Пустыне снится снег

Мест оказалось не три, а с десяток. Наверное, мне просто каждый встреченный  уголок казался особенным. Эти цветущие лианы, и озера самых разных цветов, и водопады – большие и маленькие, которые или рушились с грохотом, или вяло стекали, как будто поглаживая скалы влажными пальцами… Растущие повсюду фрукты были слаще сахара, а некоторые коренья поражали своим ароматом. И птицы, и бабочки – огромные, смелые! Я протягивала ладонь – и они садились, раскрывая цветные крылья. И только вечерняя мошкара несколько охладила мои восторги.

– Я тебя сейчас опрыскаю, – сказал Ашри. – Пахнуть будешь резковато, зато они перестанут кусаться.

– А что это за штука?

– Самодельный секретный репеллент Драхимди, – нарочно серьезным тоном сказал мужчина, и я расхохоталась.

– Замечательно. Я готова. Долой мошкару!

Вечер мы встречали на самой вершине удивительного водопада. Он состоял из сотен оранжевых, сложенных лестницей плоских камней, по которым бежала вкуснейшая вода. Опасности это сооружение не представляло: природные ступени как будто создавались по всем правилам эргономики, и можно было сколько угодно подниматься и спускаться, не боясь, что тебя смоет.

– Я не взял палатку, но здесь неподалеку есть хижина. Обычно мы пользуемся ею, когда обходим и осматриваем территорию. Там и заночуем.

– Кто в твое отсутствие за всем здесь присматривает? Твой папа?

– Да, он и его помощники.

– А твоя мама? Она любит эти места?

– Трудно сказать, – задумчиво сказал Ашри. – О своих чувствах к чему и кому-либо она говорить не любит. Возможно, они с отцом и обсуждают такие вещи наедине, но на людях она холодная, сдержанная и гордая.

– Похоже на маску.

Он вздохнул.

– Единственный раз, когда она была по-настоящему счастлива – это когда устраивала мою свадьбу. У нее сияли глаза, и я чувствовал, как для нее это важно. Но вместе с тем был подавлен и растерян: она не обращала на меня внимания, использовала, словно куклу… Как будто я был выращен и воспитан единственно ради этих мгновений.

– А какой она была, когда ты был маленьким? – тихо спросила я.

– Поначалу, по рассказам отца – нервной и замкнутой, и не потому, что уставала. У меня была няня помимо родителей, всю грязную работу делала она. После трех лет, когда я начал разговаривать, у мамы проснулся интерес, но вскоре стало ясно, что у меня не слишком подходящие увлечения… Я с ранних лет много времени проводил на открытом воздухе, общался со зверьем, постоянно откуда-то падал и расшибался. А мама хотела видеть меня натурой утонченной, спокойной и покорной ее воле. До четырнадцати мне самому не было позволено выбирать себе одежду, и, помнится, я молча воспринимал навязанные вещи, опасаясь стать причиной раздора между родителями, ведь отец всегда вставал на мою сторону. Он же учил меня ездить верхом, стрелять, показал основы рукопашного боя, посадил за руль в десять лет, и помог заработать на первое авто в шестнадцать. – Мужчина улыбнулся: – Именно за эту мудрость я люблю его. У нас было достаточно денег на самые шикарные вещи, но заработать на что-то самому казалось мне тогда самым замечательным времяпровождением. Я учился, конечно, но обязательно на каникулах помогал егерям, или чистил конюшни, или брался за любую другую посильную работу.

– Твоей маме это не нравилось.

– Она сердилась. Ей хотелось видеть сына исключительно благородным, чистым, с руками «камэк».

– Мужской маникюр?

– Да. А у меня до сих пор кожа сухая – терпеть не могу все эти крема… Ну, голову я, конечно, не мылом мою, однако могу сам постричь себе ногти, и уж точно не стану выщипывать брови.

– Они у тебя и так красивые, – заметила я с улыбкой, проводя пальцем по его лицу. – Ты вообще выглядишь ухоженным…

– Но при этом ухаживаю за собой не больше, чем любой из моих рабочих.

– Я не понимаю твою маму. Что еще ей нужно? Ты честен, трудолюбив и упорен. Заботлив, нежен, верен…

– Но я не стал мужчиной ее мечты, – криво улыбнулся Ашри. – Так отец любит говорить. Мол, она хотела воспитать мужа, не получилось – попробовала воспитать сына. А в итоге они оба занимаются тем, что им нравится, и якобы не уважают ее желания.

– Странная позиция для взрослой женщины. Если ты выбрал человека и любишь его…

– Мама не выбирала отца, – нахмурился Ашри. – У них все было чисто по-деловому – договор двух влиятельных семей. Она не слишком счастлива в этом браке, Мира.

– И хотела такой же несвободы для сына! – возмутилась я.

– Мы часто наступаем на одни и те же грабли, – сказал он, кончиками пальцев поглаживая мою кисть. – Поэтому я так рад тебе, лапка. Ты стала мечтой для человека, который отвергал мечты. А за маму не переживай, она смирится. Отдохнет на своих островах, вернется – и будет вежливой и равнодушной, какой была всегда.

– Мне жаль ее…

– И мне, – кивнул Ашри. – Но как приятно знать, что у нас с тобой все иначе.

– Любовь? – хитро улыбнулась я.

– Любовь, – кивнул Ашри. – Хотя я уже успел напортачить. Впредь буду внимательней к твоим чувствам и постараюсь контролировать свои.

– Ашри, ты не виноват. Это я должна была верить глубже. Я так привыкла одна, что до сих пор не могу осознать нашу встречу. Как сон. Как будто касаешься звезд. Словно держишь в ладонях вселенные, и они сияют, и обволакивают, и пронзают кометами…

– Небо здесь красивое, – продолжая ласкать мои руки, сказал мужчина. – Я всегда любовался им и думал, что оно единственное всегда будет восхищать меня до мурашек. Черт, как приятно ошибаться!