Страница 19 из 49
Февраль 1188 года по трезмонскому летоисчислению, Ястребиная гора
- Мое имя Якул, мадам, - медленно и очень четко произнес разбойник.
Каждый раз, пытаясь заглянуть во мрак внутри самого себя, он даже не решался и шага сделать в эту черноту. Что-то заставляло его оставаться здесь, по эту сторону света.
Весь мир делился теперь надвое резкой черной линией. По одну сторону все было светло, просто и ясно. Он был Якулом, атаманом разбойников с Ястребиной горы. По другую была подрагивающая чернота. Вязкая, затягивающая, тревожная, не дающая вздохнуть свободно. Якул стоял на меже. И никак не мог решиться перешагнуть через нее. Его будто приковали к месту и заставляли оставаться здесь. Чернота манила, он оглядывался на нее снова и снова, не в силах идти дальше, но каждый раз дальше взгляда не шло. Он разворачивался назад. К свету и жизни. И любое упоминание об этой черноте вызывало его недовольство. Удивительно… но все это было внутри него. А ему подчас казалось, что снаружи.
- Мое имя Якул, - повторил он. – И вы меня с кем-то перепутали.
- Ваше имя Серж де Конфьян. И я ни с кем вас не перепутала, мессир, - упрямо проговорила Катрин. Стремительно метнувшись к нему, она приблизила свое лицо к его и заглянула прямо в глаза. – Почему вы просто не удалили меня от себя? Это было жестоко, объявить себя погибшим.
Он отшатнулся от огня ее взгляда. Но вместе с тем именно в этом самом взгляде начинал тонуть сильнее, чем если бы переступил через линию, оказавшись в черноте. Его рука сама потянулась к ее лицу, и пальцы скользнули по коже ее щеки.
- Мое имя Якул, и я не знаю вас, - шепнул он.
- Как скажете, мессир, - мрачно заявила Катрин, зло отбросила его руку и откинулась на подушки.
- Лучше скажите, зачем вы пытались увести моего коня?
- Игниса? Я не пыталась… Я лишь была удивлена, увидев его.
- Господи, - он поморщился, - какого еще Игниса? Моего коня зовут Эле. Мусташ сказал, вы пытались его увести. Откуда вы взялись на горе? Как ваше имя? И что за странные на вас одежды?
- Коль вы меня не знаете, мессир, продолжать беседу с незнакомцем для меня неприлично, - хмуро глянула она на Сержа.
- Разгуливать в таком виде неприлично вдвойне, - его губы растянулись в улыбке при виде ее рассерженного лица, и он все никак не мог понять, что именно так притягивает его в ней. Решив не слишком углубляться в подобные мысли, он снова спросил: - Так как зовут вас, прекрасное дитя? Откуда вы пришли?
Ее взгляд в который уж раз метнул в его сторону молнии.
- К моему огромному разочарованию меня зовут маркиза де Конфьян, - фыркнула Катрин, - а пришла я из нашего с вами маркизата, который теперь разграблен графом Салетом, объявившим меня ведьмой. Но почему-то вновь пожелавшим взять меня в жены. Хотя потом он, кажется, передумал это делать. И если бы не король Мишель, возможно, ни меня, ни маленьких Сержа и Клода уже не было бы на этом свете. Впрочем, как я вижу, вас бы это мало опечалило. Даже, наверное, совсем не опечалило. Теперь же, из-за вашей страсти к забавам, король Мишель вынужден воевать с мятежными провинциями, а мне приходится путешествовать с нашими детьми черт знает где! И почему-то там, ко всему прочему, живет ваш разлюбезный брат Паулюс.
Она сердито выдохнула и резко оборвала свою гневную речь.
Но он пропустил мимо ушей бо́льшую часть этой речи, следя исключительно за движениями ее губ, вкус которых ему вдруг захотелось попробовать своими. Но уловил все-таки самое главное – это из-за нее в последнее время доносятся тревожные слухи из провинций.
- Так вы та самая маркиза-ведьма! – медленно произнес он. – Черная Катрин… Хотя почему вдруг черная, если вы – золотая…
- Из-за вас же и черная, мессир! Потому что вы и есть мой второй муж, которого я тоже уморила.
Бровь его дернулась, а лицо расплылось в улыбке. Он лениво рассмеялся, а потом склонился снова к ее лицу просто затем, чтобы вдохнуть ее запах.
- Как видите, мадам, я жив-живехонек. А вам бы следовало быть более приветливой, коли вы решили вдруг, что я ваш муж.
Катрин отвернулась от него и буркнула:
- Нет уж! Быть женой какого-то там Якула – слишком низко для урожденной графини дю Вириль, вдовы герцога де Жуайеза и невесты короля де Наве.
Вдруг повернувшись к нему, она усмехнулась.
- Вы утверждаете, что не знакомы со мной, - прекрасно! И значит, вы не любите меня. А мне никогда не было нужно ни ваше богатство, ни ваши земли, но только ваша любовь. И потому мне незачем быть с вами приветливой.
Катрин снова отвернулась.
- Да хотя бы затем, что в моих руках ваша жизнь, - шепнул он ей на ухо. – И мне решать – отдать вас королю, графу Салету или своим людям. А еще я вполне могу оставить вас при себе. И вы больше никогда не увидите своих сыновей.
- Делайте, что хотите, - устало выдохнула маркиза. И ее глаза стали снова такими, какими были в последние месяцы.
Он тотчас почувствовал в ней эту странную перемену. И не верил, что так выглядит страх. Нет, она не была напуганной. Он отошел от маркизы, задумчиво посмотрел на свечу, дрожавшую на столе. Она дрожала точь-в-точь, как нечто безымянное в его душе. Если бы только он мог вспомнить… Но едва мысленно он произносил слово «вспомнить», как тут же чернота становилась пугающей, а линия, которую он намеревался перешагнуть, превращалась в каменную стену.
- Как вам будет угодно, мадам, - тихо сказал Якул, пытаясь отделаться от кружащих вокруг него мыслей, звенящих и жалящих, будто дикие пчелы. А ведь ему следовало озадачиться куда более важной заботой – что теперь делать с попавшей в его руки маркизой. Ведь за ней наверняка как граф Салет, так и король, дадут богатый выкуп. Но отчего-то сама мысль о том, чтобы сейчас торговать женщиной… именно этой женщиной – претила. И еще не хватало, чтобы кто-то еще в башне узнал ее имя, покуда он сам не решил, что делать.
- Где ваши дети? – спросил он. – Вам нужен был мой конь, чтобы добраться до них? В таком случае, вы сделали хороший выбор. Эле – славное животное.
Катрин, ничего не отвечая, повернулась на бок и посильнее натянула на себя шкуру, пряча голые плечи и разорванное на них платье. Этот жест от него не укрылся. И только сейчас он заметил, что с ее нарядом. Разбойник сглотнул. Бедняжка и без того горя хлебнула, еще и он вздумал играть с ней, как обыкновенно играл с женщинами.
- Послушайте, - снова начал он. – Я не причиню вам вреда, клянусь. Слово Якула, разбойника, конечно, среди вас, знатных господ, ничего не стоит, но поверьте…
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошла высокая худая женщина с обритой головой и следами ожогов на лице. Она была до того уродлива, что всякий крестился, глядя на нее. Но при этом шрамы свои она будто намеренно обнажала, несла впереди себя и относилась к ним с особой нежностью и трепетностью.
- Якул, любовь моя! – воскликнула женщина. – Ты посылал за мной, и вот я здесь. Кого на сей раз надобно врачевать?
Разбойник только кивнул на свою постель. Женщина усмехнулась и подошла ближе.
- Никталь, душенька, вообрази! Она вздумала увести Эле. Упала в обморок от обхождения Мусташа, а теперь не изволит быть почтительной со мной.
Никталь только рассмеялась:
- Чтобы женщина из плоти и крови отказала тебе в почтительности? Якул, ты, кажется, стареешь!
И откинула край одеяла.
Катрин была ошеломлена подобной бесцеремонностью со стороны загадочной особы, с которой Якула, видимо, связывали какие-то особенные отношения. Маркиза отмахнулась от этой назойливой мысли, вырвала одеяло из рук женщины и презрительно бросила:
- Пошла вон!
- Ишь, какая злая! – засмеялась Никталь. – Якул, тут только любовное зелье поможет!
- Иди к черту, - расхохотался Якул.
- У него я уже была. Скучно! – женщина склонилась к Катрин и шипящим шепотом произнесла: - Что ж ты, красавица? Что болит?
- Ничего! – проворчала маркиза. – С чего ты взяла, что у меня что-то болит?
Ведьма приблизила к ней свое лицо и внимательно вгляделась в глубину глаз Катрин. Черный ее взгляд казался зловещим, но и оторваться от него не было никаких сил. Ведьма медленно шевелила губами, а потом выдохнула:
- Как бы ты ни пыталась, а душа твоя еще живая. Она и болит. Она и дышать не дает.
- Тебе-то какая разница, - усмехнулась Катрин, спокойно глядя на женщину. – Своих хлопот мало?
- Да какие у меня хлопоты? Травки еще по осени собрала, теперь все больше зелья изготовляю. Скучно!
- Никталь, - позвал ее Якул. – Так здорова моя гостья? Переживать не о чем?
- Эта? Эта-то здорова, - подмигнула ему Никталь. – Но вот что переживать не о чем, не поручусь, Якул! – она снова повернулась к Катрин и засмеялась: - Слишком уж хороша. Врастешь в нее, коли при себе оставишь.
- О чем ты, милая?
- Оооо… – глаза ведьмы округлились и почернели еще сильнее. – Любовь моя, да ты уже сейчас принадлежишь ей. И никакого зелья не надо.
Ведьма и разбойник рассмеялись.
Катрин безразлично пожала плечами на веселую перебранку.
- Вот и скажи своему ненаглядному, пусть прогонит меня, - бросила она Никталь. – Или Салету отдаст. Так надежнее будет.
Она снова накрылась одеялом и отвернулась.
- Салет тебя на костер отправит, глупая женщина! – вдруг рассердился Якул. – Может быть, ты и ведьма, но такую красоту на костер – преступление.
- Да какая там ведьма. Только и может, что тебя околдовать безо всяких чар, - ревниво вставила Никталь.
Катрин резко села на кровати, не обращая внимания на сползшее одеяло и разорванное платье. Она ткнула пальцем в ведьму и спросила Якула:
- Если такой стану – отдашь? – а после повернулась к Никталь. – Что с тобой случилось?
Никталь отшатнулась и побледнела, беспомощно взглянув на Якула. Тот же не мог отвести взгляда от рассерженной маркизы. Права Никталь, права… Врастет в нее. Уже сейчас с ума сходит от желания.
- Принеси ей платье, - велел Якул ведьме. – Зеленое. Заберешь у Клодин.
- Как скажешь, - мрачно отозвалась ведьма и вышла из комнаты. Теперь шаги ее были тяжелыми, а шрамы она будто хотела спрятать, но прятать было некуда.
Едва дверь скрипнула, Якул вздрогнул и отошел от кровати к полукруглому окну, в которое проникал лунный свет, ярко очерчивая его профиль. Он вцепился пальцами в резную решетку. И, наконец, произнес:
- Не отдам. Ты будешь здесь, со мной. И не спрашивай, что дальше. Потому что я не знаю.
- Это мы еще посмотрим, - усмехнулась Катрин. – И никакое платье никакой твоей Клодин я надевать не стану.
Он засмеялся, откинув голову назад. Смех его казался злым и одновременно вымученным, будто не смеяться он хотел. А когда этот смех в груди иссяк, Якул повернул голову к Катрин и тихо сказал:
- Оно не Клодин. Оно краденное. Его хозяйка висела вон на том суку еще в ноябре, - разбойник кивнул головой куда-то за окно. – Но разгуливать в этом тебе не позволено. Иначе не только Мусташ, а любой из моих людей не посмотрит, что ты маркиза. Не все здесь такие любезные, как я. Для всех – ты моя. А потом… потом разберемся.
- Вот как? – Катрин удивленно вздернула брови. – Удивительно счастливое платье. Что ж, если всем его хозяйкам уготован сук, тогда оно мне подходит.
Одарив Якула благодарной улыбкой, маркиза снова легла на подушку и накрылась одеялом с головой.
Она чувствовала себя уставшей. Какой длинный, бесконечный вечер. На нее вдруг с непосильной тяжестью навалилось осознание того, что, хотя Серж и жив, для нее ничего не изменилось. Кто он, этот Якул, стоящий сейчас у окна и равнодушно рассуждающий о висельниках? И что ей самой делать дальше? Катрин не знала ответов, но отчетливо понимала, что если бы сейчас ей предложили выбрать, быть рядом с этим незнакомым ей человеком или спокойно вдовствовать в Конфьяне, она, не раздумывая ни мгновения, осталась бы здесь.