Страница 102 из 105
Жнецы ощутили привкус страдания. Оно словно пробудило искру жизни, когда счастье "ощущать" смешалось с болью хозяина. Они вспомнили о горе. Волны в жиже закричали следом и через вибрации звука испустили гнетущую боль. Мирена прекратила бить пол. Ей стало легче от того, что кто-то страдает. Их крики приглушали боль, а её плачь – освобождал. Когда слезы вырывались из клетки тела, она будто становилась счастливее.
Прежде чем выйти на улицу, Эд затормозил в двери. Он отвлёкся на парализатор в кобуре. Возникла иконка, которая связывала инфоцепи костюма с программами пистолета. Режим стоял на оглушении. Парень призадумался.
Дверь открылась, мрак улицы затронул его, и Эд увидел толстые черные столбы, когда-то усыпальницы жизни, башни уюта. Они тянулись и соединялись с небом. Тогда Эд услышал стоны, ощутил волну страдания в колыханьях жижи. Крики молили и смешивались. Колонны, как рассадник, окутали криками его мысли. Их стоны с неба роняли общую боль, которую ловил Эд. Когда он зашел, то почувствовал агонию мира, и тут же закрыл уши, думая, что так не решиться рассудка.
Они замолчали. Эхо стихло после того, как Мирена обернулась. Эд вздрогнул и отошел за проём.
– Не уходи, – потянулась она.
Эхо жижи позвало, точь-в-точь повторило просьбу. Эд сжался, прокряхтел сквозь зубы и, прежде чем сконцентрироваться, он неосознанно поймал стоны и нашептывания. Дрожь пробила тело. Эд сжал парализатор, рванул и подобрался поближе, одолевая волей желанье спастись. Он остановился у косы и черного бульона, который колыхался дарссеанскими нашептываниями. Эд поднял пушку и прицелился.
Мирена не двинулась. И, когда брат направил оружие, только шевельнула головой. Через трещины на стекле прыгнул слабый блик. Мирена наклонилась и сняла маску. Эд задрожал сильней от её взгляда. По ощущению Мирена будто находится в ином мире – отстранена, потеряна. Из отражения глаз рвутся страдания, как из жижи крики; золотое скопление пугает родственным сходством. Дарссеанские пятна на глициновой коже будто начертили под копирку брата. Единственное отличие – это волосы, в цвет замши матери или черной крови. Вот только странный доброжелательный взгляд смешивался с отстраненностью, будто Мирены здесь нет вовсе. Он сеял сомнение в том, что брат смотрит на сестру. И голоса. Они не смущали её, будто привычны с рождения.
– Как, – сказал Эд. Ведь шёпоты жижи не прекращались, не иссыхали их мысли. Он думал, что сходит с ума.
Но Мирена не понимала.
– Я тебе не враг. Можешь убрать оружие, – снова попросила она, эхо повторило, но Эд игнорировал слова. Они будто не проникали в тело, будто сознание закрыло сигнал с ушей.
Теперь парень чувствует, что приказы ограничителя больше не подавляют его и разумом управляет искаженная воля. Мирена этого хочет. Она желает увидеть истинные чувства.
– Ты завладела ими, чтобы напасть на Ирму? Чтобы убить её? – спросил он. Парализатор лежал в руках. Мирена начала испытывать разочарование.
– Я хотела понять её инфоцепи, – ответила она, вспоминая, как мать холодна и недоступна. – Хотела помочь.
– Спросить не пробовала! – вскрикнул Эд. – Или стоны мертвецов гораздо интереснее?
– Ты прав, – живо ответила Мирена. Эд выпучил глаза. – Мертвецы охотнее делятся мыслями. И, если бы Ирма растворилась, то её инфоцепи рассказали мне всё. Похоже, ты не поймешь, но для меня что мертвые, что живые – одно и то же. Все они – инфочастицы, – парень растворялся в её словах и шепотах жижи. Эд пытался понять, но каждый раз ощущал барьер. Он растворял мысли и сознание, как только парень задумывался об этом и переступал границу. Разум тихонько скатывался в пропасть.
– "Смерть – это не плохо, и даже хорошо", – услышал парень ключевую фразу. В глазах помутнело. – "Смерть – всего лишь контейнер для сохранности. Но и смерть очищает. Смерть – это начальный этап жизни", – Эд вздрогнул, когда поймал искаженные слова Рарказа. – "Пойдём со мной", – она протянула руку. – "Я расскажу тебе обо всём. Все тайны жизни и смерти откроются за миг. Вся Вселенная станет понятной".
Он осознал, что Мирена предложила ответы, которые жаждал Рарказ. По ним Эд мог узнать, что стало с Ломансом, он многое мог узнать. Она произнесла идею и дала выбор.
– Раз смерть не имеет значение, тогда может убьешь и меня? – предложил он.
Мирена примолкла, отвела взгляд. Эду показалось, что она задумывается об этом.
– Я так и думал, – процедил и стрельнул ей в голову.
В судорогах она упала. Сердце и мышцы сжалось до адской боли, позвоночник будто пронзило копьё, в голове прошлись режущие и колющие искры. Мирена внезапно застыла.
– Раз смерть не имеет значения, тогда зачем нам инстинкты самосохранения и скорбь по близким? – проговорил он, надеясь, что там, в загробной жизни, она его слышит.
На секунду, Эду даже почудилось, что стоны жижи угасли. Однако иллюзии развеялись, когда Мирена открыла глаза и приподнялась. И, после всей агонии, после того, как брат растоптал доверие и надежды, она взглянула на Эда пусто и безжизненно. Она встала и подошла. Эд уронил парализатор и отступил на пару шагов. Она склонилась и подняла косу у чёрной стонущей лужи.
– Ты ничего не понял или, быть может, не пытался понять. Когда я говорила, что смерть – хорошо, то не имела в виду, что жизнь бессмысленна. Я никогда бы не растворила тебя. Ведь я создала тебя.