – согреться уже не смогу. Да и есть было совсем нечего…
Я ползла, пока не отключилась у каких-то пушистых кустов. Успела только простонать имя Ашри, и превратилась в ледяную, каменную боль, с которой уже не могла бороться – своей тяжестью она расплющила мое безвольное тело.
Красное мерцание. Темнота. Запах трав и грибов. Потрескивание огня и шум прибоя. Так звучала неторопливая, чья-то чужая жизнь.
– Очнулась, что ли? Ну, давай-ка хлебай.
Я не успела и глаз продрать, как кто-то ткнул мне в губы горяченную чашку. Пришлось пить, потому что сопротивляться не было сил.
– Ты откуда такая взялась? – проворчал женский голос.
Я откашлялась. Неужели еще умею говорить? Глазам было все также больно.
– А я где? Вы кто?
– Возле Сопятки. Супруг мой пошел сети проверять и нашел тебя на берегу. Думал, утопленница. Меня зовут Мия.
Я непроизвольно схватилась за ожерелье: на месте. Потом с трудом разлепила веки и осмотрелась: темные бревенчатые стены, маленькое окно, голубые занавески… И пожилая женщина напротив меня, сидит в старом кресле. Позади нее устроился рыжий кот – яркий, большеглазый. Живой. И она живая. Значит, и я тоже жива.
– Я… Оттуда. С востока. Мой самолет… упал. Давно.
– А-а-а, – не слишком удивилась женщина. – Это бывает. Здесь часто самолеты и лодки гибнут. Ну, то есть к нам уже обломки выбрасывает… И мертвых. Так и в город не всегда сообщишь, – вздохнула она. – Связи-то нет. Хороним в лесу.
У меня мороз пошел по коже.