Страница 105 из 105
– Но почему я сам себя осуждаю! – вскрикнул он и швырнул костюм в сторону. Эд старался не смотреть на разбросанные тряпки.
"В конце концов отчего завелся", – подумывал он, – "это всего лишь костюм."
Парень чуть усмирил пыл и откинул взгляд, лицо Рарказа лежало на полу и как будто ждало его.
"Костюм – это идея. А Рарказ всегда делился со мной не только идеями, но и безумными мыслями. И пусть он скрывал мечту, но я с самого начала знал, к чему мы стремимся. Можно уповать на секреты, однако секреты есть у всех. И, в любом случае, я знаю, что Рарказ не желал мне зла. Тогда почему я обязан его ненавидеть?"
Он собрал ошметки костюма и сложил компактнее, затем с осторожностью наклонился под стол, открыл большой ящик под столешницей и уже по привычке проигнорировал капризы в боку. Парень подвинул к себе коробку на нижней полочке и искусственные лучи высветили тело Пупера. Он, как устаревшая вонючая и истрепанная игрушка, лежал среди хлама. Отчего-то Эд не выбросил Пупера. Эта мысль заставила врыться в своё "я" и всколыхнуть образы.
Он припомнил хмурый день с моросящим дождём. Тогда почему-то забавно было сидеть на лавочке и радоваться ощущению холодных капель на коже, будто это происходило впервые.
Их морозящие удары игриво взбудораживали, а стекания щекотали. В руках лежал Пупер с покусанным мехом, искорёженный и с выглядывающими металлическими деталями. Нос улавливал гнилистый запах, от которого пробуждался страх. Хотелось выбросить его в мусорную корзину у лавочки, но коробящая близость не позволяла.
Пупер лежит и не двигается, а он смотрит, не отрываясь, и ждёт.
– Когда ты проснешься? – шепчу я. Кажется, тихое молчание меня угнетает.
– С кем ты разговариваешь? – спросила Охара, и я помню, как её голос дрожит.
Из-под синего платья на шеи выглядывала белая ленточка. Отчего-то Эд её остро помнит. Ещё от фемтографа шёл свежий заводской запах. Она не выспалась, смотрела устало и измученно. Но ярче всего Эд помнил её взгляд на Пупере. Глаза будто прямо говорили и, в то же время, старались спрятать подозрения.
Пупер вонял и безжизненно лежал в руках Эда. Он был всегда рядом и, как мертвец, которого не похоронили: весел, барахтался, молчал, создавал иллюзию, что обычная потрепанная игрушка. Но чувствовалось, что игрушечное тело смердит трупом, отчего пробивало до дрожи.
"Охара хотела, чтобы я его бросил, забыл, оставил где-нибудь, но я не мог. Наверное, её пугало осознание трупа в моих руках".
В дверь постучали. Эд тут же бросил Пупера обратно в коробку. Парень повернулся и в открытом проёме увидел Ауру. Опекунша стояла в дверях, руки теребили фемтограф, слегка дрожа пальцами. Она из-за всех сил старалась не показывать слезы.
– Прости, что не встретила. Я только пришла из больницы, искала тебя в списках, а когда позвонил Захар, – в паузе она прорыдала, но сдержано вдохнула. – Тебя так долго не было, что я решила... – она прикрыла лицо. Эд подошел к ней, поаккуратнее, чтобы не взволновать её своей болью в боку, и обнял.
– Со мной всё хорошо, мама, – проговорил он.
Аура услышала то самое слово. Она уже не думала, что Эд когда-нибудь назовёт её мамой. В сердце заиграла радость, а волнение, которое высасывало из глубин чувств горечь и тревогу, скрылись в приливе счастья. Она заплакала, но уже со смехом, не сдерживая улыбки. Эд обнял её сильней.
– Люблю тебя, мама, – вырвалось у него с помощью искреннего желания, хоть и в полушёпоте, но сквозь сильную борьбу, сквозь неприязнь и ненависть.
Однако, несмотря на непонимание любви к этому слову, Эд уверен, что Аура заслуживает всей боли, которую приходилось переступить. Ведь он хотел, чтобы ей стало приятно. Ведь главное не слово, а эмоции, которые оно дарит любимым.
Конец