Трафарет вечности

ТРАФАРЕТ ВЕЧНОСТИ

- Вы - не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

- Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот.

- Достоевский умер, - сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

- Протестую, - горячо воскликнул Бегемот, - Достоевский бессмертен!

- Ваши удостоверения, граждане, - сказала гражданка.

Михаил Булгаков.

Мастер и Маргарита.

    Рождение легенды.

    Лохматая, со всклоченной густой рыжей шерстью, лупоглазая шишимора вылезла на валун, стоящий у самой кромки воды, с единственной целью - всласть понежиться на нагретом солнцем камне. Майское солнце грело слабо, и шишимора долго возилась на покатом камне, пока не устроилась, удобно свернувшись клубком и засунув длинный нос с выступающими передними зубами, глубоко в шерсть.  

    Проснулась она оттого, что кто-то чесал ее за ушами и приговаривал:

    - Кисонька, кисонька… Ты откуда здесь, кисонька?

    Шишимора пошевелила ушами, подняла голову и увидела перед собой молодую красивую девушку, а вокруг нее немалую толпу людей в пестрых и слишком ярких, на взгляд шишиморы, узорах.

    Она села на задние лапы и почесав ручонками нос, спросила хриплым со сна голосом:

    - Ты хто?

    Ответом ей стал истошный визг испуганной княжны Меньшиковой. Шишимора, решив, что это какая-то новая игра, завизжала еще истошнее, чем привлекла внимание других разнаряженных в пух и прах дам, и, подпрыгнув, ловко ухватила с шеи ближайшей девицы жемчужную нитку. Застежка рванулась, перлы брызнули во все стороны, шишимора закудахтала от восторга, любуясь летящими блестящими шариками. 

    - Черт! Батюшки, черт!

    Вокруг, с визгом, разбегались княжны и боярыни, а шишимора подпрыгивала на камне и повторяла за остальными:

    - Щерть! Щерть, басюшки!

    Но новая игра ей скоро надоела, и она юркнула в нору под камень, переждать переполох. 

    Длился он, впрочем, недолго. Когда толпа, донельзя напуганная появлением «нечистой силы», услышала плеск весел, а чуть позже топот приближающегося кортежа, а затем и увидела простой кожаный возок, запряженный четырьмя гнедыми, то успокоилась,  как по мановению руки - приезд царя был страшнее не то что одного, а  ста чертей.

    Петр Алексеевич вышел из возка, подошел к уже начатому фундаменту Петропавловской крепости, покивал головой и сказал:

    - Здесь же будет явлено…

    Что именно будет явлено, царь сказать не успел, как над ним пролетела золотистая роскошная птица, покружилась над толпою и плечо помазанника божия украсилось здоровенным пятном свежего птичьего помета.

    - Вот ведь чертов орел! - пробормотал Светлейший князь Меньшиков, батистовым платочком пытаясь стереть такое неподобие с плеча царя.

    - Ничего, ничего, к деньгам, царь-батюшка! - весело осклабился Балакирев, царский шут, неизвестно зачем прибывший со своим господином на этот дикий остров. Петр только недовольно отмахнулся.

    В этот момент с ясного неба, оттуда, где пролетела несносная птица, медленно кружа, упало роскошное ало-золотое перо и вонзилось своим кончиком точнехонько в центр Меньшиковского парика, сделав его похожим на шлем с плюмажем.

    Петр поднял руку, выдернул перо и, внимательно осмотрев, задумчиво сказал:

    - Нет, это не орел был… С таким-то хвостом… Ни разу ни одного орла здесь и не видывал.

    Шишимора смотрела на все это из-под камня, внимательно слушала, шевеля острыми, подвижными ушами, а потом соскучилась и уснула, свернувшись в такой хитрый узел, что стала похожа на болотную корягу.

    Выспавшись под камнем, шишимора проснулась и побежала рассказывать про невиданные дива своим сестричкам, что жили под другими валунами и такого, конечно, и в снах не видывали. Жемчужину, оторванную от ожерелья, она крепко сжимала в кулачке, до остальных, рассыпанных, ей дела не было. А вот то, что прилетела в их края птица-солнце, шишимора запомнила крепко. 

Глава 1.

    Над Санкт-Петербургом начиналось утро. Небо было черное, но в его глубине уже происходило что-то, что позволяло предположить скорый приход солнца. По влажной мостовой улицы Льва Толстого шел молодой человек. 

    Выше среднего роста, крепкого телосложения, он был одет в спецназовскую форму без знаков отличия, но было видно, что носит он ее по праву. В левой руке у него была объемистая спортивная сумка, нес он ее очень легко. Несуетливой, но уверенной поступью, он прошел во двор медицинского университета и пошел вглубь парка. Дойдя до большого флигеля, он заглянул в освещенное окно полуподвала. Затем постучался в стекло.

    В помещении огромного полуподвала, испокон веков принадлежавшего кафедре гистологии, было не повернуться от различного химического оборудования, огромного старого холодильника, коробок с медицинскими препаратами, плакатов самого устрашающего вида, муляжей различных травм и патологий, а также огромных прозрачных бутылей, на первый взгляд казавшихся пустыми. В центре комнаты стоял лабораторный стол-стойка с раковиной, многочисленными бунзеновскими горелками и микроскопами, заваленный разнообразным барахлом. У одного его края, очищенного от бумаг, микропрепаратов, скальпелей и прочих медицинских атрибутов, сидели четверо мужчин разного возраста.

    Самый старший из них - красивый мужчина лет сорока, с пронзительным взглядом огромных серо-зеленых глаз, сидел чуть в стороне от стола - длинные ноги мешали ему придвинуться вплотную. Он, несколько насмешливо, наблюдал за тем, как трое его более юных коллег сосредоточенно ели пельмени по очереди из общей миски, и не менее сосредоточенно запивали эту, c позволения сказать, еду, прозрачной жидкостью из граненых стаканов.

    - Федор Михайлович, Ваша очередь, - сказал самый молодой из врачей, парень лет двадцати.

    Федор Михайлович кивнул и ловко ухватил из миски пельмень, а затем откинулся на своем стуле. Процесс питания восстановился. Так продолжалось несколько раз, пока Федор не махнул рукой - ешьте, молодежь разрешением воспользовалась и, наконец, в тарелке остался только один пельмень. Все вопросительно посмотрели на старшего, но он не успел подать никакого знака - раздался стук в окно. Федор изогнулся тем особенным способом, который знают все хорошие фехтовальщики, и заглянул в окошко, не отрываясь от стула. 

    - О! Кузя! Иди к нам! - он приглашающе махнул рукой. 

    Парень кивнул и исчез из оконного проема. На самом деле этот обмен любезностями через окно был простой формальностью - молодой человек был желанным гостем Федора, учеником и, практически, его родственником. Федор нашарил за спиной старый телефон, набрал короткий номер, кашлянул и заговорил извиняющимся тоном:

    - Елена Владимировна! Доброй ночи! Вас Беляев беспокоит… 

    Из трубки донесся энергичный старушечий голос:

    - Доброе утро, Феденька! Четвертый уж час! Кроме тебя с твоими нехристями в здании и нет никого! - Елена Владимировна была женщина строгая, дисциплину уважала и болтающихся без дела врачей не одобряла в принципе.

    - Ах, вот как... Мне очень жаль беспокоить вас просьбами в такой час.., - елейно начал Федор.

    - Да идет Кузьма, идет. Уж пущу его, - к Кузьме Елена Владимировна питала настоящую слабость.

    - Спасибо, спасибо, дражайшая Елена Владимировна! - обрадовался Федор.

    - Спасибо на стол не поставишь! Причитается с тебя, Федя, - намекнула суровая вахтерша на единственную ценность, которой обладал Федор в своей лаборатории.

    - Чуть что, так сразу! - радостно возвестил Федор, благо ректификата в лаборатории было навалом. 

    Через несколько мгновений в комнату вошел Кузя. В электрическом свете подвала стало видно, что этот смуглый русоволосый парень не так молод, как кажется. Нет, на самом деле на вид лет ему было не более тридцати, но в зелено-карих глазах было странное выражение, присущее долго жившим и много видевшим людям.    

    - Как вы не боитесь дракониху на входе?! - в бессчетный раз риторически вопросил в пространство Кузьма вместо приветствия. 

    Слабость, что питала к нему строгая Елена Владимировна, вызывала в нем чувство некоей неловкости. Под приветственные бормотания врачей, он пожал всем руки, хлопнув Федора, вместо рукопожатия, по запястью. Руки Федор берег, без надобности никому не протягивал.

    - Боимся, как ее не бояться, - ответил здоровый широкоплечий парень, Михаил, в котором даже при хорошем воображении нельзя было заподозрить великолепного пластического хирурга, которым тот являлся. 

    - Пельмешку хочешь? - гостеприимно предложил Кузе молодой хирург-ортопед, Алексей, кому досталась очередь съесть последний пельмень. Злые языки говорили, что хирург он отвратительный, просто переломы от прикосновения его рук сами собой срастаются, а кривые кости - выпрямляются.

    - Хочу! 

    Кузьма подошел к столу и молниеносным движением ударил тарелку по краю. Пельмень вылетел из тарелки как пуля, и Кузя ловко схватил его на лету зубами. Врачи понимающе переглянулись.

    - Угощайтесь, - Кузя вытащил из сумки здоровенный сверток и положил на стол. 

    Внутри обнаружились пакеты с солеными огурцами, салом, сыром, резаный черный хлеб, жареная курица без ноги.

    - Ешьте! 

    - Спасибо, - отозвались врачи.

    - А пить есть чего? - радостно спросил Кузя.

    - Открывай кран да пей! - пожал плечами Федор, - Неужели жалко дистиллята для лучшего друга?

    Кузьма подошел к лабораторному столу, над которым уютно висел дистилляционный агрегат, открыл кран у бутылки с надписью «Дистиллированная вода», с интересом принюхался и, до половины наполнив стакан прозрачной, как бриллиант, жидкостью, одним махом выпил ее. Поморщившись, он ухватил со стола огурец, стал с хрустом его жевать.

    - Хороша у вас водичка!

    На это ему никто не ответил - пока он пил, курица была разодрана в клочья и все сосредоточенно жевали. Федор, не участвовавший в дележе жареной птицы, смотрел на все это с некоторой грустью, и Кузя, в который раз удивился - почему Федор не ест кур?

    - Откуда такие экологические харчи? - грустно спросил Федор, мастеря себе бутерброд из сыра, сала и соленых огурцов одновременно.

    - А! - Кузя махнул рукой, - Бабке полтергейст изгонял. Денег брать не стал, так она мне еды дала.

    - А что до мостов-то не успел? - между укусами спросил Константин, травматолог. 

    Ходили слухи, что ему достаточно осмотреть пациента, как травма становилась гораздо меньше.

    - Да заболтался! Бабуля балериной служила в Мариинке, сразу после революции…

    - Ты сам-то поел? - спросил Михаил.

    - Ага! Ногу сожрал… Думал доедим с Михалычем… А вы все, чего не дома? - ответил Кузя, хрустя огурцом.

    - Леня опять девушку привел. Мы там ни к чему, - приподнял бровь Федор.

    - Как ни к чему? Свечку подержать?! - притворно изумился Кузя.

    - Каждый? Ох, и канделябр получится! - сказал кто-то сквозь общий смех.

    Кузя налил себе еще полстакана и уселся за стол, утянув себе кусок сала.

    - А чего голодные все сидите? - продолжил Кузьма допрос.

    - Холодильник отключали на час, - меланхолически отозвался Федор. 

    Кузя понимающе кивнул:

    - Препараты-то целы?

    - Что им сделается… А вот еду - пришлось выбросить.

    Кузя кивнул, соглашаясь - есть что-то, что лежало в хранилище тканей рядом с препаратами различных клеточных патологий и микробиологических культур без должного охлаждения, действительно, не стоило.

    - Отчет принес? - таким же отрешенным тоном спросил Федор.

    - Ну что можно на это ответить? - страдальчески возведя глаза к небу, спросил Кузьма, - отправляясь на заказы, я, конечно же, беру отчет и прижав его к груди...

    - Как ты мне надоел, Кузя, - вздохнул Федор, - Никакого от тебя толка, морока одна. Тебе к зиме на защиту, что ты будешь им рассказывать? Про заказы? Монографию дописал? Когда будешь ее сдавать? Вот, молодые люди, смотрите, - сказал он, обращаясь уже к врачам, - как нельзя пользоваться моим мягкосердечием. Ему в декабре на защиту, он по-наивности, думает, что это так же просто, как защитить кандидатскую, а я никак не могу заставить его написать отчет, чтобы убедиться, что он, в очередной раз, наврал в расчетах. Химии вообще не знает.

    Все засмеялись, так как познания Кузьмы в химии в стенах медицинского университета были легендарны - он мог, посмотрев на кристаллы, определить их химический состав и процент примесей. Хотя для палеонтолога, которым Кузьма как раз и являлся, это не было настолько необычайным.    

    - Вот зря вы смеетесь. Терпение мое тоже пределы имеет.

    Врачи скептически переглянулись - о границах терпения Федора все имели довольно смутное представление. Каждого из них Федор в свое время выручил из немалой беды, привез в Питер, выучил на врача, еще не раз выручал, и конца этому не предвиделось.

    Кузя, кому, в основном, и адресовалась эта речь, только плечами пожал. Он-то знал не понаслышке, что границ Федино терпение не имеет, во всяком случае, не в обозримых Кузьмой пределах.

    Часов в семь, когда уже окончательно рассвело, доев Кузину еду, врачи выползли из подвала на божий свет.

    - Почему не хотите у меня  поселиться? Трехэтажные хоромы стоят пустые, - в очередной раз риторически спросил Кузьма, подразумевая, конечно, Федора. 

    - А ездить к семи утра каждый день? - ответил Алексей. 

    - И что? Я-то езжу? - с самым слабым намеком раздражения в голосе спросил Кузя, так как ему было совершенно все равно, куда и как будет добираться Алексей, хоть к утру, хоть два раза в сутки.

    - Ты - сутки через трое.., - задумчиво ответил Михаил.

    И они лениво потянулись к станции метро «Василеостровская», перебрасываясь короткими репликами. Федор шел позади всех, Кузя рядом с ним. Говорить не хотелось, но они и так все понимали с полуслова. На всегдашний вопрос Кузьмы Федор, как всегда, не ответил.

    Большая коммунальная квартира, в которой жили Федор, его коллеги и Леня, из-за которого все сегодня сидели в лаборатории, располагалась почти в самом центре города - на Литейном проспекте, в двух кварталах от Невского. Собственно, «жил» там только Федор, все остальные «приходили в гости». Общежитие, где они все были прописаны, находилось у черта на куличиках, еще дальше даже, чем Петергофские хоромы Кузьмы. Вот и приходилось всем четверым ютиться на сорока метрах Федора Михайловича, благо никто из соседей не возражал против постоянного присутствия в квартире толковых врачей. Соседи Федору достались хорошие. Их было трое - две старушки - музейщицы и старичок - реставратор. Честно признаться, эти соседи и определили выбор Беляева, когда он выбирал себе жилье. На самом деле, всем в комнате Федора было не поместиться и, фактически, все «пришлецы» жили на общей кухне. 

    Кухня в питерской квартире была огромная всегда, но Федор при помощи легких интриг и лести сумел добиться потрясающих результатов по увеличению ее размеров. Сначала он убедил старожилов, что четыре плиты - настоящее излишество, да к тому же и немалый урон для эстетики. Их заменила шести конфорочная плита с электрогрилем и конвекцией. Ни тем, ни другим никто пользоваться не умел и не собирался, но было приятно, что они есть.

    Затем Федор привел в ход более радикальные, можно сказать, революционные замыслы - пользоваться одним, пусть даже четырехкамерным холодильником, на первых порах, показалось пенсионерам требованием чрезмерным. Но после того как Федор намекнул, что покупку холодильника оплатит он сам, возражения уменьшились, а потом и вовсе сошли на нет.

    Критически осмотрев только что установленную на кухне покупку, Федор сказал:

    - Что на этой кухне не поставь, ничего не видно. Надо все переделывать.

    Возражений, на этот раз, не последовало. Тонкие натуры музейных работников давно уже страдали от чудовищного зрелища кухни, не ремонтированной лет тридцать, и они дали уговорить себя потерпеть временные неудобства, пока идет ремонт. 

    Тут уж Федор развернулся вовсю. В кратчайшие сроки, всего за полтора месяца, коммунальная кухня превратилась в шедевр дизайнерского искусства. Попутно Федор сумел добавить к кухне часть коридора и неиспользуемую кладовую, и теперь она смело могла поспорить по размерам с бальным залом. Но главное было не в размерах. Кухня стала - просто сказка. 

    Огромное окно превратилось в стеклопакет, холодильник и плита заняли положенные им почетные места напротив входа, справа от окна, а рядом с ними, на соседней стене расположился современный кухонный гарнитур. В центре кухни с достоинством расположились овальный обеденный стол и шесть стульев, табуретки были изгнаны на помойку.  Слева от окна осталось большое «неиспользуемое» пространство, на котором собственно и обитали врачи и Леонид, но теперь оно было значительно больше и на левой стене были две двери, ведущие в отдельные кладовые. В правой был склад варенья и солений, а в левой были раскладушки и прочие, не каждый день используемые вещи - строительные инструменты и вообще «жители» кладовых, какие есть в любом доме. Только раскладушками здесь пользовались каждый день.

    Пришедших с «дежурства» врачей встретил запах свежесваренного кофе и «молодняк» резво поскакал на кухню, надеясь на добросердечие пожилых дам. Федор же пошел к себе в комнату, рассчитывая поспать после бессонной ночи. Из комнаты Федора в это момент вышел Леня, тоже почувствовавший живительный аромат.

    Леонида Федор знал относительно давно, с того самого дня, как Кузьма, демобилизовавшись, вернулся в родной город. Встречали его Федор и бабушка Кузьмы, Наталья Евгеньевна. Из вагона Кузя вышел вместе с высоким, красивым парнем и представил его, как Леонида. 

    На этом, в тот раз, все и закончилось. Мало ли с кем Кузьма был знаком? Пару раз в год Федор видел Леню и его красавицу жену, Марину, в доме у Кузи. Дважды Леня приглашал Федора на свои выставки. Ленины картины Федору нравились, он даже купил изящный натюрморт в стиле фламандских мастеров.

    Лет через пять их шапочного знакомства Марина пришла к Федору проконсультироваться. Федор консультировать не то, что бы отказался, а просто отвел женщину к хорошему своему другу, гинекологу. Ушла она совершенно счастливая. 

    А через две недели посреди ночи Федору позвонили:

    - Федор Михайлович… Вас ожоговая беспокоит.

    - Слушаю…

    - Вы не могли бы приехать? Столкновение на Московском шоссе… 

    - Я сейчас приеду, - ответил Федор, даже не дослушав собеседника, представив, что сейчас делается в травматологии.

    Когда Федор приехал в ожоговую, там было столпотворение - рейсовый автобус, битком набитый пассажирами, потерял управление и на полном ходу врезался в автомобиль, идущий по встречной. От удара машина и автобус вспыхнули.

    - Больше всего пострадали пассажиры автомобиля, - частил дежурный врач, обрадованный тем, что Федор откликнулся на его призыв, - Женщину даже не довезли до больницы, она умерла в скорой, мужчина тоже получил очень серьезные травмы и ожоги, - продолжал он рассказ, пока Федор переодевался и мылся. 

    - Сначала, значит, к нему?

    - Да, да. Он уже на столе.

    - Хорошо, - Федор досушил руки и вошел в операционную.

    При виде Федора, два пожилых врача-хирурга, работавшие за соседними столами, со значением переглянулись.

     Федор подошел к столу и узнал того, кого собирался оперировать:

    - Леня? О, Господи! - он посмотрел на хирурга, что его привел, - Марина? Вы сказали…

    - Ваши друзья?! Господи…

    Федор приступил к операции. Все зажмурились от того, как он пластал Леонида, но каким-то странным образом повреждения стали уменьшаться, а многих попросту не стало. Через полчаса Федор отошел от стола и сказал:

    - Зашивайте.

    И перешел к другому столу. За ту ночь он прооперировал восемнадцать человек. Утром, когда Федор вышел из операционной, что бы проверить Леонида, один из старых врачей, что работал в этой больнице уже пятьдесят лет, сказал своему старому приятелю, такому же хирургу, как он сам:

    - И он стареет… В сорок втором, он больше десяти минут на пациента не тратил.

    - Ну, - ответил второй врач, - всем время отмерено. Даже им, бессмертным. 

    Леонид восстанавливался быстро, но ожоги были настолько серьезны, что полностью вылечить их не было возможности даже у Федора. Да Леня и не хотел выздоравливать. 

    Узнав о смерти жены, Леонид замкнулся в себе и ни с кем не хотел общаться. Федор ничего не сказал ему о том, что Марина ждала ребенка, что бы не усугубить его горе. Выписавшись из больницы, Леня пропал. Кузя несколько раз спрашивал у Федора, не видел ли он Леонида, тот в ответ только плечами пожимал - он ничем не мог помочь тому, кто не хотел его помощи. 

    Месяца чрез три, как Леонид исчез из поля зрения Кузьмы, к Федору обратился весьма влиятельный столичный политик с просьбой принять его. Федор выслушал просьбу и вежливо отклонил предложение поехать на шашлыки в роскошную загородную резиденцию. Через три дня предложение повторилось. Федор отказался снова. Когда же предложение, в точно таких же, как и первый раз, просительных интонациях, повторилось в третий раз, Федор пожал плечами и покорился неизбежному, так как было ясно, что попыток встретиться с Федором столичная шишка не оставит.

     Беляева встретили, как главу иностранной державы - от дверей автомобиля была постелена красная дорожка, по ее стонам стояли суровые охранники в элегантных костюмах, сам политик вышел из дома ему на встречу. Федор все это оценил по-своему - уж значит, он был очень нужен шишке, раз для него организовали такой прием. 

    Обед был великолепен, к удивлению врача, из птицы не было ни одного блюда и он, мысленно, поставил политику плюсик - приглашая Беляева себе в дом, тот потрудился узнать вкусы Федора. 

    После обеда наступил момент истины - политик, отведя Федора в роскошную библиотеку с дорогущими муляжами книг, начал излагать свое дело. Федор, стараясь не зевать от скуки, слушал. 

    История была банальна до неприличия - единственный сын политика, испробовав на себе все «прелести» элитной жизни, подсел на какой-то новый, доселе неизвестный, наркотик и пропал. Его удалось обнаружить в Петербурге только потому, что он снял деньги с кредитной карты. Отец примчался спасать ребенка, но ребенок спасаться не желал, из клиники пытался убежать, а когда отец, из соображений жалости, забрал дитятку из клиники домой, исчез уже окончательно.

    Федор, не засыпая из последних сил, спросил у незадачливого отца:

    - Что Вы хотите от меня?

    В ответ он услышал то, чего от него всегда все ждали, но из разных соображений никогда не произносили вслух: 

    - Помогите мне… 

    Эта простая просьба почему-то тронула Федора. Он ожидал каких-то напыщенных слов, каких-то, плохо завуалированных под обещания награды, угроз. Он видел в этом человеке только картонную куклу, что показывают по телевизору, а перед ним был живой человек, к тому же, не смотря на успешную карьеру, не слишком удачливый в жизни и очень уставший. 

    - На самом деле, кроме него у меня никого нет…

    Федор кивнул, соглашаясь.   

    Поиски заняли три дня и Федор, отыскав своего протеже, оказался в одном из самых отвратительных Питерских притонов. Разговор с хозяином этого места не затянулся, Федора там знали и боялись уже очень давно. Парня живо отыскали, и начали приводить в чувство. Федор, что бы этого не видеть, вышел из комнаты. В другой комнате он заметил Леонида. Тот пьянствовал в компании каких-то шлюх, но, увидев Федора, почти полностью протрезвел:

    - А, и ты здесь? Так значит, ты все-таки не святой?!

    - Я и не претендую, - холодно ответил Федор.

    - Вот зачем ты сюда пришел? - не унимался художник.

    - Это не твое дело, Леня. Не твое.

    - А… Значит, твое?

    - Мое.

    - А, скажи, твое дело было зачем-то меня спасать? Твое?! Я просил тебя?!

    - Ты не мог, ты был без сознания, - спокойно ответил Федор, уже хорошо представляя, в какое русло сейчас уйдет их разговор. 

    - Я бы и не стал! Ты бы лучше Маринку спас!

    - Она умерла по дороге в больницу, - в сотый раз объяснил Федор.

    - А Кузька добрей, чем ты, - вдруг совершенно неожиданно, заявил Леня, - Он нас тогда коридором вывел. Не пожалел для нас своей силы. 

    - Кузьма? Когда?

    - А когда мы в Чечне в окружение попали. Он нас вывел… в начало… за два часа. А ты…    

    В этот момент Федору доставили то, за чем он собственно и пришел. Принесли и прислонили к стене, прервав разговор двух старых знакомых. Одушевленным этот предмет можно было назвать только с большой натяжкой. 

    Федор критически осмотрел парня. Тот слабо шевелился, пытаясь понять, что происходит и кто перед ним. Федор неодобрительно покачал головой, припоминая, что звали мальчишку, кажется Виталием.   

    - Виталик? Ты как? Ты можешь идти?

    В ответ он услышал только жалобное мычание. 

    - И как я его потащу?

    - Не имею представления, - ответил хозяин «заведения», - Вы сказали предоставить - мы... вот он. И денег не просим. Забирайте его, как сами знаете. 

    Федор, конечно, мог поднажать, но не захотел в этот раз.

    - Леня. Ты мне нужен, - совершенно обыденно сказал Федор, перестав созерцать подростка и повернувшись к Лене.

    - Допереть это чудо до тачки?

    - Да. Именно.

    Леонид без лишнего слова подошел к стоящему у стены подростку, перекинул его через плечо и пошел за Федором. В молчании они спустились по лестницам, вышли из дома, дошли до «Хаммера» Беляева. Федор открыл дверцу машины и посторонился, пропуская Леонида вперед. Леня нагнулся внутрь автомобиля, что бы положить на сиденье так и не приходящего в себя парня и, Федор, легким движением руки, отправил Леонида в забытье. 

    Запихав два бесчувственных тела в «Хаммер», Федор сел за руль и поехал в Петергоф. Приехав к Кузе и отдавая Виталия, как неодушевленный предмет, Кузьме, распорядился:

    - Посади его пока… в оранжерею.

    - Не напугается?

    - А хоть бы и напугался. Надо же как-то… учить.

    И, уже уходя, обернулся на пороге и сказал:

    - Приеду, серьезно поговорю с тобой, ты понял меня? 

    - Что-то случилось? - удивился Кузьма. 

    - Случилось, - отстраненно согласился Федор и уехал, оставив Кузю в раздумьях. 

    Вернулся он только через три дня, поместив Леонида в надежную частную клинику под присмотр квалифицированных врачей. Леонид к тому времени уже более-менее пришел в себя и понял, что от Федора он не сбежит. 

    Кузя, на самом деле, не особенно обрадовался приезду Федора.

    - Привет, - доброжелательно поздоровался Кузя, когда Беляев вошел на огромную веранду.

    - Привет! - согласился Федор, - Где Наталья Евгеньевна?

    - В кабинете, наверное… - ответил Кузя, недоумевая, зачем Федору нужна бабушка. 

    - Позови ее, я саженцы привез.

    Пока Кузьма звал Наталью Евгеньевну, Федор выгрузил из автомобиля гору бумажных мешков с саженцами деревьев, пакеты с луковицами лилий, специальной землей, удобрениями и прочей дребеденью. Наталья Евгеньевна пришла, всплеснула руками и засуетилась по хозяйству.  

    За заботами об обустройстве сада приятно прошел весь день. Федор любил такие дни. В такое время он вспоминал, что у него когда-то тоже была семья, вспоминал, как был нужен и любим когда-то, давным-давно.       

    Наконец, все было посажено, удобрено, подрезано, привито и подвязано. Федор и Кузя вернулись в дом, где бабушка уже напекла ватрушек. Напившись чаю и объевшись ватрушками, приходя в себя после сытного угощения, дождавшись, когда Наталья Евгеньевна уйдет в недра дома, Федор, как бы невзначай, спросил у Кузьмы:

    - Леня про коридор недавно вспоминал…

    - Про какой коридор? - не понял Кузя. А точнее - сделал вид, что не понял. 

    - Про такой. Ты, что, много коридоров ставить умеешь?

    Кузя опустил глаза, затем бесстрашно поднял их на Федора:

    - Хорошо. Я спасал свою жизнь.

    - Это теперь так называется? Воспользоваться временным коридором, вернуться в прошлое,  выйти из окружения до его начала… Сколько человек было с тобой? 

    - Да они ничего не поняли, Федя!

    - Еще бы они что-то поняли, - Федор стал проявлять признаки раздражения, что случалось с ним крайне редко, - Они главное поняли - что ты черт знает что можешь, вот что они поняли, кретин!

    - Один я уйти, все равно, не мог! - напрягся Кузьма. 

    - Поэтому ты раскрыл тайну, - кивнул Федор. 

    - Я должен был сохранить тайну и умереть. Так? - Кузьма был искренне удивлен тем, что Федор выговаривал ему за спасение людей.

    - Кузя, ты кретин. Я тебе это уже говорил? - поинтересовался Федор совершенно другим, уже спокойным тоном.

    - Да, упоминал, - подтвердил соображение Федора Кузьма.

    - Ты должен был мне сказать об этом, как только ты вернулся. Я бы принял меры, и они позабыли бы тот странный случай. Ты должен был сразу мне об этом сказать, сразу. Пожалуйста, больше не делай так.

    - Хорошо, - Кузя опустил глаза, чувствуя облегчение. 

    На самом деле он очень боялся этого разговора, единственно надеясь, что Федор не узнает о случае в ущелье. Напрасно. С опозданием на пять лет, но Федор узнал, что его ученик нарушил один из основных законов, на которых была выстроена их жизнь - не допускать к знанию посторонних.

    - Пошли к щенку, - распорядился Федор.

    - Пошли, - с облегчением согласился Кузьма, поняв, что выволочка окончена. На самом деле, он не ожидал так легко отделаться.

    Под щенком Федор подразумевал юного наркомана. 

    Кузьма повел Федора в «оранжерею» - большой подвал под гаражом. Этот подвал был оборудован в виде оранжереи, и там росли самые разнообразные растения, что в здешнем климате не водились. Организовать зимний сад под землей в свое время стоило целое состояние, но Федор никогда не жалел ни о потраченных средствах, ни о потерянном времени.

    Войдя в подвал, Федор глубоко вздохнул, вдыхая пьянящий запах экзотических и магических растений. Если бы кто вошел в оранжерею вместо Федора, Кузьмы или бабушки, то получил бы не малый нервный шок. Федор с удовольствием огляделся. Зрелище и впрямь было преизрядное.

    При виде людей растения зашевелились, принимая достойный вид - хищные орхидеи захлопнули пасти, неразлучники отцепились друг от друга, мандрагоры засвистели своим разбежавшимся собратьям. 

    Большое просторное помещение было создано, как целая система подземных гротов и галерей. На сводах висели мохнатые лианы с большими яркими цветами. Освещалась оранжерея высокими тонкими колоннами, числом двенадцать. На всех колоннах были выбиты рунические узоры, и эти узоры-то как раз и светились, освещая именно те растения, которым в данный момент требовался свет. По полу вольно разложила свои «щупальца» огромная разветвленная лиана. Она периодически переползала с места на место и сбрызгивала, а то и поливала, растения, нуждающиеся в поливе. Поэтому хождение по оранжерее требовало некоторого навыка. В специально устроенных нишах и выступах стояли, сидели, висели, перебегали с места на место разные цветы, что любой ботаник обозвал бы мифическими.

    Базилик стоял, задумчиво шевеля листьями, с которых стекали капли ядовитой лунной жидкости. Рядом с ним тихонько посвистывал черный бамбук, привезенный в свое время с Антильских островов и прекрасно прижившийся. Сейчас на нем висело множество разных гаек и гаечный ключ.

    - Притягательное растение.., - подтвердил старинное поверье Федор, - Все притягивает… Опять базилик убегал?

    - Опять, - кивнул Кузя, - весь в лунном свете измазался.

    Богородская трава шевелила голубенькими цветочками и на Федора с Кузьмой внимания не обратила ни малейшего. 

    Объевшаяся белена сыто рыгнула в сторону мужчин.

    - Ты ее не перекармливай, - посоветовал Федор, Кузя только пожал плечами, зная, что белена все равно обожрется, а если дать мало, то стащит у кого-нибудь.

    Индийская конопля бесшумно пританцовывала, хлопая себе листьями, не обращая ни на кого внимания. Разрыв трава сидела в большой, отгороженной ото всех кадке, вся усеянная клочками газеты.

    - Приношу ей, пусть развлекается, - сказал Кузя, - а то просто вянет, если рвать нечего. Свежие больше любит. Пожелтей.

    Одолень-трава медленно, но верно одолевала большой стеклянный колпак, коим была накрыта во избежание эксцессов. 

    - Может железным накрыть?

    - Железный она в два приема одолеет. Забыл, что она со свинцовым сотворила?

    Федор усмехнулся и кивнул. Удержание одолень-травы на одном месте было немалым искусством. 

    Папоротник набил бутоны и, явно, собирался в этом году цвести. Петров крест светился в полутьме оранжереи, как аметист. Плакун-трава, тихо всхлипывавшая в своем уголке, при виде людей разразилась бурными рыданиями.   

    Федор, не обращая внимания на все эти чудеса, прошел в дальний угол подвала. В нем было сделано несколько ниш, отгороженных крепкими стальными решетками. В одной из них сидел мальчишка, сжавшись в комок и закрыв голову руками. Вокруг него, участливо поглаживая его по плечам и голове, стояли молодые мандрагоры, периодически переговариваясь пронзительными голосками. 

    При виде Федора мандрагоры быстренько разбежались по своим горшкам и закопались для надежности. Беляев шикнул на зазевавшихся так, что те бросились закапываться в один горшок все месте. Подойдя к нише, он выдернул застрявшую между прутьями особо толстую мандрагорку, что уже начала истерически повизгивать, метко бросил ее в пустующий горшок, открыл замок и вошел в загончик:  

    - Пришел в себя? 

    - Да.., - юноша поднял голову, заглянул Федору в глаза, но увидел в них только холодную насмешку, - Пожалуйста, заберите меня отсюда!

    - Тебя кто-то обидел здесь? - участливо спросил Федор.

    - Нет… Просто они очень…

    - Кто? Здесь, кроме тебя никого не было, - доброжелательно сказал врач.

    - Эти кусты… Они хотели меня съесть!

    - Эти кусты? Они же растения, растут в горшках, - Федор улыбнулся.

    - Они вылезают из горшков. Они все время орали, я чуть с ума не сошел…

    - Такое бывает... при таких наркотиках, какие ты употребляешь.

    - И еще… Еще этот кот… Что сидит на дубу! Он все время рассказывал какие-то сказки, про крыс, про мумии, про каких-то ужасных богов…

    - Успокойся, здесь нет никакого дуба. И кота никакого нет! 

    За спиной Федора неслышно возник дуб, окованный золотой цепью и погрозил юноше ветвями. Кот, спящий на цепи, обмотанной вокруг ствола дуба, зевнул, открыв черно-розовую пасть, обнажив здоровенные клыки.

    - Ненавижу Пушкина! - застонал мальчишка, - Помогите мне, - он просительно заглянул в глаза врачу, - Пожалуйста! Они приходят! Кот хотел меня съесть! Он пролезает сквозь прутья…

    - Сейчас я отвезу тебя к отцу. Он очень волнуется за тебя. Он поможет тебе вылечиться. 

    Федор сделал паузу, давая мальчишке насладиться ощущением покоя и обещанием безопасности, а затем, как ни в чем не бывало, продолжил:

    - Но если ты еще раз притронешься к игле, эти маленькие кустики вместе с котом придут и сожрут тебя живьем… Ты меня понял?

    - Да, да! Я больше никогда не стану колоть эту дрянь! 

    - Вот и отлично, - Федор протянул руку и, взяв за плечо, поднял съежившегося подростка с пола, - Поехали! 

    Приехав в Петербург и возвратив юную неприятность в лоно семьи, Федор смог вернуться к более серьезной проблеме - Леониду.

     Леонид лежал в одиночестве в частной палате и, задумчиво смотрел в потолок, когда к нему вошел Федор. 

    - И что? - безжизненным тоном спросил Леонид, вместо приветствия, - привез ты меня сюда…

    - Не хочешь лечиться - выпущу, - ответил Федор.

    - А смысл? Лечиться? Для чего?

    - Жизнь не закончилась, Леня. 

    - Закончилась. 

    - Для тебя еще не закончилась. Для Марины… Ты думаешь, ей приятно было бы знать, как ты тратишь свою жизнь?

    Леня, как змея, развернувшая свои кольца и метнувшаяся на врага, вскочил с кровати и бросился на Федора. Врач легко отразил атаку бывшего спецназовца и ловко швырнул его на кровать.

    - Не дорос ты еще, драться со мной, - без малейших признаков превосходства, а просто констатируя факт, сообщил Федор. 

    - Это точно, - согласился Леонид, - В морду тебе дать не выйдет.

    Федор отстраненно согласился:

    - Не выйдет. 

    - Ты понимаешь, что я люблю ее?

    - Понимаю, - кивнул Федор.

    - Что ты понимаешь! Вот ты… Ты ведь колдун?

    - Можно сказать и так, - ответил Федор, не желая вдаваться в тонкости.

    - Можешь сделать так, что бы я ее разлюбил? Что бы каждую секунду ее не вспоминал?

    - Хитрое дело.., - задумался Федор, затем принял решение, - Я могу лишить тебя способности любить вообще. Любить всем сердцем. Привязываться.

    - Вообще никого не смогу полюбить?

    - Вообще. А в замен, могу дать тебе какую-нибудь другую способность. Талант актера. Или сногсшибательную привлекательность для женщин. Или сразу обе этих способности.

    - Врешь, - протяжно, как как-то по-детски, сказал Леонид, - Не бывает такого.

    - Бывает еще и не такое.

    Леонид поерзал, встал на ноги и подошел к окну, на Федора он не смотрел.

    - Хм… А зачем мне привлекать женщин, если я их любить не смогу? 

    - Ты их душой любить не сможешь. А так… пожалуйста. Увлекаться, увлекать за собой…

    - Нет, это я понял… А смысл?

    - Закрыть пустоту в душе.

    - О! Это ты прав… Только она уже есть… Пустота…

    - Та пустота - другая. Так что - решай.

    - Прямо сейчас? 

    - Да, - кивнул Федор, - прямо сейчас. 

    - Знаешь, что… Наверное, ты прав. Любовь - это такая мука… Давай, забирай! 

    - Дай мне руку.

    Леонид протянул Федору руку, тот крепко взялся за нее и, используя прикосновение, как проводник, мощным мнемоническим толчком лишил мужчину сознания. Остальное было делом довольно обычным - Федор закрыл участки подсознания Леонида, отвечающие за глубокие эмоциональные привязанности, оставив только его родителей и самых близких друзей. Актерский талант разбудить было довольно просто - Леонид и так был талантливым художником, немного простимулировать этот участок мозга не представляло никаких трудностей. Ну, а насчет привлекательности к женскому полу - здесь и стимулировать ничего не требовалось, великолепная мужская красота Леонида вовсе никуда не делась, а шрамы лишь добавили ему загадочной притягательности.

    Когда Леонид очнулся, он ощутил странную пустоту и легкость. Образ жены потускнел и был просто воспоминанием, а не открытой, ноющей раной. На тумбочке Леонид увидел визитную карточку небольшого театра. Через месяц он уже вышел на сцену в первом спектакле в своей жизни. 

    Единственное, чего не стал делать Федор - это блокировать воспоминания о счастье с Мариной. По этой ли, по какой-либо другой причине, но Леонид не мог жить в одиночестве в своей квартире. Помучившись в разных местах, он  как-то заехал к Кузе, где по обыкновению, пребывал Федор. Разговор сошел на невозможность найти нормальную комнату и, в конце концов, Леонид поселился на кухне Фединой коммуналки.      

Глава 2.

    Известный актер с интересом смотрел на Федора, ожидая традиционной шпильки.  

    - Впечатлил? - с ехидцей спросил Федор, зная многочисленных возможностях приятеля.

    - О-ой! Такой, говорит, камасутры и в кино не видывала. Как твой шеф на этой табуретке спит, непонятно! - лениво потянувшись и встряхнув головой, ответил Леня.

    Федора он традиционно представлял своим дамам как художественного руководителя театра.

    - Самому непонятно, - меланхолически согласился Федя и вошел внутрь.

    В единственном свободном углу, под окном комнаты, стояло антикварное угловое канапе. Другой мебели, хотя бы минимально пригодной для сна, в комнате не было. Как бы подтверждая эту мысль, на канапе была постелена свежая простыня. Бросив на пол сумку, врач повернулся к висевшим в углу иконам и перекрестился. 

    Комната Федора была большой, как банкетный зал, угловой с тремя окнами, светлой и, даже, когда-то, просторной. Но теперь… Простенки между окнами и стены у двери были заняты двумя высокими платяными шкафами в стиле ампир, и огромным французским буфетом, заставленным статуэтками расписного фарфора и безе, расписной фарфоровой и нежнейшей хрустальной посудой, немецкими пивными кружками, эмалевыми и золотыми кубками и графинами. Оставшиеся стены были заняты тремя старинными книжными шкафами, в свою очередь заставленными книгами, забитыми под завязку офортами, гравюрами, художественными альбомами. На середине комнаты стоял бескрайний, как пшеничное поле, письменный стол, инкрустированный дорогим деревом, на ножках в виде драконьих позолоченных лап. Вокруг стола стояло три итальянских кресла XVII века. Но все это было еще пол беды. 

    Все свободное пространство комнаты занимали стопки книг, не поместившихся в шкафах, они стояли под столом, у шкафов, у буфета, под креслами. Книги  были самые разнообразные - художественные альбомы, средневековые фолианты, здоровенные тома по медицине, старинные трактаты по алхимии, гримуары с тайными формулами и антикварные травники и бестиарии. Отдельными стопками стояли энциклопедии, словари, справочники,  иллюстрированные гербовники, атласы и поваренные книги.

    Также на полу стояли картины, которым просто не было места, где висеть - изящные пейзажи, богатые натюрморты, мощные батальные сцены и, два портрета. Первый был старинным парадным портретом кавалера в роскошных доспехах и мантии, отороченной соболем. Кавалер носил ордена Святой Анны и Святого Владимира, но был до мельчайших деталей похож на Федора, хотя портрету было не мене двухсот лет. Другой - фантазийный портрет молодой красавицы в образе Минервы. Художник замечательно передал свежесть и красоту ее лица, золото рыжих волос, ослепительную зелень глаз. Красавица Минерва была изрядно похожа на того Федора, что смотрел с живописного полотна.  

    Все остальное пространство пола занимали стойки для оружия, набитые дорогими и редкостно красивыми мечами, метательными топорами, саблями, шашками, шпагами, дагами и еще десятками разновидностей колюще-режущих орудий смерти. Было несколько антикварных кремниевых ружей, все в прекрасном состоянии, пистолеты с инкрустациями и драгоценными камнями, несколько дротиков и две алебарды с украшениями чеканного серебра. 

    Письменный стол, как зерцало, вмещал в себя отражение своей вселенной - сиречь комнаты Федора. Узор на столешнице изображал сцепившихся в смертельной схватке драконов. На этой битве, в боевых порядках, стояли три письменных прибора различных эпох. В центре стола покоился большой справочник по органической химии, открытый на интригующей статье «Интерференция нуклеотидных цепочек». Что бы сей том не закрылся, и не скрыл от мира мудрость, хранящуюся в его недрах, на нем, поперек страниц, лежал дуэльный пистолет с перламутровыми накладками на рукояти. 

    На стратегических точках стола лежали и стояли разные предметы - камеи из аметиста, резная слоновая кость, каменные ножи, реторты, которые вполне годились для выведения гомункулусов, статуэтки из дерева и кости, дарохранительница в виде кисти руки святой Анхен и прочие, совершенно необходимые в хозяйстве врача, вещи. Вокруг ценных вещей грудами лежали бумаги Федора. 

    Венчала композицию на столе огромная щетка кристаллов аквамарина,  конкурируя только с огромным бронзовым канделябром в виде древа мира о двадцати четырех свечах. Изысканный канделябр со множеством подвесок в виде райских птиц, раззолоченных яблок, кистей винограда, гроздей инжира, весь в резных виноградных и хмелевых листьях мог украсить любой дворец или музей. Но аквамарин тоже был не плох - почти два фута высотой с идеально столбчатыми кристаллами, нежнейших оттенков синего, голубого и сине-зеленого, он приковывал глаз и очаровывал, как пение сирен, играя теми отблесками света, что проникали сквозь окна. 

    Света, впрочем, было не много, потому что пространства окон также были использованы должным образом - на одном грудами лежали коллекционные коробки, доверху набитые насекомыми, минералами, гербариями, а к другому было и вовсе не подойти - перед ним стоял огромный дубовый резной каминный портал, привезенный в Россию в начале XVIII века, но сделанный в Нюрнберге в конце XV. Федор свободно проходил сквозь него, всего лишь пригнувшись. Как деревянный портал пережил блокаду, знал только Федор. 

    Знакомые Федора, впервые попав в этот сад неземных наслаждений, всегда советовали ему что-то продать и купить себе нормальную квартиру, где-нибудь в новом районе. Федор неизменно отвечал, что эти вещи ничего не стоят, а расставаться с памятью за копейки - не имеет смысла.  

    На самом деле, всего этого антикварного добра, сваленного как попало, хватило бы на покупку не менее трех квартир в самом центре, но Федор, по разным причинам, вещи эти хранил, особо стараясь не разбазаривать. Причем было здесь далеко не все - самое ценное и дорогое сердцу Федора было аккуратно сложено в коробки и составлено на чердаке дома Кравченко.

    Постояв в раздумьях перед иконами, Федор прошел к одному из огромных шифоньеров, достал оттуда великолепный шелковый халат, весь в разноцветных павлинах, переоделся, и, усевшись в одно из кресел у стола, мгновенно заснул. Его поза чем-то напоминала позу спящей птицы. 

    Федору снился сон. Снился в который раз. 

    Лес резных мраморных и ониксовых колонн, уходящих в поднебесье… Но небес не было там, только каменные арки, все выше, выше, выше… Насколько хватало взгляда, только тяжелые монолитные своды, в отблесках алого и багрового пламени. Реки раскаленной лавы, снопы искр и фейерверки огненных брызг. И среди потоков расплавленных металлов, водопадов, текущих раскаленным добела вольфрамом, гейзеров платины и оливина, не спеша и как бы нехотя, проплывали огромные острова, кружа вокруг собственной оси и собратьев, лавируя между скальных выступов и исчезая во тьме неверных отблесков огня. 

    Один из островов гордо парил в самом центре необъятной пещеры. Его вершину, будто срезанную невероятных размеров ножом, венчал ажурный обсидиановый замок.  

    В галереях, переходах, коридорах, покоях замка звучала музыка, раздавались веселые голоса, звуки песен, смех. В бальной зале, где из кварцевых окон в кованных переплетах рениевых рам, виднелись бескрайние просторы подземного мира, развлекалась огромная роскошно наряженная толпа в костюмах драконов, птиц, фениксов, саламандр, грифонов, вампиров и демонических сущностей.

    Прогремел гонг и все собрание, как одно существо, повернулось к массивным двойным дверям, на одной створке которых был изображен дракон, а на другой - феникс. 

    Громовой голос пророкотал на весь замок:

    - Леди Айланда, Госпожа Дома Огня! Лорд Фьод, Господин Дома Огня! 

    Двери медленно открылись, и в зал вступила монаршая пара.

    В полном, если бы не музыка, безмолвии все смотрели на входящих в зал.  Федор, в черных, украшенных золотом, одеяниях, шел, держа под руку молодую женщину редкостной красоты. Ее рыжие волосы, уложенные в сложную прическу, идеально гармонировали с алым платьем, отделанным розовым жемчугом и кораллами. Как только они вошли, все кавалеры склонились в низком поклоне, а дамы присели в реверансе. 

    Федор, рука об руку со спутницей прошли вдоль замершей при их приближении толпы и подошли к паре, неприметно стоящей у окна. Они стратегически  расположились между колонной и окном, в безнадежной попытке скрыться от пристальных взглядов многочисленных присутствующих. Эта пара действительно приковывала взгляды. Мужчина и женщина, стоявшие за колонной так, что бы привлекать как можно меньше внимания, явно смутились от столь высокой чести, так неожиданно им оказанной и склонились в изящных, каждый на свой лад, строго предписываемыми этикетом, поклонах. 

    Высокий мужчина с яркими нефритовыми глазами и волосами цвета спелых колосьев, наряженный в серо-черный камзол без украшений, совершено в них и не нуждался. Высокий, статный, он излучал силу и величие. Молодая женщина, стоявшая рядом с ним, явно была его сестрой - такие же зеленые глаза, овал лица, чуть вздернутый нос… Волосы, впрочем, были не золотистыми, а по здешней моде, ярко рыжими, и слегка вились. На ней было изумрудного цвета платье, отделанное серебряными кружевами, а в прическе красовалась живая алая роза.

    Федор повернулся, с почтением обратившись к своей спутнице:

    - Матушка, позвольте представить Виктора, лорда дома Опалового Сияния, и его сестру Анну, драконов.

    Виктор и Анна, весьма смущенные таким пристальным вниманием к своим особам, вновь почтительно поклонились Айланде.

    - Как вы устроились, Виктор? Хорошо ли вас принимают в Хьяульсунмире?

    Виктор приложил руку к сердцу и проникновенно сказал:

    - Мы не смели и надеяться на столь теплый прием, Старейшая. 

    Айланда улыбнулась и переключила свое внимание на Анну:

    - Как вы находите наши наряды, Анна?

    - Восхитительными, Старейшая, - улыбнулась Анна.

    Правительница самого богатого и одного из самых влиятельных Домов Подземного мира уж наверняка оценила «скромные» наряды Анны и Виктора, стоившие не менее боевого скакуна каждый.  

    Айланда улыбнулась и кивнула: 

    - Развлекайтесь, дети.

    Виктор и Анна поклонились Айланде в третий раз. Правительница повернулась к сыну и спросила:

    - Ты танцуешь с… Анной, сын? - запнувшись перед именем минуту назад представленной ей девицы.  

    Федор, что в этом мире был назван Фьодом, кивнул и улыбнулся:

    - Да, мама, три танца.

    Айланда прикрыла веки в знак своего согласия с тем, что таким, якобы незначительным, гостям, оказываются такие почести.

    - Я всегда рада друзьям моего сына.

    Госпожа Дома Огня величественно кивнула и, не дожидаясь очередного поклона, повернулась, чтобы прошествовать к своему законному месту - Пасти Фафнира - трону, что подарил своей внучке сам великий Дракон.

    Трон был сделан в виде раскрытой пасти огромного дракона, с подушками для сиденья между зубов. Федор подвел Айланду к нему, она уселась на алые подушки, почти полностью слившись с ними. Федор подозревал, что такое сочетание цветов было подобранно специально, но комментировать эту мысль вслух не стал. 

    Музыка зазвучала громче. Федор церемонно поклонился матери и, дождавшись ответного кивка и небрежного жеста рукой, отошел от трона, подойдя к молодой брюнетке, что стояла в нескольких шагах от него. 

    Федор совершенно обыденно обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Подобная вольность была воспринята всеми как должное, никто в зале даже не повел бровью. Федор, между тем, смеясь, что-то рассказывал изящной даме, она заинтересованно кивала, затем кивнула еще один раз, с чем-то соглашаясь. Федор взял даму под руку и подвел к Виктору и Анне. 

    - Виктор, Анна, знакомьтесь. Это - моя тетушка Мирель. 

    Он отвесил даме изысканный поклон:

    - Душевно рад, леди Мирель.

    Анна улыбнулась:

    - Такая честь для меня, Старейшая…

    Мирель таинственно улыбнулась:

    - Я всегда рада друзьям моего племянника.

    Федор протянул руку и вложил руку своей тетушки в ладонь Виктора:

    - Прошу Вас, Виктор, идти вперед. Начните первую фигуру танца. Мы с Анной последуем за Вами.

    Виктор галантно поклонился и взял леди Мирель под руку. Федор взял за руку Анну, и поцеловал ей пальцы.

    Шепотом, который услышала половина бального зала, он сказал: 

    - Мы еще пойдем первой фигурой… В другом танце…

    Но, насладиться танцем с красавицей Анной, ему в этом сне не было дано - зазвонил будильник и Федор очнулся от грез. Вздохнув, он начал собираться на работу - сегодня у него была лекция для второго курса лечфака.

Глава 3.

    Медицинский институт жил своей, совершенно обыденной жизнью. Толпы студентов хаотически перемещались по коридорам и аудиториям, что-то обсуждали, о чем-то спорили, в чем-то соглашались друг с другом. Все было как всегда. В одной из больших аудиторий, способных вместить весь поток, студенты, как и везде, готовились к лекции. Правда, почти все девушки в этой аудитории  вместо того, чтобы читать конспекты, смотрелись в зеркала своих пудрениц, а юноши изо всех сил старались выглядеть строже и солиднее. Прозвенел звонок. Все были готовы к лекции, абсолютно все на своих местах, в полной тишине. В аудиторию вошел доктор Беляев. 

    Студенты встали, доктор приветливо кивнул и сделал знак рукой садиться. Все знали, что он не проронит ни звука, пока не взойдет на лекторское возвышение. Студенты, как один человек, уселись на свои места. Федор Михайлович в абсолютной тишине пересек пустое пространство от порога аудитории до ступенек кафедры, легко и элегантно взошел на кафедру и только сейчас все в аудитории вздохнули. Почему так происходило - сказать не мог никто. Да, молодой доктор медицины был красив и изящен, умен и эрудирован, прекрасный лектор и внимательный собеседник, но все это не имело ничего общего с тем гипнотическим воздействием, какое он оказывал на людей. Студенты ловили каждое его слово. 

    - Доброго Вам дня, - произнес он свое обычное приветствие и скользнул одобрительным взглядом по барышням, сидящим в первых рядах. Барышни зарделись и опустили глаза, смутившись. Каждая подумала, что его одобрительный взгляд относился лично к ней.   

    - Сегодня мы с вами начинаем новую, очень интересную и сложную тему - «Дисплазия  соединительной ткани». 

    Небрежным жестом он показал на плакаты, висящие за его спиной с изображением разных тканей - нормальных и патологических.

    - Дисплазия соединительной ткани - группа генетически гетерогенных и клинически полиморфных патологических состояний, характеризующихся.., - начав лекцию, Федор погрузился в собственные мысли.

    Главной из них была мысль о том, что неплохо бы заново покрасить «Хаммер», верно служивший ему вот уже скоро пять лет. В конце концов, этим летом в Санкт-Петербурге саммит большой Восьмерки, а он на облезлом автомобиле. Просто позорит родной город! Из этой мысли плавно вытекала следующая - какую именно из государственных организаций города следовало «развести» на финансирование покраски любимой автомашины. По всему выходило, что легче всего сделать это с прокуратурой. Затем мысли, не покидая прокуратуры, плавно перетекли на Ирину Костромину, второго заместителя прокурора города, и там и остались…

    В коридоре под расписанием, в общем бурлении жизни, студенты решали стратегические вопросы обучения. Старшекурсники снисходительно посматривали на студентов младших курсов и старались говорить, подражая врачам.

    - Что у нас завтра?

    - Второе зачетное по литературе!

    - Не может этого быть! Сейчас же нижняя неделя! - ахнуло сразу несколько голосов. 

    - Ага! Как же! Замена же была! Саммит же, мать!  

    - Без наших профессоров саммита не будет, что ли?

    - Будет, не будет! Достоевский нас убьет! Вот, что будет! Кто-нибудь готов к железам? А к крови?

    - А кто такой Достоевский? - спросил какой-то новичок со второго курса.

    - Великий писатель! - редкостно стройным хором ответил четвертый курс лечфака. У второкурсника отвисла челюсть, но через мгновение он  понял, что его разыгрывают. Собрав всю силу воли, он с достоинством удалился. Четвертый курс также побрел от расписания, обсуждая острую проблему «литературы». 

    К гистологии название «литература» прикипело давно и надежно. Родилось оно из прозвища доктора Беляева - студенты в первый же год его появления в институте окрестили его Достоевским, и это осталось. Да и какая ассоциация могла родиться у ленинградских студентов при имени-отчестве Федор Михайлович? Естественно - Достоевский. Тут уж не поспоришь. И что же именно мог вести этот самый «Достоевский»? Гистологию? Помилуйте! Литературу, конечно же, литературу! Время шло. Беляев стал кандидатом наук, затем доктором, но так и оставался на кафедре гистологии. Спустя десять лет, даже в учебной части можно было услышать: «Нормальная физиология получает трех дипломников, патологическая анатомия - тоже трех, а литература в этом году - аспиранта и дипломника». Сказать в институте «кафедра гистологии» означало выдать в себе чужака.  

    Студенты тем временем разработали что-то вроде стратегии, хоть уже и начали узнавать, что абсолютно корректный и всегда сдержанный Федор Михайлович - жесточайший тиран, когда дело касалось профессиональной подготовки. Всю глубину своих затруднений им предстояло постичь на сессии, когда все их жалкие доводы о сложности науки и их загруженностью во время сдачи сессии, разбивались о его вопрос: «Что будет, если Вы поставите неправильный диагноз?». Вопрос, конечно, был риторический.

    - Хрящи есть у меня. Могу поделиться… 

    - У меня есть мышцы, - сказала приятная высокая блондинка, уверенная в том, что Беляев к ней неравнодушен. 

    - А у меня - железы… Сообразим что-нибудь? - спросил спортивный парень, давно влюбленный в нее. 

    Девица одарила его заинтересованным взглядом: 

    - Сообразим.

    Беляев заканчивал очередную лекцию. Сегодня его раздражало решительно все - шум в аудитории, вопросы студентов, его ответы, тема лекции, сама лекция, которую он мог бы прочитать не только во сне, но даже и под общим наркозом. Но внешне это не проявлялось никак. 

    - Вопросов больше нет? 

    Услышав в ответ смущенное бормотание, спокойно продолжил:

    - Ну, тогда разрешите мне завершить сегодняшнюю лекцию. До следующей встречи, дамы и господа. 

    Он уже повернулся, чтобы уйти, как вспомнил еще одну вещь. Как только он повернулся к аудитории, студенты, уже начавшие собираться, застыли, как зачарованные.

    - Да. Кто не взял темы для рефератов? Семестр заканчивается через два месяца. О чем вы думаете, непонятно. И как вы гистологию сдавать будете - не представляю... Хотя, нет, я-то, как раз представляю, что будет… Давайте уже, начинайте работать, - он сделал паузу, завершая разговор, - До встречи. Жду вас за темами.

    С этими словами, Федор кивнул, уже окончательно заканчивая разговор, и вышел из аудитории.

    У двери в аудиторию стеной стояли студенты. Федор очень осторожно стал протискиваться сквозь вязкую, как желе, толпу, когда в общем гвалте услышал обрывок разговора:

    - А кто в этом хорошо разбирается? - спросил приятный девичий голос.

    - Да Достоевский! Он же доктор медицины, - ответил юношеский голос, и Федор тут же повернулся, чтобы как следует обругать нахала, который уже просто в глаза назвал его, хоть и почетной, но кличкой. Взглянув в ту сторону, он не произнес ни слова - его язык буквально прирос к гортани. Перед ним, в пол оборота, стояла высокая, почти с Федора ростом, девушка с красивой фигурой и длинными золотистыми волосами, такой красоты, что ему в голову пришли слова: «ни в сказке сказать, ни пером описать». 

    - Достоевский? - усомнилась красавица, захлопав золотыми ресницами, как крыльями бабочки. Самое поразительное, ресницы эти были настоящими и даже не накрашенными. 

    - Ну да, Федор Михайлович, - снисходительно сказал старшекурсник, уже предвкушая забаву, но тут увидел Федора и застыл.

    - А где его найти? - искренне заинтересовалась красавица.

    - А вон он, с лекции выходит. Вот… вышел… из аудитории.., - пробормотал парень, кивнув Беляеву.

    - Ага, спасибо! - ответила девушка и пошла к доктору. 

    Тот только молча смотрел на нее. Красавица подошла к доктору вплотную и посмотрела на него преданными глазами:

    - Вы Федор Михайлович… Достоевский? - последнее слово девушка произнесла чуть  смущенно, все-таки чувствуя во всем этом подвох. 

    За ее спиной раздалось радостное ржание старшекурсников, уже предвкушающих полное моральное уничтожение попавшей в такое глупое положение девицы. Федор укоризненно оглядел весело смеющихся студентов. Смех затих. 

    - Я. Что вам угодно, сударыня? 

    Старшекурсники опустили глаза, неожиданно засмущавшись. Девушка покраснела. Федор приветливо улыбнулся красавице:

    - Могу я узнать ваше имя?…

    - Всеслава.., - окончательно смутившись, ответила девица и потупила глаза.

    - Мне очень приятно, какой у Вас ко мне вопрос?

    Они двинулись по коридору, дружески беседуя, но тут навстречу им показался Кузьма. Увидев Всеславу, он приподнял бровь, взглядом полностью одобрив выбор друга. Федор только неодобрительно нахмурился. 

    - Добрый день, сударыня. Добрый день, Федор Михайлович! - галантно произнес Кузьма.

    - Добрый день, Кузьма Петрович. Искал меня? - суховато ответил Федор.

    Кузя на мгновение задумался, затем спросил вовсе не то, о чем собирался, скосив глаз на Всеславу.

    - Видел мою новую статью в «Nature»?  

    - Конечно, видел. Ты, дорогой мой, допустил там две фактические ошибки и неточность в определении, - пожал плечами Федор.

    Кузя радостно улыбнулся. Всеслава удивленно переводила взгляд с одного на другого. 

    Кузя улыбнулся уже Всеславе:

     - Федор Михайлович настолько строгий судья, что всего три замечания о десятистраничной статье - это просто комплимент.

    Всеслава неожиданно ответила:

    - Я тоже… читала Вашу статью, Кузьма Петрович... О стоянке Мамонтова курья…

    Федор и Кузя посмотрели на Всеславу с уважением. Кузьма приосанился:

     - Нет. Ту статью Федор Михайлович около часа ругал. А это - новая. О клеточном строении мышц диплодока, найденного в пустыне Гоби два года назад.

    - О… - Всеслава удивленно приподняла брови и спросила, -  А разве находят не только кости?

    - Нет, не только. Современные технологии препарирования окаменелых тканей…

    - Я думаю, мы избавим даму от невероятных тайн препарирования окаменелостей, - холодно заметил Федор, - Ты в прошлое свое явление на кафедру обещал принести отчет? 

    - И я принес его… - с нежностью в голосе ответил Кузя.

    - О! Я должен увидеть это! - сказал Федор, тут же позабыв о Всеславе. 

    - Увы! Мой научный руководитель схватил его жвалами и унес в берлогу.

    - А два экземпляра - никак?! - Федор изобразил, что поражен в самое сердце.

    - А вы аспирант Федора Михайловича? - не совсем вежливо встряла в разговор Всеслава.

    - Он докторант и я его оппонент, а не руководитель, - ответил Федор и, подумав, добавил, - К счастью. 

    - О! - Всеслава переводила взгляд с одно на другого, явно не решив еще, кем восхищаться больше.

    - Сударыня, если вы придете завтра, я принесу вам книгу, - сказал Федор, изящно дав понять, что хотел бы избавиться от ее общества. Всеслава кивнула, поняв намек:

    - Большое спасибо, Федор Михайлович! 

    Девушка ушла, а двое ученых еще некоторое время провожали ее взглядами.

    - Знаешь, Федя… Твой вкус действительно безупречен и я…

    - Кузенька, еще одно слово и я разгневаюсь.

    Кузя жестами показал, что тема закрыта. Федор кивнул, и они пошли по коридору в подсобку. Федор и Кузя зашли в комнатушку, где Федор хранил разные ненужные никому вещи. Или прятал чьи-нибудь очень нужные. Как в этот раз. Согнав со стопки газет спящую мышь, Федор полез в глубину книжных завалов, что стояли у дальней стены. Наконец, извлек из их недр большую картонную коробку, ногой задвинул книги на место и повернулся к Кузе:  

    - Ну, что тебе сказать.., - он открыл коробку, протянул ее Кузе. 

    Там, аккуратно упакованные, лежали странной формы кости.

    - Да ты одно слово лишь скажи.

    - Кремний, - дернул плечом Федор.

    - Значит, не наврали, - констатировал Кузьма, - Придется ехать.

    - Как не кстати этот саммит! – вздохнул Федор.

Глава 4.

    Двадцать лет назад.

    Огромный дом в Петергофе, построенный двести пятьдесят лет назад, был великолепен и сейчас. Выстроенный в Тюдоровском стиле, дом под островерхой черепичной крышей, с четырьмя каминами и голландской печью, огромными окнами, украшенными затейливыми витражами и сложными переплетами рам, с глубокой наружной галереей, огромным эркером и двумя мансардами, служил убежищем и крепостью семейству Кравченко со дня своей постройки. 

    Десятилетний Кузьма сидел за столом в библиотеке, и переводил старинный манускрипт, написанный на арабском языке. Работа шла медленно, в основном потому, что переводить нужно было на латынь, а Кузя терпеть ее не мог.

    Библиотека была отделана панелями из резного дуба, изображавшие различные картины батальных сцен, сцены благородной охоты и звериной травли. С потолка на подростка смотрели вырезанные в темном дубе драконы и нетопыри, а в углах красовались тритоны и русалки, рыбьими хвостами срастаясь со стенами, превращаясь в морскую пену и коралловые острова. Между всем этим великолепием стояли массивные книжные шкафы, полные антикварных книг и редкостных безделушек. В центре библиотеки, напротив камина, стоял огромный письменный стол, за которым и занимался Кузьма. 

    Кузя одним глазом косил на, только вчера привезенный Федором, новый клинок, еще не опробованный в деле. Конечно, все мысли мальчишки были возле этого клинка, но он терпеливо и методично продолжал работу над арабской рукописью. 

    Но все когда-то заканчивается - вот и манускрипт подошел к концу. Кузя вздохнул, отложил тетради, аккуратно свернул и убрал свиток в футляр. Вскочив со своего места, он схватил клинок и, как вихрь, промчался вниз, где давно уже раздавались голоса деда, отца и Федора, снова приехавшего по каким-то своим делам к деду. 

    На лужайке перед домом вовсю шло шоу - Федор и Петр, оба в кимоно, сошлись в единоборстве, Михаил стоял рядом с ними и снисходительно улыбался. Петр был значительно крупнее и шире, он ловко обхватывал Федора и старался повалить его на траву, но Федор, как змейка, выскальзывал, оказывался за спиной Петра и аккуратно укладывал его в газон. Кузя бережно положил клинок на широкие перила крыльца, спустился по ступенькам, выбежал на лужайку и присоединился к веселью.   

    Кузьма жил в довольно странной семье, но, как и все дети, не сознавал этого - его семья и Федор составляли всю известную Вселенную Кузьмы. Сколько он себя помнил, в его жизни существовали родители, дедушка с бабушкой, Федор, волшебный сад под гаражом, сибирский кот Тихон, с удовольствием рассказывавший страшные-престрашные сказки, заповедный дуб, посаженный в центре их большого сада на златую цепь, не для того, что бы не убежал, а для того, что бы не начудил ненароком… В семь лет Кузя пошел в школу и обнаружил, что там невыносимо скучно. 

    В своем возрасте он говорил на восьми и читал на одиннадцати языках, имел довольно хорошее представление о навигаторских вычислениях, разбирался в географии и астрономии, и, первый месяц, на уроках он просиживал, просто витая в облаках. Проблемы начались чуть позже, когда выяснилось, что ответов на вопросы избежать не удастся.

    - Как получить число пять? - спросила учительница, седая и строгая Инна Витальевна. Взметнулся лес рук. Кузьма не прореагировал.

    - Кравченко? 

    Кузя встал, вздохнул, и, поискав в столь простом вопросе подвох, ответил:

    - Извлечь квадратный корень из 25.  

    - Зачем? - удивилась учительница.

    - Не знаю. Это Вам нужно было получить цифру пять. Мне она без надобности. 

    - О чем ты думаешь на уроке, Кравченко? - возмутилась учительница.

    - О! Я думаю вот о чем - если Плеяды восемнадцатого сентября занимали положение на небе в…

    И Кузя пустился в астрономические размышления, которые были совершенно чужды учительнице младших классов. К ее чести, она выслушала все доводы Кузьмы, не соглашаясь и не опровергая их, на его вопрос о том, прав ли он в своих выкладках, обещала подумать, так как это довольно сложный вопрос. Затем она спокойно перевела разговор на другое, вернув класс к менее философским, но более насущным проблемам - как же все таки получаются простые числа? 

    Когда за  Кузей пришла его мать, Людмила Владимировна, Инна Витальевна отвела ее в сторону и что-то долго внушала. Людмила некоторое время выслушивала все это, но потом сказала:

    - Мне нет ни малейшего дела до Ваших способов обучения детей, но Кузьма прекрасно разбирается в высшей математике и я, уже в свою очередь, не позволю Вам заставлять моего ребенка быть глупее, чем он есть.

    История имела свое продолжение, но как только дошла до директора, все успокоилось, как по мановению руки - директор велел Кравченко ни в коем разе ни к чему не принуждать.  

    Кузьма рос и, постепенно, ему пришлось привыкать, что между жизнью в его семье и жизнями других людей, «младших», как называл их Федор в разговорах с дедом и отцом - огромная разница.

    Серьезный «прокол» случился с Кузей в пятом классе, когда на литературе начались сказки Пушкина. Кузя, давно наизусть знавший все Тихоновы сказки, на вопрос учительницы: «А кто знает, откуда Александр Сергеевич взял историю для своей поэмы?» поднял руку и честно сказал: «Ему Тишка рассказал, только Пушкин этот все переврал», и, не спеша, в подробностях, рассказал историю о семи богатырях так, как рассказывал ему всегда серьезный кот Тихон. У учительницы чуть не сделался сердечный приступ.

    Разговаривать с директором на этот раз явился Беляев собственной персоной. После разговора с директором, Федор вернулся в дом Кравченко очень недовольный, взял жалобно мявкнувшего кота за шкирку и унес в кабинет, откуда долго раздавались голоса - то, раздраженный, Федора, то, обиженный, Тихона. 

    - Михал Петрович, зайди-ка, ко мне, - вызвал к «себе» в кабинет Федор хозяина дома и снова что-то долго и раздраженно гудел, изредка прерываемый замечаниями деда. Наконец, дед и Беляев вышли из кабинета и Федор, как ни в чем не бывало, сказал Кузе:

    - Собирай удочки. На вечернюю зорьку пойдем с тобой, посидим у речки. 

    У реки Федор в легкой, и совсем не назидательной манере рассказал Кузьме, что искренность и открытость - это похвальные качества в любом человеке, но свидетелями частной жизни людей должны быть очень не многие. Он легко и просто болтал о разных происшествиях в жизни Кузьмы, о которых не следовало никому рассказывать, и Кузьма слушал, кивал, следил за поплавком, убаюканный мягким и мелодичным голосом и в его голове кружилась мысль - да и зачем им, «младшим», рассказывать все это? Они ведь все равно не поймут и не оценят…

    В это время, Михаил Петрович, сидя в библиотеке, гладил обиженного кота и втолковывал сыну:

    - Ты, Петя, пойми. И я, и ты для него кто? Вот, то-то и оно, что дворовые люди. Отца он из собственного имения в свою науку взял, он же деда из крепости освободил и пожаловал купечество. И все равно... А Кузьку он возлюбил, как сына. Этого он никогда никому не скажет и себе даже не признается. Только если бы мы с тобой так отличились, что бы он сотворил?

    - В порошок бы стер, - кивнул Петр, - Это уж непременно. Уж выволочку бы знатную устроил. А Кузьке только голову немножко помутит, - Петр вздохнул, - да вот боюсь я, что от этой мутоты ему вреда больше будет, чем от ясной выволочки.

    - Не будет этого, - отрезал Михаил, - Ведьмаку ясный ум положен, и трезвое рассуждение. Иначе - пропадет. А Федор Михайлыч Кузьку не погубит. Я с детства помню… Он отца ни в грош не ставил, тот при нем слова вымолвить не мог, не то, что поперек молвить! Да ты и сам вспомни… Хоть ты мало этакого-то его видал… Как Кузьма родился, как сам-от из заточения-то вышел, с нами говорить-то по-другому стал, не по-прежнему. Словно в Кузьке есть что-то, Федору дорогое. Как посмотрит на Кузьму, затуманится… И испытания такого, что мне положил, прежде чем ведьмаком меня сделал, тебе - не назначит.

    Петр встрепенулся. Тема ведьмаковского испытания была для него интересом отнюдь не праздным. Михаил это заметил и погрозил сыну пальцем:

    - Даже не думай. Не моя это тайна, и не пытай.

    - Да нет, батя, я не про испытание… Отчего он в заточение-то попал? Как же они его одолели, а он потом вернулся и извел весь их Совет?

    - Не весь, да и не стал бы он… Троих только и извел. За дело, видно. Да и пользы от некроманта, да от ведьмы черной… А в гору себя заточить он сам позволил, оттого, что убил Отца Тишины бесчестно. 

    - И что? Надо было их всех известь! Да под самый корень!

    - Ты пойми, дурья твоя башка, нельзя их известь под корень, новые придут, много тебе радости с того будет? А всех вампиров не изведешь никогда, да и нельзя! Равновесие… А дело в том, что - бесчестно. Со спины он его ударил, тот его и не видел даже.

    - Вранье, - убежденно ответил Петр.

    - Он сам так сказал, - веско возразил Михаил.

    Некоторое время помолчали. И Петр, и Михаил знали цену словам. Научил их этому Федор, умевший и лгать, и хитрить, и уклоняться от истины, и умалчивать правду. Одно было несомненно, если Федор прямо говорил что-то, то так оно и было. Да вот только в спину он не бил. И учеников своих наставлял - победить ударом в спину - значит поиграть бой. Навсегда.

    Михаил вздохнул и продолжил:

    - И знаешь же, с тех пор, как Кузьма родился, ни разу клинок не обнажал. Ни саблю, ни дагу, ни кинжал. Скальпелями только балуется.

    - Балуется… Я так саблей не смогу, как он скальпелем.

    - Сравнил мыша с горой. Где он учился, да как, да сколько веков? А ты того только и умеешь, чему он тебя научил. А он… кончились наши разговоры, вон, идут, рыболовы… Глянь-ка, щуку какую Кузьке приманил!

    Петр выглянул в окно. Кузьма нес в сетке здоровенную щуку, и сияющий его вид говорил о многом - и о том, что мальчишка и думать забыл о Пушкине, и о том, что щуку поймал  он сам. С какой-то долей неощутимой помощи Федора. 

    - А ты говоришь… Если бы он со мной на рыбалку хоть раз пошел… Я бы наверно, со страху бы помер…

    Когда Кузьме исполнилось двенадцать лет, он в очередной раз задумался об ограничениях, наложенных на него родственниками. Обычный серый осенний день шел, как шел. Федор приехал как обычно. Дверь, как всегда, открыта - заходи, кто хочешь. Федор хотел. На веранде - ни души. Значит - все на кухне. Если вообще кто-то есть в доме. Федор снял куртку и ботинки, нашел «свои» тапочки и прошел темным коридором на кухню. В кухне горел неяркий свет, у плиты колдовала Людмила. Кухня, ее гордость и любимое место в доме, состояла из двух частей. 

    Первая - старинная, отделанная диким камнем и кирпичом, с огромным камином, переделанным в очаг, с пучками пряных трав и косичками лука, причудливыми банками солений и медными, ярко начищенными кастрюлями.  Вторая - суперсовременная - кафель, фаянс, сталь, мягкие обтекаемые линии, кобальт и  хром, синий, серый и белый. В центре композиции царил огромный холодильник кобальтового цвета, скрывающий достаточно еды, чтобы прокормить армию средних размеров. В углу кухни стояла плита, ослепительной окраской и размерами ничем не уступающая холодильнику. В ней сейчас пеклись пироги.   

    Федор несколько секунд постоял в тени, рассматривая ярко освещенную кухню, пахнущую пирогами и кофе, корицей, мятой и чем-то таким, от чего у Федора всегда щемило сердце… Обжитым домом.

    - Привет, Феденька, - сказала Людмила, не поворачивая головы.

    - Привет, Мила, - ответил Федор, выходя из тени, но, оставаясь за порогом, - Как ты всегда меня узнаешь?

    - Не знаю, Федь… Ты какое-то тепло приносишь…  Не знаю. Знаю, что это ты. Ты что на пороге стоишь?

    - Уже не стою, - Федор прошел в кухню, в круг света.

    Мила достала из недр ослепительно-синей плиты огненный противень и, через несколько мгновений Федор с наслаждением впился в лавово-горячий пирог.  

    Из ниоткуда, как все кошки, возник Тихон, расчесал лапами усы и завел любимую песню:

    - Расскажу я вам, дети мои, сказку…

    - Ты, давай рассказывай, а мы пока пироги есть будем, - сказала Людмила, а Федор добавил:

    - С мясом.

    - А мне?! - возмутился кот.

    - Так ты же не хочешь? - удивилась Людмила, - Ты же сказки рассказывать станешь?

    - Позже расскажу! - заявил Тихон и тут же утянул с противня только что отрезанный кусок.

    Сказки были отложены на неопределенный срок, Людмила и Федор с облегчением вздохнули. 

    Утолив первый голод, Федор долго пил чай и рассказывал Людмиле почему студенты лечфака нуждаются в тотальной лоботомии, она смеялась, пришел из школы Кузя и они долго болтали о пустяках. Наконец, весь чай оказался выпит, пироги съедены, Кузя отправлен учить уроки. Федор поднялся в кабинет Михаила Петровича.  

    Когда он вошел в кабинет, Кузя сидел на подоконнике и смотрел в окно.

    - Что случилось?

    - Ничего, - скучным голосом ответил Кузя. 

    - А! Значит, все хорошо, - согласился Федор, - Принеси мне, пожалуйста, «Альберта Великого».

    -  Он на столе лежит, - ответил Кузя, не пошевелившись.

    - Спасибо, - вежливо ответил Федор, подошел к столу и, сев за него начал читать старинный травник, сам не заметив, как углубился в изучение рукописи, присланной Михаилу на экспертизу.  

    Кузя продолжал сидеть на подоконнике, хотя Федор краем глаза видел, что ему очень неудобно сидеть в такой позе. Федор делал вид, что ничего не происходит до тех пора, пока Кузя, не повернулся к нему лицом и не спросил:

    - А ты можешь вызывать огонь? Ты можешь заколдовать ветер? 

    - Могу… А что случилось? - озадачился Федор.

    - Дедушка сказал, что мне нельзя заниматься магией!

    - Значит нельзя, раз Михаил Петрович сказал.., - пробормотал смущенный Федор.

    - Значит, я никогда не стану ведьмаком?! - резко спросил Кузя.

    - Кузя, что случилось, кто тебя обидел? - совсем беспомощно спросил Федор.

    - Никто меня не обидел! - взвился Кузьма, спрыгнул с подоконника и выскочил из библиотеки раньше, чем Федор успел открыть рот, чтобы ответить.  

    Несколько минут Федор сидел в раздумьях, обдумывая, что и как делать,  для хоть какого-нибудь исправления ситуации… Вызывать огонь? Колдовской ветер? Что за черт?! 

    Так ничего и не поняв, Федор пошел искать Людмилу.

    Людмила была где всегда - на кухне. Обложившись книгами и рукописями со всех сторон, она что-то увлеченно писала, перечеркивала, поправляла, записывала какие-то сноски на других листках и продолжала писать на том же самом листе, что и сначала.

    - Мил, ты очень занята?

    - Нет, Федь, не очень. Мне тут просто мысль пришла, я ее решила записать. Если вольфрам…

    - Нет, солнышко, Милушка, химию свою оставь, - взмолился Федор, зная по опыту, что про металлические сплавы Людмила могла говорить часами, если не сутками, - Ты мне лучше скажи, что случилось с Кузей?

    - Ой, он весь день сегодня смурной.

    - Да я уж видел! Странно. Пока мы плюшки трескали, он веселился…

    - Ой, да он как тебя увидит, будто солнцу радуется!

    - Мила, ну что ты, право! 

    - Я же правду говорю! А почему он такой, я не знаю. Он, кажется, вчера с дедом поссорился…

    - Пойду Михаила потрясу.

    - А они с Петей уехали на рыбалку. 

    Мысленно Федор выругался так, что Мила, даже не слыша слов, поджала губы и неодобрительно покачала головой.

    - Рыбаки! Ладно, пойду к Кузьке, - махнул рукой Федор и пошел искать Кузю.

    Искать долго не пришлось - Кузя сидел на веранде. Федор вошел на веранду и неожиданно для себя самого спросил:

    - Хочешь, научу тебя огонь вызывать?

    - Научишь, что? - без выражения спросил Кузя. Затем смысл дошел до его сознания, - Правда?!

    - Конечно, правда. Иди сюда, - Федор показал на камин, - А то на улице снег, а в комнате с непривычки ты можешь что-нибудь спалить.

    Кузя подошел, как-то странно подобравшись. Федор раскрыл ладонь. На ладони плясал огонек. 

    Кузя в свои двенадцать лет еще не разу не видел магии в действии. Много лет назад на семейном совете было решено, что магическая подготовка внука ведьмака должна была начаться как можно позже. Но Федор понимал, если сейчас он не подбодрит подростка, то они рискуют не получить из него ведьмака вообще никогда.

    Кузя остановился, не дойдя двух шагов до Федора.

    - Возьми его. Так ты легче поймешь, как его вызывать. 

    На самом деле, это было неправдой. Без этой передачи, Кузя просто никогда не смог бы вызвать огонь сам. Кузя подошел и осторожно взял язычок пламени с ладони Федора. Тот заплясал на его ладони, а на ладони Федора возник еще один.  

    - Пусть почувствуют друг друга. Это им нужно. Ну-ка!

    Огоньки коснулись друг друга.

    - Вот теперь зажги дрова. Стряхни его, пусть огонь разгорится. 

    Кузя покорно стряхнул огонь в камин. Жарко полыхнули поленья.

    - Осторожнее! - Федор ловким движением притушил пламя, и огонь весело заплясал на дровах.

    Кузя тяжело дышал, переводя взгляд с огня на Федора.

    - Что смотришь? Теперь сам. 

    - Сам? Я… смогу? 

    - Если захочешь, то сможешь.

    Кузя осторожно раскрыл ладонь. Посмотрел на нее. Посмотрел на Федора.

    - Разглядывать будешь позже. Давай.

    Кузя сжал ладонь. Снова раскрыл. На ладони плясал крохотный язычок огня. Заморгал и потух.

    - Ты слишком стараешься. Легче.

    Кузя кивнул головой. Еще раз сжал и раскрыл ладонь. Язычок пламени был ярким и сильным. 

    - Теперь хорошо. Но высвистывать ветер я тебя учить, пока, не стану.

    Кузя поднял глаза на Федора.

    - Спасибо, Федь…

    - Я ничего ведь не сделал, не за что благодарить…

    Несколько недель спустя Федор читал книгу, сидя на веранде, а Кузя пришел из спортивной секции и, вроде бы, бесцельно, слонялся по веранде, посматривая на море, птиц и небо, кося одним глазом на Федора. На, от души натопленной, веранде было жарко, Федор сидел в одной свободной рубашке с открытым воротом. На груди у него таинственно блестел старинный медальон в форме медиатора.

    Кузьма уселся на подоконник, ожидая когда Федор отвлечется от книги. Но Беляев читал, полностью погруженный в старинный текст и, наконец, Кузьма решился и спросил:

    - Федя, а твой амулет, он очень сильный?

    Федор, оторвавшись от книги, спросил невинным тоном:

    - Какой амулет?

    Кузьма вздохнул, но не отступил:

    - Ну, Федь?! Тот, что ты на шее носишь!

    Федор неосознанным жестом взялся за висящий у него на шее «листок». Затем кивнул, соглашаясь с какими-то своими мыслями и ответил: 

    - Да… Очень сильный… Это… чешуйка дракона… 

    Кузьма округлил глаза:

    - Динозавра?!

    Федор покачал головой:

    - Нет, малыш… Дракона. Которые в сказках…

    Кузьма от любопытства и удивления даже не обратил внимания на «малыш»:

    - Настоящего огнедышащего дракона?!

    Федор усмехнулся его восторгу и ответил:

    - Да! Хочешь посмотреть?

    Кузьма, соскочив с подоконника, подошел к Федору, боясь каждую секунду, что тот передумает.

    - Конечно, очень!

    Федор достал талисман из-за ворота рубашки протянул его Кузьме. И что странно - «лепесток» всегда висел у Федора под ямкой ключиц, но цепочка оказалась достаточно длинна, что бы Кузя взял амулет в руки, и поднес к глазам, а Федор нисколько не подался вперед. Но Кузьме сейчас не было дела до этих чудес. Он с жадным любопытством смотрел на лежащий в его ладони предмет.

    Длинная пластина, в виде удлиненного щита, или лепестка, привешенная на цепочку, с одной стороны она была бронзового, почти черного цвета, а с другой - перламутровая. На перламутровой стороне неизвестный художник тончайшими мазками нарисовал портрет красивой женщины в старинном костюме.

    Кузьма почтительно рассматривая портрет, спросил, не сомневаясь в ответе:

    - Это принцесса, да? Ты убил дракона и спас ее?

    Федор грустно вздохнул и забрал амулет из рук Кузьмы:

    - Принцесса... Но, нет… ее я не спас… 

    Кузьма похолодел от ужаса:

    - Ее убил дракон?!

    Федор кивнул:

    - Самый страшный дракон - война.

    На следующий год Кузя услышал слово «Хранитель» и был несказанно удивлен, что его добрый друг Федор - практически всемогущий Хранитель города, что защищает его ото всех бед. Потом он получил первый настоящий урок магии и перешел к изучению более сложных дисциплин. Теперь он целыми днями находился в омшанике, играя на флейте, сидя в специально начерченной Федором пентаграмме. Омшаник был старый, старее дома. Собственно, дом был построен на этом месте именно потому, что здесь был «подвальчик». В этом омшанике, три метра всего глубиной, был тайный узел, что соединял три мира - Первый мир, мир Богов и демонических сущностей, Средний мир, мир людей и Верхний мир, мир элементалей, мир тех сущностей, что сами называли себя богами, ожесточенно отстаивая это право у Первых.

    Федор собственноручно начертил пентаграмму для Кузьмы из смеси соли, черного и красного перца, крови Кузьмы и пепла его волос, ориентируясь на рост и мастерство молодого человека. Точно такие же пентаграммы в свое время чертились и для Петра, и для Михаила. 

    Кузя играл на флейте. Монотонная, гипнотическая мелодия требовала немалой концентрации, и Кузьма целыми часами добивался правильного звучания, до тех пор, пока вокруг закрытого магией безопасного места не начинали сгущаться силы, человеку неподвластные и поэтому опасные более чем смертельно. Но, иногда, к краям пентаграммы слетались боевые демоны, Кузя откладывал в сторону флейту и принимался копировать их позы и боевые стойки, постепенно понимая боевые приемы чужого мира и перенимая их. Про свою способность вызывать огонь он не сказал никому, ни родителям, ни деду, ни бабушке, охраняя свою единственную тайну, как зеницу ока. 

    Когда Кузе исполнилось тринадцать, к юному ведьмаку начали приходить друзья из мира животных, птиц, насекомых. 

    Федор на день рождения Кузьмы не попал, будучи в отъезде. Кузя ждал приезда старшего товарища, с нетерпением ожидая рассказа о заморских чудесах. Приехав, Федор принес ему необычный подарок - огромного шипящего таракана. Федор открыл коробочку и выпустил чудовище на ладонь. Тот стал гордо прохаживаться по руке Беляева. Кузя, на всякий случай, отступил на шаг.

    - Это что?

    - Это не что, а кто. Его зовут Т-с-с.

    Услышав свое имя Т-с-с громко и мелодично зашипел. Кузя уловил в его шипении знакомые звуки.

    - Он говорит…

    Федор кивнул:

    - Прислушайся. Внимательно.

    Кузя подошел к Федору и осторожно протянул руку к таракану. Тот ловко перебежал на Кузину ладонь и зашипел еще сильнее. Кузя вслушался в шипение. Постепенно до него дошел смысл:

    - Здравствуй молодой ведьмак…

    - Здравствуй, Т-с-с…

    - Фьод меня привез… Буду жить у тебя в доме…

    - Хорошо.., - растерялся Кузя.

    - Я рад, что тебе понравился, - Т-с-с соскочил с ладони Кузи и молниеносно пробежав по комнате, юркнул в щель пола и пропал, хотя Кузя прекрасно помнил, что там не было никаких щелей - они вместе с отцом недавно подгоняли и вощили весь паркет в доме. 

    Так началась дружба Кузи и таракана. Он часто приходил к деду или Федору, чтобы рассказать что-то важное, а к Кузе приходил с рассказами о том, как устроен мир, как живут между собой насекомые, животные, растения и птицы. А еще Т-с-с мнил себя пророком, и самое интересное заключалось в том, что предсказания усатого оракула всегда сбывались. 

    Однажды вечером Т-с-с прибежал к Кузе и спросил:

    - Где старший ведьмак? - так Т-с-с называл деда Кузьмы.

    - Дедушка уехал в город, с Федором…

    - Плохо! - прошипел таракан, - Значит, передай ему...

    И таракан рассказал Кузе о беде - о нападении хтония, низшего демона девятого чина, вызванного каким-то «народным целителем», что нашел в чулане рабочую книжку своей прапрабабки. Прочесть он ее, как следует, не сумел, а беды натворил. Напуганный, слепой, глухой, да к тому же и искалеченный неправильным переходом в другой мир, демон сожрал вызвавшего его идиота и убежал в поисках других жертв, отыскивая их по живому теплу. 

    Чудище натворило бы дел, до тех пор, пока не умерло бы от полуденных лучей солнца, но Кузя был готов к этой встрече. И безобразный демон, бесформенный, отвратительно воняющий, покрытый слизью и кровью своей первой и, к счастью, последней жертвы, стал первым триумфом молодого ведьмака. 

    Узнав об этом, Федор совершенно не был удивлен. И как бы не охали, ничего не подозревавшие о предупреждении таракана, родственники юного шалопая, Федор похвалил ученика. 

    - Т-с-с ему что сказал? Мне передать?! Или самому идти?!! - возмущался Михаил. 

    - Не вечно же ему под защитой Старших находиться, - ответил Федор.

    - Да что это такое, Федор Михайлович! - не выдержал Петр, - На то мы и есть, старшие!

    - Ну, будет вам. Поругали мальчишку, и хватит, - сказал Федор другим, твердым тоном. 

    Перечить ему ни Михаил, ни Петр не посмели.

    Тем более, Т-с-с предупредил и Федора… Федор тайком видел эту схватку и решил, в крайнем случае, вмешаться. Но парень справился сам.

    Кузе было четырнадцать, когда случилось страшное. 

    День был зимний, нудный, казалось, он будет тянуться вечность. Устав ждать родителей из командировки, мальчишка решил почитать рыцарский роман на французском, что Федор привез почитать на выходные и бросил в библиотеке, позабыв. Прочитав с полсотни страниц на старофранцузском вперемежку с кухонной латынью, Кузя отложил книгу и пошел бродить по дому. Деда тоже не было. От тоски хотелось выть. Он не понимал, чем вызвано его тоскливое настроение. Ему хотелось плакать. 

    «Ну, вот, как девчонка!» - обругал он себя. 

    А упрямая слеза все равно покатилась по щеке. Но, вдруг, зазвонил телефон. В два прыжка парень оказался у аппарата. Звонил отец. 

    Кузя весело оттарабанил:

    - Алло! Привет, пап! Едете домой? Отлично! Давайте быстрее, я соскучился уже!

    Отец обманчиво спокойным голосом сказал, чтобы мальчишка ждал их с матерью дома и не выходил никуда гулять. Обрадовавшись звонку, Кузя не заметил тон, с каким были сказаны эти слова. Пожив трубку, Кузька весело проскакал на кухню и затеял небольшой ужин. Мальчишка с детства отличался своей  любовью к поварскому искусству и, как, периодически шутил дедушка - Кузя без работы не останется никогда. 

    Хороший шеф-повар нужен всегда и всем. Будущий ведьмак  с особой тщательностью и рвением приготовлял разные препараты. Алхимик и повар, решил он тогда - практически одно и то же. Пока Кузька шаманил на кухне, не заметил, как за окном уже нависла темнота. Тяжелая, с густой синевато-желтой от фонарей, дымкой. 

    «Ох, блин!.. Ну где же они???» 

    И сердце вдруг заныло так, что парень невольно согнулся в три погибели. Он вдруг ощутил холод. Как будто кто-то вонзил в его ребячье сердце стальной клинок. Мальчишка вздрогнул. Ходики на кухне остановили свой ход. В дверь кто-то скребся. 

    «Это Т-с-с! Что ему-то надо? Он просто так никогда не приходит… Только бы беду не насвистел!» - Кузя, не открывая двери, щелкнул пальцами. В двери немедленно образовалась маленькая потайная дырочка размером с мышиную норку. Эта дверь имела свойство подстраиваться под размер гостя из иного мира. А Т-с-с был шипящий таракан, красивый, гордый. 

    Являлся он к Федору и Кузьме тогда только, когда хотел сообщить что-либо важное, имеющее значение событие. Сколько раз Т-с-с выручал Федора, предупреждая его об очередном преступлении, о нападении, о краже…

    И вот теперь Кузя ждал Т-с-с со страхом. Т-с-с медленно вполз и на языке, известном только посвященным, произнес: 

    «Где Старший? Не нашел Старшего…». 

    Кузя объяснил, что Федор уехал по делам за город, а дед с бабушкой ушли в гости. На что таракан обеспокоено произнес: 

    «Делать нечего, юный ведьмак! Ты останешься один, так как некому помочь им!» 

    Кузьма спросил таракана, кого он имел ввиду. На что тот печально пошевелил усами. 

    «Они хотели помочь Первому, попали в ловушку. Все плохо, чую беду. Потому пришел. Жаль… Старший мог помочь…». 

    Тут таракана передернуло. 

    «Извини, юный ведьмак! Теперь ты… почти один. Они бы не успели… Слишком все быстро… Потому что я  не успел. Прости!». 

    - Что? Что?! Нет… Т-с-с, ты может быть ошибся… Бывает…может быть… - он повернулся к таракану, но в этот момент зазвонил телефон. Кузя бросился к телефону из кухни позабыв обо всем, схватил трубку и почти прокричал в нее:

     - Да! Да… Да… Что? Что?! Нет… Вы ошиблись… Нет!!! Нет… - он уронил телефонную трубку на пол, сползая по стене. 

    Звук коротких гудков заполнил воздух комнаты, неожиданно сгустившийся и не дававший дышать…

    - Это не правда, - сказал он несколько минут спустя, стоя у стены на коленях, - Это не правда…

    В ночь перед похоронами повалил снег. Вся земля оделась в белый наряд. Кузя не мог спать, он просто сидел и смотрел в окно. Снег хлопьями падал на деревья и землю, превращая знакомый с детства сад в заколдованный мертвый мир. В дверь постучали.

    - Открыто.

    Дверь знакомо скрипнула, Кузю окатило волной сквозняка. Со сквозняком пришел знакомый запах пряностей и амбры.

    - Можно мне войти?

    - Заходи… - Кузя не пошевелился, Федор, похоже, не ожидал ничего иного. 

    Закрыв за собой дверь, он сел на стул у письменного стола и облокотился на него локтями, положив голову на руки.

    - Мне даже не разрешили на них посмотреть…

    Федор промолчал, понимая, что его ответ не требуется.

    - Все думают, что я еще маленький… Что я ничего не понимаю… Не было никакой аварии… Не было! Почему они мне врут?! Почему вы все мне врете?!!

    - Никто тебе не врет, - монотонно ответил Федор, понимая, что Кузе просто надо выговориться.  

    - Но ведь вы не говорите мне ничего! 

    - А ты действительно хочешь узнать правду? Действительно хочешь узнать, все как есть? 

    - Да, хочу!!! - от тупого отчаяния Кузя перешел в крайнюю агрессию, но Федор смотрел  на подростка совершенно спокойно.

    - Авария действительно случилась. Твои родители были в той машине, что дважды перевернулась, и, упав со склона, вспыхнула как факел. Я друг твоих родителей, поэтому мне позвонили и попросили приехать. Ты же знаешь, что я оперировал твоего отца… 

    - Это все вранье!!!  Кто их убил?! За что?! 

    - Это судьба, Кузя, судьба. 

    - Ты врешь!!! 

    - А что я должен сказать? «Я знаю, кто их убил?», - но я не знаю!

    - Я узнаю это!!!

    - Ты ничего не узнаешь. Просто умрешь, и все…

    - А что бы ты сделал, если бы убили твоих родителей?! Ты бы просто сидел и думал?!

    Федор резко встал и, схватив Кузю за локти, заглянул тому в глаза. Кузьма испугался горящему в них пламени.

    - Мне не о чем было думать. Мою мать убили на моих глазах. 

    Сказав это, он отпустил задыхающегося Кузю и вышел из комнаты.

    На старом кладбище под Петродворцом не хоронили уже давно, но Михаил Петрович добился, чтобы сына и невестку похоронили рядом с предками. За ночь все завалило снегом, так, что идти было тяжело. Кроме их маленькой процессии на кладбище не было ни души. Михаил, Наталья, Кузя, Федор, несколько сослуживцев Петра и скорбная мать Людмилы. Вот и все люди, что провожали в последний путь родителей Кузи.

    Кузя стоял между дедушкой и бабушкой совершенно опустошенный. Несколько раз он осторожно скашивал взгляд на Федора, но опускал глаза каждый раз, когда Федор мог видеть его. Наконец, все закончилось. Скорбная процессия потянулась с кладбища в поджидающий автобус. Федор подошел к Кузе и положил руку ему на плечо.

    - Поехали на Шингарку. Нечего нам с тобой делать на поминках. Мы их и так не забудем. 

    Кузя только кивнул, ничего не говоря.

    Со смертью родителей Кузьма полностью окунулся в учебу и тренировки. Выучил еще три языка и, наконец, дед принес ему огромный, почерневший от времени, пахнувший старой кожей и плесенью, фолиант, исписанный столбиками непонятных знаков.

    - Мабдорнаг, - сказал Михаил Петрович одно только слово и у Кузи дрогнуло сердце, ведь это был язык, при помощи которого можно было вызывать демонов в мир людей и повелевать ими, а затем приказать им вернуться домой, не нарушая равновесия.

      Целый месяц Кузя учил буквы, коих набралось триста девяносто шесть, а затем принялся узнавать слова языка тех существ, что живут в мире огня. На третий месяц изучения Старейшего языка, сидя в библиотеке, напротив Федора, который в этот момент что-то внимательно изучал, Кузьма, сбиваясь через каждое слово, взвыл: 

    - Как мне этот язык надоел! Я с ума сойду!

    - Я тебе сойду.., - меланхолически ответил Федор и отвесил Кузьме несильный, но чувствительный подзатыльник.

    - Ну! - возмутился Кузя.

    - Это что бы не болтал всякую ерунду. Сойдет он, - пояснил Федор, - А язык этот - для тебя, для дурачка. Как ты будешь с драконами разговаривать? 

    - С драконами?! Ты шутишь, что ли?

    - Учи, не болтай, - Федор углубился в чтение, - главное, помни про Равновесие, - добавил он, помолчав.

    Не удовлетворенный этой беседой, на следующий день Кузя пожаловался деду:  

    - Дед?! Сколько можно учить этот язык? Он же не настоящий!

    - Учи давай! -  рявкнул дед, - Ненастоящий! 

    - Ну а какой? Кто на нем говорит? 

    - Если не будешь знать, как на нем говорить, то и сказать ничего не сможешь! А главное, имена собственные.

    - Дед. У меня мозги кипят. Ну, какая мне польза от того, правильно ли я скажу «Норготонодокулатунимруг»?

    - Будет польза, еще какая. А будешь ныть, скажу Федору Михайловичу, пусть тебя на ум наставит. 

    - Я ему уже говорил, - сказал Кузя.

    - Что?! - на несколько мгновений у Михаила Петровича пропал дар речи, -  Ты говорил с Федором Михайловичем о том, что не хочешь учить Первый язык?!

    - Я сказал, что надоело… Он меня подзатыльником наградил, сказал, что не смогу с драконами разговаривать…

    - И все?! - спросил Михаил, до сих пор со страхом вспоминая тот день, когда он пожаловался добрейшему Федору на трудности Первого языка.

    - И все.., - Кузя вздохнул и отложил фолиант, затем повернулся к Михаилу:

    - Я сегодня на день рождения к Лидке.

    - Обратно поздно пойдешь?

    - Дед! Ну, ты что спросил?! Поздно! А что, я маленький? - ответил Кузьма, играя мускулами. Михаил Петрович только вздохнул и покачал головой.

    Веселый и слегка нетрезвый Кузя возвращался со Дня рождения по густым зарослям парка. За спиной ему послышался какой-то шум. Кузя остановился и прислушался. Звук стих. Кузьма пожал плечами и пошел дальше. По аллее, навстречу ему, шла хрупкая девушка. Поравнявшись с Кузьмой, она улыбнулась ему. Юноша улыбнулся в ответ.

    - У вас не найдется прикурить?

    - Нет, - засмеялся Кузя, - Я не курю…

    - Какая досада, - сказала девушка и подошла к Кузе вплотную. В ее руках мелькнул платок и крепко прижался к лицу Кузьмы. Кузя дернулся, вдохнул яд и обмяк, упав на землю.

    Кузя пришел в себя, растянутый за руки и за ноги в высокой арке, стоящей в центре большого сводчатого помещения. Перед ним открылась картина - большая пентаграмма со свечами и справа от нее, круг. В пентаграмме густо, как молоко, клубился туман, в круге находились обнаженные мужчина и женщина. 

    - Норготонодокултунимруг! Явись и  служи!

    Мужчина и женщина начали обряд вызова. С каждым движением мужчины, туман в пентаграмме изменял свою форму.

    Кузя, усилием воли, прогнав из головы собственный туман, вспомнил имя вызываемого демона и шепотом стал произносить его.

    Наконец, мужчина достиг кульминации, и в тот же миг облако дыма в пентаграмме превратилось в отвратительного демона. Через несколько долгих мгновений, кульминации достигла женщина. Демон стряхнул с себя оковы пентаграммы и вышел наружу, почувствовав запах человеческого тела.

    - Пх’нглуи мглв’нафх Кугу Р’ех вгах’нарол фхтагн, Норготонодокулатунимруг - сказал Кузьма немного дрожащим голосом. 

     Демон подошел к Кузе и спросил на языке, который юноша еще утром считал не существующим:

    - Как получилось, родственник, что ты  в человеческом теле? 

    - Я в теле ведьмака. Видишь метку?

    Демон своим особым зрением осмотрел Кузю и увидел трехлапчатую свастику в круге с тремя коготками. Демон понимающе покачал головой 

    - Интересно. Ты овладел им или он тобой?

    - Мы оба в проигрыше. Он еще жив и причиняет мне столько страдания, сколько может, своими уродливыми мыслями.

    - Плохо. Долго он проживет?

    - Не знаю. Может, три цикла, может пять.

    - Плохо. Только мне тоже не очень весело. Смертные вызвали меня сюда, а зачем, не сказали…

    - Они твои господа? Они, кажется, неправильно произнесли твое имя?

    - Неправильно. Но они не поняли. Будешь есть со мной?

    - В этом теле я не могу…

    - Жаль. Знаешь, мне кажется, они думают, что они в безопасности в своем не полностью начерченном круге.

    - Я вижу, что он начерчен неправильно.

    И действительно, круг был начерчен без должной тщательности и три знака были нарисованы не верно и криво. 

     Демон отвернулся от Кузи, и пошел к незадачливым демонологам. Мужчина и женщина смотрели на демона с ужасом - все пошло не так, как они рассчитывали. Через несколько мгновений все было кончено. Демон с удовольствием пожрал сердца убитых, а затем посмотрел на Кузьму.

    - А теперь куда? Мне здесь не нравится. Здесь холодно!

    - Если ты разорвешь мои цепи, то я отправлю тебя домой, и мы ничего не будем должны друг другу, - сказал Кузя, вспомнив слова Федора о равновесии.

    Демон почесал рога правым копытом, вместо левой ноги у него была здоровенная птичья лапа, поднял оба хобота и, фыркнув, ответил: 

    - Жаль, что я не могу увидеть тебя воочию, родственник. Сдается мне, что ты из Старших. Я бы не догадался так соблюсти обычай. Да. Ничего не должны. Равновесие. 

    Демон легко разорвал цепи на Кузе. Кузя сгруппировался и спрыгнул на каменный пол. Взяв меч, Кузя кровью убитых людей начертил на земле знак открытия врат, знак возвращения и знаки четырех первых сил. 

    - ОГТРОДАИФ ГЕБЛ - ИХ НОЯ-РУОТОТ НГАХНГАИЙ ЗХРО, - громко сказал Кузьма. 

    Коснувшись мечом демона, Кузя отправил его в первозданный Хаос. В этот момент в подвал вломилась милиция. Их глазам предстал разгром, два чудовищно изуродованных тела и парень с огромным мечом, весь в крови. 

    В кабинете следователя по особо важным делам Андрея Коломенского с утра было не продохнуть. Вечером жизнь казалась следователю просто прекрасной - ему сообщили, что арестован виновник недавних убийств, прокатившийся по Ленинградской области. 

    Но с утра все пошло наперекосяк. Все происходящее нравилось следователю все меньше и меньше. Он, с утра, уже настроился расколоть мальчишку и закрыть дело о серии особо жестоких убийств. Но мальчик держался уверенно, на хамство следователя не реагировал, спокойно сказал, что доказать его причастность к убийству сложно, пусть проверят характер травм. Этот «характер травм» почему-то привел следователя в ступор.

    К десяти часам утра в кабинет Коломенского вошла изящно одетая молодая женщина. Черты ее лица были нежными и тонкими, но выражение - волевым и холодным. Она в полном сознании своей правоты потребовала объяснений по серийным убийствам. Следователь вскипел, но быстро сник, когда увидел ее служебное удостоверение и прочел, что перед ним советник юстиции третьего класса Ирина Костромина.

    Все совсем стало плохо, когда приехала бабушка подозреваемого и стала просить что-то несусветное, а именно, что бы ее ненаглядного внука отпустили встретиться с дедом.

    - Поймите, Михаил умрет сегодня! Он должен увидеть внука последний раз! - рыдала не старая еще женщина. 

    Следователь сжав губы, полный сознания своей значимости, ответил:

    - Я уже все сказал!

    Наталья Евгеньевна плакала, закрыв лицо правой рукой. На среднем пальце таинственно светился красивый серебряный перстень со сложным сквозным узором и бирюзой. Ирина некоторое время задумчиво смотрела на это кольцо.

    Затем резко сказала:

    - Оформляйте документы на перемещение. 

    Следователь взвыл:

    - Товарищ Костромина!

    - Под мою ответственность, Андрей Николаевич, - пожала плечами Ирина.

    Дед, тяжело дыша, лежал под капельницей в больнице. У его постели сидел Федор.

    - Я все сделаю, как ты просишь, не сомневайся, Михаил Петрович.

    Дед кивнул, в этот момент Кузю в палату ввели в наручниках два конвоира. Вслед за ними вошли Ирина и бабушка.

    - Наручники снять, все вон! - распорядилась Ирина, в упор посмотрев на Федора.

    Федор кивнул:

    - Я врач Михаила Петровича.

    - Хм… Михаил Петрович? Я привезла Вашего внука, - напряженным тоном сказала Ирина.

    - Федор Михайлович поможет мне с внуком… Он в… курсе всего… 

    - Феденька, как хорошо, что ты здесь! - всплеснула руками Наталья Евгеньевна.

    - Наталья Евгеньевна, здравствуйте, - сказал Федор, - Ох, Кузь… задал ты нам дел! Иди сюда!

    - Мы подождем в коридоре, - сказала Ирина. 

    Она взяла бабушку за руку и бережно вывела ее из палаты. Как только они оказались в коридоре, Наталья Евгеньевна спросила:

    - Откуда… вы знаете?

    - На вас кольцо моей матери. Это кольцо дедушка привез из Лхасы… Когда с мамой… случилось… мне было двенадцать лет, и я все хорошо помню. И я сделаю все, что бы спасти вашего внука. Так это и есть тот самый...? - она не договорила фразу, но Наталья Евгеньевна кивнула головой, поняв смысл вопроса прокурора.

    - Да, это он... наш Феденька.

    - Я его себе представляла гораздо старше...

    В палате, в этот момент, старший ведьмак передавал силу молодому. Федор держал руки на лбу Михаила и на затылке Кузьмы. От напряжения, по подбородку у Кузи, текла струйка крови из прокушенной губы. Дед  крепко держал его за руки. Затем он кивнул. Федор разорвал контакт. 

    - Миша, ты насчет этой истории не волнуйся, я все улажу. Я за дверью подожду, - сказал врач и вышел из палаты.

    Кузя и Михаил молчали, пока дверь за Беляевым не закрылась. Затем дед сказал:

    - Ты должен дочитать… все книги… Помнишь,  как их найти?

    - Помню, дед. Не умирай! Не отдавай мне силу!

    - Это не та сила, что поддерживает жизнь. Это - сила ведьмака. Дар чуять нечисть. Слушайся Федора. Он… Не важно. Тебе он вреда не причинит никогда. Запомни это. В твоей жизни будут ситуации, когда ты будешь думать по-другому. А теперь позови Наташу.

    - Дедушка, не оставляй нас! - взмолился Кузьма.

    - Мы встретимся. Но с тобой - очень не скоро. Ты проживешь очень долго. И тебе… придется разделить свою силу на три части. Позови бабушку.

    Сегодняшний день.

    На  девятое мая погода выдалась сносная, тучи были разогнаны. Солнце залило Петербург ослепительным светом и весь город вышел полюбоваться на это зрелище. Федор и Ирина сидели в только что установленном ресторанчике Летнего Сада. Федор, придя с дежурства, заказал себе серьезной еды и ел за двоих. Ирина пила кофе и ела пирожные. 

    Сзади них, в парке, сидела пожилая супружеская пара, оба в орденах. Они говорили между собой, обсуждая Федора и Ирину.

    - А ведь оба шпионы! - сказал мужчина. 

    Федор насторожился.

    Жена согласно кивнула:  

    - Вы совершенно правы, Михаил Владимирович! И одеты по-нашему и говорят по-русски. Точно шпионы.

    От такого сложного вывода у Федора глаза полезли из орбит. Ирина, хотевшая понять, почему они сделали такое заключение, подала Федору знак не показывать вида.

    - Да, да... Дамочка пирожные вилочкой кушает, кофей пьет, блюдечко в руках держит.

    - А кавалер? Котлету ножом  придерживает, кусочек вилочкой отодвигает. На англичан похожи.

    - Нет. Французы или итальянцы. По-нашему говорят лучше нас с тобой, Мария Александровна.

    В этот момент пришел Кузьма. Все трое поздоровались, начали болтать о празднике и погоде.

    Старики были довольны открывшимся зрелищем.

    - Ну что я говорил? По-русски говорят, позавидуешь!

    Кузя сел за стол, Федор уголком рта сказал:

    - Закажи спагетти. 

    Кузя пожал плечами:

    - Хорошо! - и стал изучать меню.

    Когда официант подошел, Кузьма, осторожно скосил глаз на Федора, ожидая подвоха, но сказал официанту:

    - Мне пасту с морепродуктами и белый мускат. 

    Официант кивнул и исчез, будто в воздухе испарился. Беседа друзей продолжилась, и Федор на время позабыл о разведчиках, сидящих за его спиной. Но вот принесли спагетти, Кузьма принялся наматывать макароны на вилку, и тут Федор услышал, как восхищаются старики:

    - Итальянец! Точно! Как ест спагетти…  

    - Но тот, - Мария Александровна кивнула головой в сторону Федора, - француз. Манеры…  Comme il faut…

    - А вот и нет, Мария Александровна. Кольцо-то у него архиепископа Толедского, или я на старости лет ослеп?

    - О! Михаил Владимирович… Как всегда Вы правы. Испанский гранд, Альба. 

    Федор изо всех сил сделал вид, что не понял этих слов. Ирина, что бы прекратить это представление, сняла плащ, делая вид, что что-то ищет в карманах. Она была одета в прокурорскую форму.

    Мария Александровна ахнула:

    - В таком ранге! Куда контрразведка-то смотрит! 

    Михаил Владимирович согласился с женой:

    - Все продали, ничего не осталось!

    Старики с достоинством поднялись со скамейки и ушли. Троица, из уважения к сединам разведчиков, старалась не засмеяться. Получилось это из последних сил. 

    Федор вздохнул:

    - А раньше наличие хороших манер не было столь выдающимся явлением… Ну шпионы, так шпионы…  

    Закончив трапезу, они поднялись из-за стола.

    - Пойдешь с нами, Федя? - спросила Ирина.

    - Я бабушку собирался навестить, - отозвался Федор.

    - Я через два часа буду у тебя, - эхом отозвался Кузя. 

    Это была уже традиция. Федор кивнул, соглашаясь. Избавиться от Кузьмы в этот день не представлялось возможным.

    На Пискаревском кладбище лежали люди, коих Федор почитал своей единственной родней, не считая, конечно Кузьмы. Один раз в год он посещал их могилы. Чаще - просто не мог, сил, вновь пережить горе такой потери, не доставало.

    И вот он направлялся на кладбище. Ему мерещились взрывы, валящиеся с ног прямо на улице, умирающие люди. И собственное бессилие. Тогда он понял, что не властен он над «такой» войной. Единственное, что он смог, это напугать Ворошилова, когда, окончательно выведенный из себя таким ведением войны, явился к нему в Ставку. Только искры летели. Федор долго тряс его и, пригрозив расправой, гордо удалился. Исправить мозги командующего с его безумным хозяином не удалось. Слишком сильными были те, кому два негодяя служили. Хотя, Ворошилов убрался из города, напуганный Федором.

    Придя на кладбище, он увидел картину, которая потрясла его до глубины души. Молоденькая экскурсовод, приведя в «музей» очередную толпу, объясняла экскурсантам, что здесь лежат «петербуржцы». Также рассказывала о других подвигах города героя Петербурга и горожан. Вскользь упомянула, что для того, чтобы выжить, народ даже занимался каннибализмом. Этого Федор уже не мог стерпеть. 

    Разгневанный доктор на польском, немецком и английском языках объяснил экскурсантам, что город - герой ЛЕНИНГРАД. И на мемориальном Пискаревском кладбище лежат ленинградцы. И не праздношатающимся, не ведавшим ужасов блокады, судить людей осажденного города. Собравшиеся вокруг Федора несколько экскурсионных групп подумали, что он гид и очень внимательно слушали, даже записывали на магнитофоны, диктофоны. Кто-то даже снимал на видео. 

    Среди толпы экскурсантов был и один очень известный британский журналист. Он тщательно записывал в блокнот речь Федора, так как всегда живо интересовался этой темой, а слова Федора подготовленному слушателю открывали многое. Заметил журналист и две или три оговорки, а, услышав их, понял, что описываемые события для рассказчика не история, а собственные, выстраданные воспоминания.

    Каково же было его изумление, когда, вернувшись в гостиницу, и открыв блокнот, чтобы перебелить написанное скорописью, он увидел на листках своего блокнота только нарисованные силуэты диковинных птиц. Намек он понял и, хоть и запомнил все сказанное Беляевым, и даже очень осторожно использовал кое-какие намеки Федора в своих работах, никогда не написал об этом случае на кладбище ни одной строки.  

    Федор же, уйдя от безмолвных от удивления экскурсантов, долго стоял у могилы Екатерины Андреевны, самого дорогого своего друга. На ее могилу он по традиции принес хлеб. Дождь, начавшийся, как обычно, вопреки синоптикам, скрыл от зевак его слезы. Федор решил вернуться домой. Кузьма, приехавший к нему, не смог утешить друга. Федор был немногословен и угрюм, как обычно с ним бывало девятого мая.

    Кузя знал историю Екатерины Андреевны Горностаевой. Еще до войны она  стала соседкой Федора по коммуналке. Она тогда уже была ветхой старушкой. В блокаду Екатерина Андреевна работала в госпитале, подбирала на улице голодных людей, делилась с ними последним. Все, что приносил домой Хранитель, она отдавала другим. Федор знал об этом…

    Сколько продал он на базаре «черным антикварщикам» своего имущества, не знал никто. Он менял на продукты книги, картины, вазоны, золото. «Черные антикварщики» специально пробирались в осажденный город, чтобы отбирать у умирающих людей последнее, некоторые откровенно просили перевода по военной линии и по линии Партии. Федор ненавидел их, но даже он мог не все... После войны он находил их… не всех, конечно, многие так и пропали из его поля зрения. 

    Вместе с дедом и отцом Кузьки Федя переправлял по, нехоженым для людей, крысиным и волчьим тропам, детей на Большую землю.

    Когда сотрудники Гесса выманили Хранителя из Ленинграда, стояла осень сорок четвертого. Только в ноябре сорок пятого друг Федора, француз Виктор привез полуживого Федора в город. Оставаться Виктор не мог и вернулся во Францию, поручив заботы о друге Наталье Андреевне. Верные Михаил и Петр воевали на Западном фронте, а Наталья была в эвакуации. На Хранителе не было живого места. Он представлял собой одну огромную рану. Виктор оставил ей указания, как надо лечить друга и препараты. Екатерина Андреевна, как могла, защищала Федора, ибо в таком состоянии он не смог бы обидеть даже муху. Отпаивала врача особыми травами, за что врач ей был бесконечно благодарен. И как только встал на ноги, отблагодарил женщину, вернув ей репрессированного тогда сына-разведчика. 

    Парня угораздило попасть в плен и сбежать на следующий же день. Но день, проведенный в плену, СМЕРШ посчитал изменой Родине. Если бы не вмешательство Федора, сын Екатерины Андреевны просто пропал бы, как и сотни, тысячи… 

    Однажды, после очередного дежурства в госпитале, Беляев вернулся в холодную, как могилу, коммуналку. Он позвал соседку, но она не отозвалась. Почуяв неладное, он вбежал в ее комнату. У бедной женщины была пробита голова. Воры унесли из коммуналки последнее, что можно было унести. Пережив страшную войну, старушка была убита обыкновенными уголовниками…

    Когда Федор, понял, что Екатерину ему не воскресить, он решил наказать убийц. Он нашел их, но радости ему это не доставило. У одного из них было четверо, а у другого двое малолеток.

    Похоронив благородную женщину, бывшую для него больше, чем соседкой, врач затосковал.

    «Какой же я к черту Хранитель, если не мог помочь?» - который раз задавал себе вопрос врач и, как всегда, не получал ответа. 

    Непродуманная стратегия командармов и бешеная политика против своего же народа, безжалостный молох, не дали тогда народу в кратчайшие сроки выиграть эту войну. Какой урожай собрала Госпожа Живых тогда, возможно, не знала и она сама. 

    Перед глазами Федора все еще стояли жители его города, заключенные Освенцима, сожженные заживо жители прибалтийских, белорусских, украинских, русских сел, деревень, коим не было числа. 

    Застенки Ананербе, где Федор находился почти год, он вспоминал тоже. Он считал себя виновным в гибели многих невинных людей, которых замучили благодаря его несговорчивости и нежелании служить немцам. А после... лаборатория доктора Менгеле... Если бы не местные альвы, которые нашли тогда Виктора и вмешательство Отто Скорценни, одним Хранителем стало бы меньше. 

    И вспоминая сейчас, по прошествии многих лет, эту войну, Федор тосковал от своего тогдашнего бессилия, невозможности что-либо исправить. Врач нервно перебирал струны гитары, пил только водку, отчего Кузьме всегда в этот день становилось не по себе. Он предпочитал молчать, но находился с Федором всегда рядом в этот день. Дед предупреждал его об этом. Кузя знал, что тоска Федора может привести к невероятно плохим последствиям для всех. Дождавшись, когда врач наконец-то уснул, выронив из рук инструмент, Кузя, с облегчением расчистил себе место среди антикварных завалов и улегся рядом на полу, сторожить Федькин сон.

Глава 5.

    Три года назад.

    В прихожей просторной, дорого обставленной квартиры в старом доме, у зеркала стоял, ожидая, хорошо одетый мужчина, периодически посматривая на часы.

    Это был высокий, очень красивый брюнет с изумрудно зелеными глазами. Его чуть вьющиеся волосы были по-военному коротко пострижены, но явно в дорогом салоне. Холеное лицо имело твердое и холодное выражение. От левого уха, наискосок через щеку, шел искусно скрытый пластическим хирургом, почти не видимый, шрам. Мочки правого уха не было, но это тоже было искусно замаскировано.

    Он снова посмотрел на часы, и в этот момент дверь в квартиру отворилась. В коридор вошла Ирина Костромина в легком плаще.

    - Привет, Кирюша. 

    «Кирюша», сумрачно кивнув, еще раз, демонстративно, посмотрел на часы. Ирина сняла плащ. Под ним была прокурорская форма.

    - Ты даже не одета! - возмутился мужчина.

    - Нас всех на совещание вызвали, Кирюша! - извиняющимся тоном сказала Ирина. 

    На Кирилла увещевания жены впечатления не произвели:

    - В такой день могли бы тебя и отпустить!

    - Кирилл, прекрати! Не жалуйся, дорогой! В кои-то веки не я тебя жду, а ты меня. Я уже полностью готова, мне просто платье надеть! - уже гораздо более твердо ответила Ирина.

    - Увы, мне! Покорно ожидаю, пока вы наденете платье, госпожа, - сказал Кирилл, а затем добавил, - Но не забывайте, что Вас ждут еще тридцать человек.

    В ресторане было людно. За большим, богато накрытым столом в центре небольшого отдельного зала ресторана сидела компания во главе с Кириллом и Ириной. За столом сидели в основном мужчины, женщин было немного. Среди приглашенных был Кузьма с бабушкой. Все говорили тосты, весело перекликаясь.

    - Так, у нас свадьба или нет? - спросил один из офицеров, сидевших за столом, - Горько!

    Кирилл улыбнулся, приподняв бровь:

    - Ой, Ирочка?

    Ирина засмеялась:

    - Конечно, свадьба!

    Она встала и, потянув за собой Кирилла, поцеловала его взасос.

    Офицеры, в полном восторге, закричали:

    - Ура!

    - Так! - громко сказал сидящий рядом с Кириллом генерал, - Не свадьба, а десятая годовщина! Десять раз целуйтесь!

    Все захлопали, не веря в свое счастье. 

    - Раз! Два! Три!… Десять!!!

    «Молодожены» в изнеможении упали на стулья, пытаясь отдышаться. Затем Кирилл встал и, призвав всех к тишине, начал говорить:

    - Я хотел бы поднять этот тост за замечательного офицера, человека, который заменил мне отца, вывел меня в люди, всегда помогал мне советом и делом. За Андрея Михайловича Звонникова. 

    Все встали и принялись чокаться с Андреем Михайловичем. Он обнял Кирилла и поцеловал Ирину.

    Кирилл и Ирина шли из ресторана пешком. Кирилл обнимал жену, она положила голову ему на плечо и что-то тихо напевала себе под нос.

    - Иришка, как мне хорошо с тобой.… Как я люблю тебя!

    Ирина засмеялась от счастья:

    - А я тебя как люблю! Счастье мое!

    Они зашли в свой двор. Там, под аркой, были парень и девушка. Парень сидел, привалившись к стене дома, его голова безвольно свешивалась на плечо. Девушка стояла около него на коленях. При звуке человеческих шагов она подняла голову. Весь подбородок и шея у нее были в крови. 

    Ирина вскрикнула. Девушка кинулась к ним, оскалив зубы. Кирилл, загородив собой Ирину, выступил вперед. Девушка продолжала мчаться на них. Кирилл ладонью, кистью и локтем ударил по оскаленному лицу и одним ударом разбил ей нос, челюсть и ключицу. Но в этот миг изуродованное человеческое лицо преобразилось, она зашипела, это была уже многоножка с человеческой шеей и лицом, разбитым от удара. Из ее рта выстрелил раздвоенный язык с жалом на конце и ударил Кирилла в шею. Затем, немыслимо изогнувшись, она убежала по стене на крышу дома и там исчезла. 

    - Кирилл! Кирииилл! - закричала Ирина. 

    Кирилл медленно осел на асфальт.

    Ирина обняла мужа, пытаясь поднять его с земли, нашла в кармане сотовый телефон, с третьего раза, путаясь в цифрах, набрала телефонный номер: 

    - Андрей Михайлович! Кирилла убили!!!

    Через пять минут по ночному городу к дому Костроминых пронеслись три «Хаммера» с мигалками. 

    Через неделю Ирина в черном закрытом платье фасона десятых годов стояла у раскрытого окна. За ее спиной переминался с ноги на ногу Кузя. 

    День был невероятно жаркий. Окно было раскрыто, и по комнате гулял легкий сквозняк. Редкое Петербургское солнце сегодня расщедрилось - позолотило старинную, натертую воском мебель, играло на стеклах многочисленных фотографий, сверкало на выставленных в специальном шкафу у дальней стены коллекции минералов, что привез в Санкт-Петербург прадед Ирины, известный геолог и путешественник.

    Ваза с виноградом, стоявшая на большом овальном столе, привлекла внимание нескольких пчел. Они устроили в воздухе над столом веселую возню, пока Кузя аккуратно не поймал их всех в кулак и выкинул в окно.

    Он с грустью смотрел то на Ирину, то на фотографию Кирилла в траурной рамке. Фотографию, стоящую на антикварном комоде у окна, щедро позолотило солнце и Кирилл, казалось, сам излучал сияние. Это был один из первых фотоопытов Ирины, очень удачный, Кирилл очень любил этот портрет, гордился тем, как легко его жена освоила хитрую премудрость художественной фотографии. Этот снимок стоял на комоде уже семь лет. Теперь рядом с ним лежало свидетельство о смерти.

    - Ир, ты бы к нам, что ли переехала. Бабушка тебя звала. 

    - Ага… А он приедет, дома никого нет… В парадном ему ночевать, что ли?

    - Ир. 

    Ответом было только молчание.

    - Ира. 

    Также не раздалось ни слова.

    - Ирина Петровна?

    Ирина дернула плечом: 

    - Кузь. Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда ты меня так называешь… Как на следствии…

    - Ира. Он не вернется… 

    - Неправда, неправда! Не говори так! Тебе то что, жив он или умер, а я…

    - Мне тоже не все равно. Я ему жизнью обязан.

    - Ты? - Ирина на миг отвернулась от окна, но только для того, чтобы взглянуть на портрет мужа, - Никогда не рассказывали. Ни он, ни ты…

    - Помнишь, когда ему дали второй орден Красного знамени?

    - До конца жизни не забуду! Вместо годовщины свадьбы чуть не.., - она безнадежно махнула рукой, - А он ведь так и не сказал, за что…

    - Раз он не говорил, что там за дело было, то и я не скажу, но одним из тех людей, что он спас, был и я.

    - Господи, твоя воля! Да, это через год было, после того…

    - Я как раз в армии служил.

    - Ты… ведь в Чечне служил… Ах... Он никогда... Кузя, ты пойми… Он вернется… Они же не дали мне даже взглянуть на него, на мертвого… Просто дали свидетельство… Я не верю им… Андрей Михайлович что-то скрывает. Он даже не принял меня, когда я попросила о встрече.

    Сегодняшний день.

    Подготовка к летнему саммиту Большой Восьмерки затронула все властные структуры. Вот и в кабинете прокурора города обсуждался вопрос безопасности проведения столь важного мероприятия. Но в данный момент обсуждался вовсе не саммит. 

    За столом друг напротив друга, сидели прокурор области и прокурор города. Поодаль от них сидел незаметный мужчина в штатском, что-то рисуя у себя в блокноте. 

    Прокурор области возмущенно смотрел на своего коллегу, как будто он был виноват в случившимся.

    - Нет, только этого нам не хватало! Как раз перед саммитом, будь он неладен! - поперхнувшись этими словами, он бросил взгляд на незнакомца. 

    Тот не прореагировал.

    Прокурор города тяжело вздохнул и неодобрительно покачал головой:

    - Николай Егорович. Никаких вампиров перед саммитом не будет. Надо Костромину подключать. Она и разберется и экспертов подберет, они заключение напишут, так что комар носа не подточит. Опять же этот ее доктор в своих кругах - авторитет. Скажет - мутация, все решат - мутация. 

    - Главное, чтобы до его заключения ведьмак его с саблей прошелся по тем подвалам. Тогда и заключение, ему писать, а нам читать спокойнее будет. А то, как в Чернильнице… Дураков этих послушались, археологов!

    Прокурор города неосознанно поднял руку перекреститься, но опомнился, сдержал себя: 

    - Ох, и было страху!… А в Осельках!

    Прокурор области бессознательно перекрестился на передний угол, в котором висел портрет Президента, потом понял значение своего жеста, снова покосился на сидящего поодаль человека и в сердцах плюнул:

     - Хорошо хоть ведьмак с Федором без нашей команды упырей не ищут… а не то бы… 

    Неожиданно, все время молчавший неизвестный встрепенулся, и спросил:

    - Кстати, все Достоевский, да Достоевский, а как его фамилия?

    Прокурор города смутился:

    - Понятия не имею. 

    Тот понимающе кивнул и вновь уткнулся в свой блокнот.

    Прокурор области вздохнул:

    - А вот ведьмак их, почему себе никак не переманишь? Он же в Чечне служил, спецназовец, с образованием каким-то непроизносимым. А?

    - Кабээн, он, кто. Палеонтолог. Чертей-то выгоднее ловить. Знаешь, Николай Егорович, сколько череп настоящего черта стоит? 

    - Какого еще черта? - недовольно сморщился Николай Егорович. 

    - Настоящего. С рогами. В «Антике» лежит, на витрине...

    - Кравченко что ли… добыл?

    - Да в магазине врут, что из Франции…

    Оба прокурора обреченно вздохнули, скосив глаза на вновь углубившегося в рисование человека.

    Через час после разговора в кабинет прокурора города зашла Ирина. В кабинете был только хозяин.

    - Заходи Ирина Владимировна, присаживайся.

    - Спасибо, Павел Николаевич.

    Ирина прошла к столу и села рядом со столом прокурора. 

    Прокурор города протянул ей папку: 

    - Вот дело. Вроде несчастный случай, а непонятно… Ты привлеки экспертов своих…

    - Вот как? Экспертов…

    - Как раз перед саммитом, непонятки эти… нежелательны.

    - Экспертов неплохо бы провести по бухгалтерии.  

    - Хорошо. Скольким дуракам уж только не заплатили... От этих хоть толк... Только… И Николай Егорович это говорил… Пусть Кузьма Петрович как следует там пройдется с саблей… В исследовательских целях… А Федор Михайлович пускай уж напишет заключение, чтоб прям хоть в рамку на стену. Чтоб хоть Президенту, хоть всем восьмерым, для ознакомления, что никаких вампиров, прости Господи, на Черке сроду не было, а сплошная благодать Божия! 

    - И пройдутся и напишут. А Федор Михайлович не один напишет, а с несколькими коллегами.

    - Их тоже по бухгалтерии проводить?

    - Их не надо. С ними Федор Михайлович сам договорится. 

    - Добро. Только пусть костей не… Там пусть все исследования проводят, прямо на месте. А то, как в тот раз.., - какой именно раз, прокурор уточнять не стал, было их без счета и еще один ничего не изменил бы. Это прекрасно понимали и Павел Николаевич и Ирина. 

    - И вот, что, - встрепенулся прокурор города, - на Невском, в «Антике», где, кстати, Кузьма Петрович охранником служит, на витрине опять череп черта лежит!

    Ирина пожала плечами:

    - Этому черепу уже двести лет. Его из Франции еще князь Юсупов привез.

    - Да какая разница! Скажут, чертей развели к саммиту. Ну, ступай, подумай там над этим… 

    Примерно через час Кузя, безо всякой причины, повинуясь не столько необходимости, сколько смутным инстинктам, влекущими ведьмака в поисках нечисти, пришел в прокуратуру. 

    На проходной он предъявил пропуск и, не спеша, пошел к лестнице, ведущей в недра прокуратуры. Добравшись до третьего этажа, он подошел к двери с табличкой «Костромина Ирина Владимировна, государственный советник юстиции» и постучал в дверь.

    - Заходи, Кузя, - раздался из-за двери голос Ирины.

    Кузя одобрительно кивнул головой, открывая дверь.

    - Привет. Ждала меня? - спросил Кузя, глядя на обычное место Ирины за столом. За столом никого не было.

    - Привет. Я здесь. 

    Кузя зашел в кабинет. Ирина сидела у окна за столиком для посетителей, листала дело и пила кофе. 

    - Садись. Кофе - только растворимый. Нет, не ждала. Просто в управлении сейчас никто не рискнет меня беспокоить. Я думаю. 

    - О чем? 

    Кузя сделал себе кофе и плюхнулся в кресло напротив Ирины.

    - Был странный случай, а тут еще визит… восьмерки эти, девятки… - она раздраженно тряхнула головой, - Все это не важно. Ты где работаешь?

    - Охранником в «Антике». Сутки через трое.

    Ирина фыркнула и, бросив дело на столик, стала пить кофе.

    - А опыты на покупателях ставишь? Федор жаловался. Он вообще как тобой руководит? 

    Кузя засмеялся, представив, что бы сказал Федор о «руководстве». 

    - Издевается, по мере возможности… Он вообще-то оппонент.

    - Он так подробно рассказывал, что у тебя да как… Будто про сына.

    Кузя поморщился. Он не любил, когда говорили, что Федор заменил или мог заменить ему отца. Федор всегда относился к нему, как к младшему брату, это правда, но никогда не претендовал на такое сокровенное место в душе Кузьмы. 

    - Он хочет меня выгнать к зиме на защиту.

    - Раз хочет, значит выгонит. Он у нас терпеливый, Федор-то…

    Кузя поморщился еще раз. Ни для кого не было секретом, что Федор давно и безнадежно влюблен в Костромину. Дольше всех в неведении оставалась, конечно, Ирина, но и она прозрела достаточно быстро. А может быть, ей рассказал кто-то из подруг, неясно. Кузя терпеть не мог двусмысленность в отношениях двух его лучших друзей и, по мере сил, старался избегать ситуаций, связанных с этой двусмысленностью. 

    - Так. Ты давай, рассказывай про странности, - сказал Кузя несколько резче, чем хотел. Ирина прекрасно поняла причину его вспышки, но не подала вида.

    - На Черке новостройка. Отрыли котлован. Да то ли перепутали, то ли наоборот, что-то искали не то, что положено… Двое рабочих пропало… Через двое суток вернулись, но какие-то странные. Как пьяные. Пытались укусить бригадира. Бригадир позвал на помощь, они убежали. За ними в погоню - исчезли, как сквозь землю провалились. Стали искать. Точно - подвал. А в нем - кладбище.  Старое, не позже пятнадцатого  века. Набежали археологи, стали эти гробы вытаскивать, а там! Ну… сам знаешь, - Кузьма кивнул, он знал, - Трое исчезли, а потом и кладбище пропало, то есть могилы остались, а гробы пропали все до одного, будто их и не было. Только дырки в земле.

    Кузя не выказал никаких эмоций по поводу невероятного рассказа. Да он и не ощутил никаких эмоций.

    - Значит, нам с Федором поехать надо посмотреть. Вдруг, что опасное. Только мы там зависнуть можем дня на три. Ты уж МЧС не вызывай, как тогда… - не смог удержаться Кузя от шпильки.

    - Когда вы про это забудете! Я волновалась! - покраснела Ирина, вспомнив историю с Казанским собором.

    - Переволновались мы, когда откуда не возьмись… Ладно, проехали. Федора надо официально забрать с работы, у него дежурства.

    Экзотические исчезновения Федора в стиле «Секретных материалов» были легендарны в медицинских кругах. Единственно, что его неизменно отличало от героев сериала - он всегда находил для любых происшествий разумные и рациональные объяснения, к огромной радости прокуратуры и городских властей. 

    Ирина кивнула.

    - Я съезжу, поговорю с его руководством, а ты, раз уж здесь, иди в бухгалтерию.

Глава 6.

    Полутемный книжный магазин был таким, сколько Федор себя помнил. Он помнил его еще лавкой братьев Скворцовых. Ее два раза пытались закрыть еще при Святейшем Синоде, но не сложилось - хозяева у лавки были люди правильные, солидные, все больше купцы первой гильдии. 

    Книги здесь были везде. Строгими рядами стояли на полках бесконечных стеллажей, ровными стопками лежали на консолях, рядом с офортами и дагерротипами, стопками повертлявей - на полу. На стенах, там, где были специально отведенные свободные места, испокон века висели старинные гравюры. Иногда они менялись, когда какую-либо из них покупали изрядные ценители, но случалось это очень редко, ибо стоили они баснословно дорого. Дважды этим ценителем был Федор, и цены не раз заставили его покачать головой. 

    Хотя, подлинные офорты «Каприччос» были куплены им хорошо, если за треть цены, а было это еще при старом хозяине магазина. Нынешний ему, положа руку на сердце, и в подметки не годился, но, по здешним странным временам, он был вполне компетентным человеком. Просто Федор помнил времена… несколько давние. 

    Федор вышел из «Хаммера» и решительно открыл дверь в магазин. В лицо ему дохнуло прохладой. Он вошел в полутемное помещение. Сегодня ему звонил нынешний хозяин лавки и приглашал посмотреть на новое приобретение - несколько довольно редких и дорогих книг. 

    Молодая продавщица окинула его заинтересованным взглядом и приветливо улыбнулась. Как хорошо Федор знал этот магазин, так же плохо он запоминал девиц за прилавком. Да и то сказать - прилавку было уже почти двести пятьдесят лет, а девиц за ним перебывало видимо-невидимо. Постоянно сменяясь друг другом, они были весьма разнообразны, как по внешности, так и по знаниям, но были совершенно одинаковы в одном - они считали Федора идеальной кандидатурой для мужа. Его мнение при этом было, разумеется, не важно. 

    Федор улыбнулся нынешней девице в ответ, совершенно автоматически и без какой-либо душевности, и переключил свое внимание на книги. Девица некоторое время наблюдала за ним, пока не поняла, что посетитель не обращает на нее никакого внимания, обиженно надула губы и углубилась в чтение любовного романа в пестрой обложке. То, что девица читала дешевую книжку, купленную в метро, сидя за прилавком самого лучшего в городе антикварного книжного магазина, сказало Федору о многом. Покружив некоторое время по магазину, полистав папки с акварелями, посмотрев на висящие гравюры и немножко рассеяв свою хандру, Федор подошел к прилавку:

    - Добрый день, - сдержано поздоровался Федор, положив правую руку на прилавок. Массивный перстень с печаткой таинственно сверкнул бриллиантами в литере «А». Девица в ответ только приподняла брови, но врачу сейчас не было дела до ее манер, - Я могу увидеть Александра Викторовича?

    Девица с вызовом пожала плечами:

    - Он занят. Он каталогизирует новую коллекцию.

    Федора это уже стало утомлять. Почему все здешние продавщицы мнили себя неотразимыми красотками? Это было вне его понимания. 

    - Он звонил мне об этой коллекции. Он хотел ее мне показать.

    - Я не могу оставить зал, - поджала губы девица. 

    В ее глазах было: «Ну, давай же, проси меня!»

    - Хорошо, - разозлился Федор, достал сотовый телефон и набрал номер, - Александр Викторович? Я у Вас в магазине, но ваша барышня не хочет вас позвать… Боится за книги… Вероятно, я выгляжу достаточно криминально… 

    На этой реплике в зал магазинчика выскочил сам Александр Викторович.

    - Дражайший Федор Михайлович! - антиквар и Федор одновременно закрыли сотовые и пожали друг другу руки через прилавок. Затем Александр Викторович вернулся к самому важному делу на нынешний момент:

    - Лариса! Запомните Федора Михайловича, пожалуйста! И впредь не опасайтесь оставлять на него магазин!

    Федор вспомнил случай, на который намекнул антиквар и засмеялся. Александр Викторович засмеялся тоже. Тогда, в далеком уже, девяносто втором году, Федор остался один в магазинчике, ожидая, когда ему принесут его «порцию» книг, как в магазин совершенно случайно зашел какой-то совершенно «новый русский» в пиджаке такого алого цвета, что даже в полутьме магазина на него было больно смотреть. 

    В течение трех четвертей часа Федору удалось продать этому чуду природы все лежалые офорты, невероятной чудовищности акварели и десяток книг, о содержании которых можно было только догадываться, так как отвратительная северная печать середины 19 века практически полностью вылиняла и на страницах книг остались только малопонятные закорючки. 

    С тонкой, и почти бессловесной, подачи Федора дело вышло так, что это летопись правления Влада Дракулы, и что тот, кто расшифрует эти записи, будет знать обо всех местах, где Цепеш прятал свои клады. Самого же Федора вынуждают расстаться с этими книгами только лишь исключительно стесненные обстоятельства, ведь эти реликвии хранились в семье с того самого времени… «Ценитель» антикварных книг ушел совершенно счастливый, отвалив за груду барахла сумму денег, достаточную для покупки неплохого автомобиля.

    - Хорошо, Лариса, идите и принесите книги, что я отложил на подоконник. Позже я расскажу вам, что бывает, если оставить Федора Михайловича в магазине одного, - Лариса обиженно ушла в кабинет хозяина, пока Федор и антиквар обменивались ничего не значащими новостями и всем известными сплетнями.

    Наконец девушка вернулась со здоровенной кипой книг, и снова села читать книжку, но антиквар небрежным жестом выпроводил ее. В полутемном зале книжной лавочки остались лишь двое мужчин.

    Федор начал осторожно перебирать книги, откладывая некоторые из них в сторону. Несколько из них он сразу отложил - Папюс никогда не был ему интересен. Букинист с интересом наблюдал за ним. Затем Федор взял в руки малоприметную книжку в облезлом коленкоровом переплете. Открыл, перелистнул несколько страниц.

    - Латинская версия кошмарного "Necronomicon". Кто-то скажет, что  это выдумка Лавкрафта… 17 век? - Федор посмотрел на антиквара, ища подтверждения своей мысли. Тот кивнул:

    - Вы превосходный знаток. Мало кто может так легко датировать книги. 

    - Спасибо, вы всегда тонко льстите моему самолюбию, - он положил книгу на прилавок слева от себя. Антиквар знал этот жест. Он означал, что Федор покупает эту книгу. В это время Беляев взял еще одну из стопки, принесенной ему для выбора:

    - Зловещая "Liber Ivonis" Альберта Магнуса… - выпустил книгу из изящных пальцев, дав ей скользнуть на прилавок - еще не решил, брать ли безделицу, взял из стопки еще одну:

    - "Cultes des goules", «Культы оборотней» графа д'Эрлетта - одиозная книга.., - положил ее на книгу Магнуса и переложил обе в стопку тех книг, что собирался купить.

    - Есть еще "Ключ к познанию" графа д'Эрлетта, - позволил себе прервать покупателя антиквар. 

    Тут же, пробежав кончиками пальцев в своей стопке, показал книгу. Федор внимательно ее пролистав, отложил в «свою» стопку. Еще одна книга вызвала удивленное «Хм!»:

    - Просто невыразимая редкость.., - тонко сказал Федор.

    Антиквар улыбнулся каламбуру так, как будто это было его любимой шуткой, - "Unaussprechlichen Kulten" фон Юнцта.., - и эту книгу Федор  отправил «себе».

    - Что скажете об этой? - не вытерпел антиквар, показывая книгу в черной с зеленым коже.

    Федор не удержался от громкого восклицания:

    - Дьявольские "De Vermis Mysteriis"! - и тут же сбавил тон на обычный, - Червивые таинства старика Людвига Принна… Так ведь это скорее всего подделка.., - он перелистнул страницы, обратил внимание на недостаток типографской печати, - А… Нет, виноват, виноват… Поздняя копия, но Принн. Держал в руках такую… В Праге.

    Тут же положил книгу в «свою» стопку.

    - "Ars Magna et Ultima" Луллия, - антиквар показывал ему еще одну книгу в богатом кожаном переплете, тисненом серебром.

    - Да что вы говорите? Эта? - Федор требовательно протянул руку, антиквар положил книгу в протянутую ладонь. 

    Покупатель внимательно осмотрел фолиант, послушал, как шуршат страницы, затем деликатно постучал пальцем по переплету…

    - Тысяча триста, - подобный допрос «с пристрастием» не был свойственен Федору и букинист это знал. Федор задавал подобные вопросы, только когда не был уверен, достаточно ли ценно содержимое книги для его приобретения. В конце концов, Луллия в более скромном издании можно было купить и дешевле, а эту книгу продать какому-нибудь нуворишу. 

    - Хорошо, - Федор согласился с ценой, положив ее в «нужную» стопку и антиквар почувствовал мгновенное облегчение - Федор Михайлович был очень строгим ценителем. 

    Федор взял следующую книгу, бегло ее просмотрел. Букинист внутренне весь сжался. Разные знатоки расходились во мнениях относительно этой книги. Кто-то говорил, что это полностью подделка, кто-то утверждал, что на свете встречаются и настоящие экземпляры этого сочинения.

    - Пнакотикские рукописи… Бессмыслица. Но забавно, - вынес свой приговор Федор и небрежно отложил ее на прилавок. Антиквар тяжело вздохнул, а затем обеспокоено зашевелился, потому что Федор рассматривал следующий том без того внимания, что он заслуживал, по мнению антиквара. 

    - "Clavis Alchimiae" Фладда, неплохое сочинение… - Федор выпустил книгу из рук, заинтересовавшись следующей. 

    - Джованни Батиста делла Порта "De Furtivus Literarum Notis" О знаменитых тайных писаниях, 1563 год. Ему еще и тридцати не было… - задумчиво, совершенно для себя, сказал Федор.

    - Он уже основал Академию тайн природы, - вставил антиквар, желая блеснуть эрудицией.

    - В Неаполе, в 1560 году.., - механически согласился Федор, - Хорошо сохранилась, - погладив книгу по перелету, он положил ее к себе. 

    Неожиданно, его внимание привлекла толстая книга в самом низу стопки. Он ловко «выкрутил» ее и открыл на титульном листе. Тут же на его лице появилось выражение глубочайшего разочарования. Он явно принял ее за какую-то другую книгу.

    - "Необъяснимые происшествия, имевшие место в новоанглийской Ханаанее, описанные преподобным Вардом Филипсом, пастором Второй церкви Архам-сити на берегу Массачусетсского залива". Ну просто шедевр! - насмешливо протянул Федор, продолжая читать титул, - 1801 год, Бостон, - он насмешливо хмыкнул и захлопнул книгу, - Ее надо купить только для того, чтобы показывать внукам, какие книги не нужно покупать!  - антиквар и Федор засмеялись. 

    Федор положил «ненужную» книгу на прилавок, "Ключ Алхимии" Фладда с прилавка переложил в свою стопку. Все остальные книги его не заинтересовали.

    - Итак? - задал вопрос Федор.

    - Аль Азиф, два Эрлета, Фладд, Принн, Магнус… делла Порта… Юнцт… Луллий за тысячу триста… Пять тысяч шестьсот, - на самом деле цена не изменилась бы, даже если Федор взял все книги, но даже самым любимым покупателям не нужно знать все.

    - До шести - «Необъяснимые происшествия» и «Пнакотикские рукописи», - задумчиво предложил Федор.

    - Превосходно! - ответил букинист, просияв. Больше всего он обрадовался тому, что кадавр «Пнакотикских рукописей» не будет позорить его славное заведение.

    Федор достал бумажник и начал отсчитывать деньги. Хозяин магазина не был из тех людей, кому сумма вручалась одна и сразу, не тот калибр. Антиквар тщательно упаковывал  книги, осторожно кося глазом на деньги. 

    Федор положил деньги на прилавок и, прощально кивнув хозяину магазина, взял упаковку книг и, не оборачиваясь, вышел на улицу. Подойдя к «Хаммеру», он некоторое время искал по карманам ключи, которые он, по обыкновению, просто забыл в замке зажигания. Вспомнив, мысленно дал себе подзатыльник, открыл дверцу и, поставив книги на сиденье, достал сотовый телефон. Повертел его в руках, снова убрал. Сел в машину и медленно поехал по улице. Снова открыл телефон. Набрал номер.

    - Добрый день, Беляев вас беспокоит. Да, по поводу «Пнакотикских рукописей». 1731 год… Кожа… Нет, не человеческая. На человеческой  коже «Пнакотикские рукописи» последний раз были написаны в 1322 году… Да, как договорились, двадцать пять. Да, на мой счет… Как только деньги ко мне придут, тотчас же. Прекрасно. Значит я просто еду к вам. Считайте, сколько мне нужно времени на стояние в пробках с Васильевского острова, - сказал Федор и посмотрел на название улицы. Оно гласило: «Лиговский проспект, 11».  Доктор прибавил газ. Пусть думают, что он едет с Васьки.  

    До здания «Межрегионбанка» Федор доехал довольно быстро. На охраняемую стоянку его пропустили, даже не спросив документы - его «Хаммер» здесь хорошо знали и указания насчет него были даны строжайшие. Ловко выкрутив из упаковки требуемую книгу, Федор достал сотовый и набрал номер.

    - Добрый день… Да… В руках. Иду.

    Он вышел из машины, снова не потрудившись ее закрыть, и пошел в видневшийся неподалеку вход в здание. На проходной его уже ждали два безукоризненно одетых молодых человека. 

    - Федор Михайлович? - спросил тот, что стоял слева. 

    - Да. Я - Беляев. 

    Федор кивнул молодым людям и пошел к лифту. Двое сопровождающих - следом за ним. Свой путь до кабинета второго заместителя генерального директора Федор знал прекрасно - он не первый и, даже, не десятый раз продавал книги этому человеку. 

    Путь был красив - полированный мрамор в человеческий рост, дерево, позолота, хрусталь - банк был не из бедных и старался, в меру своих способностей, это показать.   

    В приемной второго заместителя наперерез Федору, чуть не плача, бросилась секретарша и, кланяясь в пояс, стала умолять подождать - шефа сию минуту вызвали к Самому… 

    Федор милостиво кивнул, и, потребовав для услаждения души улунского чая «Сы цзи чунь» сиречь «Весну четырех сезонов» и цукатов для улучшения ощущений, погрузился в недра огромного кресла, чтобы всласть помедитировать. Всласть помедитировать ему не дали. Буквально через несколько сладких мгновений медитации Федор услышал:

    - Все готово, Федор Михайлович…

    Федор удивленно разлепил веки, чтобы осмотреть то, что, по мнению секретарши, символизировало собой «все», встал, коротко поклонился и перешел к маленькому столику, на котором это «все» и находилось. В самом деле, на низком столике стоял набор для чайной церемонии, при виде которого Федор поцокал языком.

    Беляев, не смущаясь ни в малейшей степени, снял ботинки, по-самурайски уселся на ковер и приступил к приготовлению напитка, воистину достойного богов. За этим благородным занятием через четверть часа его и застал второй заместитель генерального директора. Не посмев прервать священнодействия, он сиротливо мялся на пороге приемной, пока Федор властно не позвал его: 

    - Дмитрий Игоревич! Присоединяйтесь.

    Дмитрий Игоревич подошел и, косясь на секретаршу и подчиненных, уселся на ковер рядом с Федором. 

    - Ваша секретарь - просто чудо. В этом городе можно найти такой набор только в Японском торговом представительстве, да и то, вряд ли. Запах чая безупречен. Сейчас будем пробовать. Жаль, что вы не видели, насколько великолепно распускались листья…

    Чай Дмитрию Игоревичу понравился, и он все с большим интересом слушал пространные объяснения Федора о природе чайной церемонии и ее необходимости для современного городского жителя. Чаи они гоняли с час, пока Федор не понял, что Дмитрий Игоревич уже готов для серьезного и вдумчивого разговора.

    - Пойдемте в кабинет. Нужно поговорить без посторонних. 

    - Да, да, конечно, - прокряхтел еле живой Дмитрий Игоревич, с некоторым трудом разгибаясь после сидения на ковре. Федор элегантно встал и небрежно поклонился секретарше:

    - Премного Вам благодарен.

    Прошествовав в кабинет, Федор с заметным удовольствием плюхнулся в кресло и вытянул ноги. «Пнакотикские рукописи» он в меру небрежно бросил на стол. 

    - Итак. Рукописи - перед Вами, - энергично сообщил Федор.

    Банкир вздохнул:

    - Мы уже перечислили Вам деньги…

    - Прекрасно! Значит, я вам больше не нужен?

    Дмитрий Игоревич замялся:

    - Понимаете, Федор Михайлович… Как проверить эту книгу на подлинность?

    - Никак. Этой книги вообще не существует в природе. Конечно, вы можете проверить, что эта книга написана на коже, содранной с… какого-то животного не позже 18 столетия… но…

    - Да! Да! Это нам и нужно! Просто датировка материала!

    - В судебной экспертизе. Любой. Дадите эксперту сто долларов, и он исследует книгу. А что, Вы думаете, что я Вас обманываю?

    - Да что Вы такое говорите, Федор Михайлович! Это… совершенно не о Вас. Не желаете коньяку?

    - Желаю, дражайший Дмитрий Игоревич, но, увы, я за рулем!

    - Увы…

    - Да, Дмитрий Игоревич… вам что-нибудь говорит имя Принн? 

    - Федор Михайлович! Мы же необразованные люди! Что мне может сказать это имя?

    - Подземные таинства… Тайны червей…

    - Про это слыхал. И еще есть культы… несказанные?

    - Невыразимые. 

    - Ну вот, - загрустил банкир, - вроде одно слово неправильно, а весь смысл другой…

    - Ну что же, - Федор упруго встал, - желаю Вам всяческих благ, процветания и приумножения мудрости.

    - Благодарю Вас, - встал в свою очередь банкир.

    Федор кивнул и покинул гостеприимный кабинет.

Глава 7.

    Через час Федор явился в «Антик» чтобы посмотреть еще одну редкостную книгу. Карла Людвиговича на месте не было, но Беляева без единого слова проводили в кабинет хозяина, где он и расположился со всеми удобствами.

    Слабость Федора Михайловича Беляева к старинным гербариям была известна всем петербургским антикварам и букинистам, поэтому книг ему на оценку поступало довольно много. Немало из них было и редкостных. 

    Именно над такой книгой и размышлял Федор прямо сейчас, просматривая очередной травник 14 века. То есть, думать тут и нечего было - такой экземпляр «Альберта Великого» Федор видел вообще впервые, надо было брать. Но тут существовало несколько тонких мест, не самым малозначительным из которых было совершенно непонятное происхождение столь редкой книги, и слишком длительный срок ее безвестного хранения. 

    За этими мыслями Федор не заметил, как кабинет превратился в арену переговоров. Карл Людвигович вернулся с потенциальным продавцом и вступил с ним в полемику. Обсуждалось небольшое живописное полотно, а точнее, портрет, императрицы Екатерины Великой. 

    Небольшое по размеру полотно изображало молодую императрицу в простом, почти домашнем, белом бархатном туалете. Она сидела в беседке на фоне весеннего пейзажа и писала письмо, держа в руке ярко рыжее перо, странно контрастирующее со всей серо-голубой гаммой картины.

    Антиквар и владелец картины обсуждали детали, свидетельствующие о подлинности полотна, а Федор все смотрел и смотрел. Это действительно было то самое перо…

    Екатерина всего неделю как взошла на престол. Утром, сидя за туалетом, новоиспеченная императрица спросила свое отражение в зеркале:

    - Что мне надлежит сделать наипервейшее?

    Раздался шорох, люстры зазвенели подвесками и, дребезжащий голосок произнес:

    - Просить Хранителя оказать покровительство…

    Императрица вскрикнула и уронила жемчужную нить, что прикладывала к простой, но изысканной утренней прическе. Фрейлины зашептались. 

    Федор, с утра пораньше,  бранил Петра Кравченко, когда в имение прискакал взмыленный фельдъегерь с пакетом для Его милости полковника Беляева. Кравченко был изгнан из кабинета, чему немало обрадовался и Федор распечатал конверт, в котором были обычные «подарки» - очередной орден, жалованное имение в Малороссии и необычная просьба - небольшой конверт со скрепленным личной печатью императрицы письмо, выдержанное в самых кротких выражениях, приглашавшее полковника ко двору, для личного визита. 

    Беляев подумал, пожал плечами, подошел к зеркалу и стукнул по его поверхности пальцем. По зеркалу прошла рябь, зеркальные волны смыли отражение Федора и принесли зрелище пышнотелой красавицы, стоявшей у окна и державшей в руках письмо. При виде такой женщины Федор неосознанно приосанился, забыв о том, что перед ним всего лишь отражение в зеркале, затем по молодецки тряхнул головой, вернул свое отражение, с кислой миной осмотрел «кавалера» в домашнем халате и сеткой на волосах, сетку тут же снял, от зеркала отвернулся и пошел писать ответное послание с уверениями в своей преданности и прочая, и прочая...

    Императрица волновалась. С самого утра ей было не по себе. Тот самый Хранитель, шепотки о котором она слышала с тех самых пор, как приехала в Санкт-Петербург, но никогда не решалась о нем расспрашивать, должен был прибыть сегодня вечером. В ответном письме, составленном на безукоризненном французском, полковник Беляев обещал прибыть, но требовал строжайшей тайны. 

    В назначенный час Екатерина сидела у окна Эрмитажа, что в парке Петергофа, наряженная в белоснежный роброн из нежнейшего бархата. Поверх него на женщину была накинута сеточка, наподобие рыболовной, только в каждой ячейке этой сети сидело по бриллианту. В руках она крутила золотую табакерку, украшенную двумя топазами. 

    Неожиданно, все свечи в комнате погасли. Женщина услышала хлопанье крыльев. Ее рука сама потянулась к колокольчику.

     - Не нужно никого звать, Ваш Величество, - услышала она мужской голос за спиной и в тот же момент комната осветилась ослепительным светом. 

    Екатерина в ужасе обернулась. То, что она увидела повергло ее в столбняк: перед ней, на спинке кресла сидела птица, от перьев которой исходило огненное сияние.

    - Так это правда… Ты действительно не человек.., - сказала императрица, более всего на свете сейчас желавшая броситься наутек. Колени, к сожалению, были ватные, - Жар-птица…

    - Да, - кивнула головой птица, взмахнула крыльями, свет померк, в комнате вновь воцарилась тьма.

    Но вот свечи, как по волшебству, вспыхнули все одновременно. Рядом с креслом, на котором мгновение назад сидело диковинное существо, стоял высокий красивый мужчина, в камзоле сшитом по последней моде, и насмешливо улыбался:

    - Так ты звала меня?

    Екатерина кивнула, как заводная кукла:

    - З-звала… Хранитель…

    - Называй меня Федором. Зачем ты звала меня, повелительница?

    Никогда еще Екатерина не чувствовала себя настолько ничтожной, как в тот миг, когда феникс назвал ее «повелительница».

    - Я… я.., - дыхание молодой женщины стало прерывистым.

    - Ты, ты звала меня. Зачем? - Федор сделал шаг вперед, императрица отступила на шаг назад.

    - Просить Вашего покровительства, - прошептала Екатерина.

    - О! - насмешливо протянул Хранитель, делая еще один шаг, - Мое покровительство нужно заслужить.

    Еще не договорив фразу, Федор в три широких шага пересек пространство комнаты, разделявшего его от испуганной женщины, и подхватил ее на руки. Императрица пискнула, как цыпленок, и уперлась руками в грудь мужчины:

    - Да как Вы смеете!

    В ответ Федор лишь хищно усмехнулся и впился губами в алый рот Екатерины. Поцелуй длился долго. Сначала напряженные руки женщины расслабились, затем осторожно легли на плечи захватчика, а потом жарко обняли мужчину за шею. Федор мурлыкнул и понес свою жертву в спальню.

    Утром Екатерина проснулась совершенно одна, только на подушке лежало ослепительно сверкающее перо, обернутое листком бумаги. В руках женщины бумага истлела, но она успела прочесть:

    «Буду к вечеру. Люблю. Федор.»

    Тайные встречи Хранителя и императрицы продолжались почти год. Самое удивительное, что эти встречи действительно остались для всех тайной. Что кто-то посещает императрицу, знали, конечно, многие. Но кто? Никому и в голову не приходило, что открытое окно императорской спальни и летящая в кромешной тьме птица предвещали бурную ночь любви. 

    Как-то под утро, когда Федор уже собирался улетать, Екатерина спросила:

    - Федор?

    - Да, Катти?

    - Мне нужно перебираться со всем двором в Москву… Ты не сможешь…

    Федор покачал головой.

    - Значит мы расстанемся так на долго?

    - Я принадлежу этому месту, возлюбленная моя Катти…

    - Что мне сделать для тебя? Что бы ты не забыл меня?

    - Ничего, моя милая. Я никогда не забуду тебя. Вернешься в Петербург, дай мне знать. Если захочешь, конечно. Просто напиши моим пером: «Прилетай» и выброси листок в окно. Я прилечу.

    Ее императорского Величества в столице не было около года. Как только она вернулась в Петербург, то первое, что сделала - бросилась к письменному столу, извлекла из палисандровой коробочки перо, обмакнув его в чернила вывела первые буквы «При…», бросила перо на стол, разорвала бумагу  и разрыдалась. 

    Письмо с одним словом влетело в окно кабинета в имении Беляева только через двенадцать лет. Федор несколько мгновений разглядывал необычное послание, затем, вспомнив, что оно означает, вздохнул.

    Императрица, на пике своего могущества, раздобревшая матрона в блеске своей красоты, весь день наряжалась в разные туалеты, что бывало с ней крайне редко, смотрелась в зеркало, не понимала ни единого обращенного к ней слова и гневалась на всех подряд. Наконец, она остановила выбор на жемчужно-сером атласном платье безо всяких украшений, а волосы приказала заплести в косу. Как только ее приказания насчет туалета были исполнены, она повелела всем убираться из ее личных покоев и не появляться до утра.

    Ровно в полночь Федор влетел в давно известное ему окно. Екатерина сидела в массивном кресле кабинета так, что бы не было видно ее лица.

    - Подойди ко мне, Федор. Только не смотри на меня.

    Федор ласково и необидно засмеялся:

    - Девочка! Глупая моя девочка! Как же не смотреть на тебя?! Ты же стала еще прекраснее!

    Императрица закрыла лицо рукой и заплакала. Федор подошел к ней и стал гладить по голове, как ребенка:

    - Не плачь, не надо. Ты была молода, стала старше, когда придешь к своему концу, это будет счастливый конец, путь в рай, а я не стар, не молод, я не живу, а существую, и конца этому не будет. И если кто-то сумеет меня убить - это будет моя гибель и от меня ничего не останется. И даже любить я не могу, не смею - ведь все, все вокруг меня когда-нибудь умрут. Таковы законы природы - жизнь есть там, где есть смерть, а нам, бессмертным - бесконечное ожидание.

    Екатерина прекратила всхлипывать и посмотрела на мужчину:

    - Я так тосковала без тебя… Я так боялась.., - договорить Хранитель ей не дал.

    Через 12 лет Екатерина послала за ним снова. На этот раз в официальной обстановке они сказали друг другу лишь несколько слов. Полковник Беляев был представлен сыну и внуку с самыми лестными рекомендациями венценосной матери и бабушки.

    Ночью, когда императрица уже ложилась спать, она услышала за спиной шорох.

    - Федор?

    - Да, - Федор материализовался из тени, в складках которой прятался, - Сегодня мы видимся с тобой последний раз, моя милая Катти, - он провел пальцем по брови женщины и убрал руку, - Иначе ты возненавидишь меня. Но эту ночь мы проведем вместе, - он как в первый раз, подхватил ее на руки и понес на ложе.

     - Нет, картина, безусловно, подлинная, - вынес свое решение антиквар, - но определить автора…

    - Сколько Вы хотите за портрет? - неожиданно для всех спросил Федор. Владелец картины, охнул и взялся за сердце - похоже было, что до этой секунды он и не подозревал, что в кабинете есть еще один зритель. 

    - Тысяч десять - пятнадцать, - пробормотал он, придя в себя.

    - Хорошо. Карл Людвигович. Оформляйте. Ваши проценты и так далее. 

    - Я понял Вас, Федор Михайлович, - кивнул головой антиквар, - Алексей Петрович!

    В комнату вошел менеджер.

    - Слушаю Вас, Карл Людвигович.

    - Картину упаковывайте для Федора Михайловича.

    Менеджер кивнул и, взяв картину, унес с собой. Владелец картины переводил недоуменный взгляд с одного на другого.  

    - Так, я вас сейчас оставлю, что бы не мешать прийти к правильной цене. Да, травничек, я тоже заберу. Вы Кузьме потом скажете, сколько я буду вам должен.

    - Как Вы изволите, Федор Михайлович, - привычно кивнул Карл Людвигович, ни сколько не беспокоясь о деньгах.

    - Желаю вам приятно провести время, - бодро сказал Федор, вышел из кабинета и, взяв на выходе уже упакованную картину, поехал с ней домой.

Глава 8.

    Утром следующего дня Федор вышел из парадного своего дома, и тут же почувствовал запах демона, недавно покинувшего первозданный Хаос. Запах серы спутать невозможно ни с чем, и хоть современные прогрессивные нравы и заклеймили средневековье «темными веками», люди прошлого не очень-то и ошибались, считая серный запах непременным атрибутом исчадий Ада. В каком-то смысле так оно и было - жители первозданного Хаоса в Среднем мире появлялись бестелесными и бесформенными сгустками кинетической энергии, если не совершали необходимых приготовлений. В числе прочего это включало в себя и купание в подземном, раскаленном добела, озере серы. Это касалось демонов попроще. Высшие демоны, разумом не уступающие и Первым, и Верхним, проходили сложные многоступенчатые процессы подготовки, позволявшие им безболезненно переходить между мирами, но и они в случае стрессов испускали серную вонь, сравнимую для них с запахом человеческого пота. Именно такой всплеск и зафиксировал Федор.

    В мгновение ока он приготовился к бою и обернулся. Перед ним стояли два демона в человеческом обличье, оба сложив пальцы в знак мира. Федор кивнул и слегка расслабился, рассматривая пришельцев. На первый взгляд - ни чем не примечательная супружеская пара, только, пожалуй, есть какие-то диссонансы. Мужчина - чуть более плотен и коренаст, что бы быть пропорциональным, что-то странное с ногами, мало кто поймет, что его нога по строению, как задняя нога хищного животного, с коленом уходящим назад. Женщина - само воплощение чувственности. Воистину, неземная красота. 

    - На скорую руку формировались, - заметил Федор.

    Не в осуждение, а так, для констатации факта.

    - Истинно так, повелитель. Мы пришли с миром, - сказал первый демон, мужчина.

    - А разве не красиво? - удивилась женщина-демон.

    - Вот именно, что через чур красиво. Людей таких не бывает, - пожал плечами Федор.

    - О! - задумчиво протянула женщина, - Старейший, мы пришли с просьбой.

    - Излагайте, - кивнул Хранитель. 

    Почему же не выслушать вежливую просьбу? Это очень часто помогает избавиться от многих неприятностей.

    - Несколько времени назад, - начал мужчина, - один из моих кровных братьев посетил Средний мир, что бы выручить нашего отца. Свой долг он выполнил, отец был освобожден. Но брат не вернулся домой ни в одном из состояний. Когда мы обеспокоились его отсутствием, то оказалось, что его сущность была поглощена чем-то, более сильной природы, чем даже наша хаосная самобытность. Но он не погиб, а находится в состоянии глубокого порабощения, и даже не сознает этого. 

    - Прискорбно, - согласно правилам этикета, вступил в разговор Федор, - что такой прославленный род, как ваш, потерял одного из своих сыновей. Но как это касается меня?

    - Повелитель! - вступила в разговор женщина, - Наш брат проник в Средний мир самым легким путем - через пещеры. К тому же, ему так было ближе добираться до конечной цели… 

    - Пещеры - на Американском континенте.., - уточнил Федор, - Он прекрасно знал, что путь к Первозданному Хаосу был ближе и легче всего из пещер Кентукки.

    - Именно так, Повелитель, - согласился с ним демон-мужчина, - Миссия у него была в Нью-Йорке.., - он осекся под взглядом своей спутницы и она продолжила:

    - Но после того, как неведомая нам сила поглотила его, он улетел в Россию. Непосредственно в Санкт-Петербург, Повелитель. И сейчас он может находиться только здесь, больше нигде его нет.

    - Повелитель, это очень важно! - вклинился в гладкую речь женщины ее спутник, - Мы не можем вернуть брата в наш дом уже три цикла жизни Огненного Озера. Сила его уменьшается!

    Демоница сделала знак и ее спутник умолк на полуслове.

    - Наш отец просит Вас принять это в знак нашей дружбы и того, что души наши открыты для Вас всегда, - сказала красавица и протянула ему хрустальный шар. 

    Федор взял его в руки и онемел от изумления. Внутри круглого кристалла свободно плавал Талисман Имен. Массивный золотой кулон состоял из множества мельчайших букв, что составляли все алфавиты всех языков на свете. Но не сложная красота кулона вызывала такой трепет у Федора - Талисман Имен был мощным орудием в любых руках. 

    Все демоны, что жили в недрах планеты, грелись под солнцем Среднего мира, пребывали в Первозданном Хаосе или поднимались в Верхний мир - слышали зов этого Талисмана. Все демоны мира повиновались его владельцу беспрекословно. Подчинить себе демона можно было простым прикосновением Талисмана, не называя имя демона вслух. А если владеющий Талисманом был достаточно могущественным, что бы вызывать демонов из Хаоса к себе, то ни один из населяющих мир демонов не мог чувствовать себя в безопасности. 

    - Воистину царский дар! Подарок достойный самого могущественного клана Хаоса, - Федор замолчал, отыскивая слова, - Я не могу отвергнуть такой подарок, - демоны внимательно слушали его речь и понимающе кивнули в ответ, - но достойного ответного дара у меня для вас нет… Прямо сейчас, - добавил Федор, подумав.

     - Мы не просим ничего в замен. Мы просто хотим, что бы Вы приняли наш дар, - проговорила демоница. 

    - Что я могу сделать для того, что бы ваше пребывание в городе было удобным и приятным? - перешел тогда Федор к делу, - Нужно ли известить кланы? Мать и Отца Тишины? Мать Пути? Хозяин Теней сейчас пребывает в моем городе, но он никого не принимает.

    - Единственное, что нам нужно, это разрешение искать нашего брата в Вашем городе. С апартаментами и деньгами у нас проблем нет, Хозяина Теней мы беспокоить не смеем.

     - Хорошо. Мое разрешение искать вашего брата у вас есть. Только искать. Никаких действий.

    - Конечно, Повелитель. Все в этом городе принадлежит Вам. Только Вы решите, как нам поступить, когда мы найдем брата.

    Федор был польщен, но решил не баловать демонов своим одобрением.

    - Итак, найдите его, - демоны с поклонами удалились, Федор пошел к «Хаммеру». 

    Кузьма наконец принес долгожданный отчет Федору на кафедру гистологии и тот углубился в чтение опуса, придирчиво делая пометки в тексте красной ручкой.

    - Как школьное сочинение, - заметил Кузьма, бездельничая около большого аквариума с тропическими рыбками. 

    На аквариуме, как в музее, была приклеена табличка с названиями видов рыб на русском и латинском языках, и их описание для тех, кто не ориентировался в ихтиологии так легко, что бы без подсказки отличить рыбу Пикассо от коралловой рыбы-ангела. Рядом были аккуратно выведены клички, которыми рыб наградили люди, обитавшие на этой кафедре. Клички были простые, но подобранные со вкусом - Диоген, Кант, Гегель, Пушкин, Герцен, Блаватская… 

    - А почему они все только философы? - задал Кузя вопрос, который вертелся у него на языке лет пять.

    Федор поднял голову от бумаг:

    - Что? А… философы - все писатели… И потом, кафедра-то литературы? 

    Дав столь исчерпывающий ответ, Федор вновь углубился в чтение. Кузьма кивнул, полностью удовлетворенный подобным заявлением.

    Федор перевернул последнюю страницу и сказал:

    - Все, что я поправил, переделать. Немедленно. После завтра, что бы мне на стол.

    - Федь, только к понедельнику. У меня еще…

    - У тебя защита зимой. Ты монографию сдал в печать?

    - Монографию - сдал, - ответил ведьмак, довольный, что хоть что-то он сделал правильно.

    - Вот… Жалко! Хотел я там переделать одну штуку… А сказать тебе забыл…  

    Федор вздохнул и встал из-за стола.

    - Забирай свои бумажки. Ты когда работаешь? 

    - Завтра.

    - Иконы видел?

    - Конечно, видел, я их оценивал, - пожал плечами Кузьма.

    Федор спрашивал об иконах, что принадлежали хозяину магазина «Антик», где работал Кузьма. Он собирался выставить их на продажу, а Федор издавна интересовался фряжскими иконами.

    - Стоит посмотреть?

    - И выменять стоит. Там абсолютно великолепный Деисус и очень хорошие лики.

    Кузьма, как настоящий православный, никогда не говорил «купить» или «продать» про икону. Федор приподнял бровь. Кузьма был хорошим знатоком старины, и услышать из его уст сразу два определения в превосходной степени - это стоило многих рекомендаций экспертов.

    - Значит, поеду, посмотрю. Он меня сегодня приглашал.

    - Сегодня? Боится в мою смену тебя приглашать?

    - Наверно, - пожал плечами Федор, - Будто это что-то изменит.

    Федор не нашел, где припарковаться у магазина, проехал за квартал, бросил «Хаммер» там и вернулся пешком. В салоне посетителей было немного. Федор кивнул охраннику и пошел искать хозяина. Карл Людвигович, хозяин магазина, разговаривал в глубине оружейного зала с несколькими дорого и броско одетыми мужчинами, показывая им меч, очень хорошо сделанный под старину. Увидев Федора, он поклонился издали и знаками показал ему, чтобы Федор сразу проходил в кабинет. Вероятно, боялся, что Федор присоединится к группе и даст реальную оценку мечу, который он собирался продать, как старинный. Клиенты странно посмотрели на Федора, одетого, ради посещения института, очень просто - в льняной костюм и неброские замшевые ботинки. Федор взгляды проигнорировал и прошел в кабинет хозяина магазина. 

    Иконы были выставлены в двух больших витринах. У стены, сразу перед входом, отдельно стоял Деисус. Федор благоговейно перекрестился. Старинный, XV века, на двух досках Деисус изображал Иисуса Христа с Богородицей справа и Иоанна Крестителя слева. Федор залюбовался строгим и скорбным ликом Богоматери, нежнейшими цветами в ее руках. 

    Переведя взгляд на витрины рядом с Деисусом, он увидел, что весь деисусный чин тоже здесь - фигуры архангелов Михаила и Гавриила были великолепны - грозны и милостивы одновременно, святые Петр и Павел в пурпурных накидках и белоснежных хитонах вглядывались в Федора, словно вопрошая - прав ли ты?  

    Иоанн Лествичник, Иоанн Дамаскин, Арсений Великий, выписанные на одной иконе сразу, смотрели строго и предупреждающе. Святые мученики Феодор Стратилат и Феодор Тирон со щитами и мечами, в красно-бело-золотых одеяниях, кивали одобрительно - молодец, тезка. 

    Святые мученики - Евстратий, Артемий, Полиевкт в красно-зеленых римских нарядах, держа в руках маленькие черные кресты, знак своей мученической кончины, смотрели ясно и умиротворенно - выбирай по совести, не гонись за сиюминутным, говорили их взгляды. 

    Святители Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов в украшенных крестами римских тогах, протягивали Федору свитки с рукописной мудростью. Первые православные святые - равноапостольный князь Владимир, благоверные князья Борис и Глеб в богатых красно-зеленых княжеских одеяниях, глядели задумчиво, не осуждали, зная грехи и за собой.

    Федор смотрел на иконы и вспоминал старинный монастырь под Печерой. Там, точно также, на него с икон смотрели строгие лики, под взглядами икон он находил новые силы для того, чтобы жить. С тех пор, как он излечил свои душевные раны в том монастыре и принял православную веру, взяв Михаила Петровича Кравченко крестным своим отцом, он на самом деле стал Федром Михайловичем Беляевым, осознав и приняв свою смертную участь. С тех пор он часто приезжал в монастырь и, чем мог, помогал. Этот Деисус и Святые идеально вошли бы в иконостас главного храма в этом монастыре, свой у них был совсем уж беден. 

    - Что думаете, Федор Михайлович? - спросил Карл Людвигович, войдя в кабинет.

    - Сразу две мысли, Карл Людвигович, сразу две, - отстраненно ответил Федор.

    - Поделитесь? - улыбнулся антиквар.

    - Извольте. Первая - о том, что сегодня я утрачу целое состояние. Вторая - вы тоже.

    Карл несколько мгновений напряженно думал, затем понял скрытый намек на только что проданный втридорога меч, и засмеялся.

    - Увы, да. Мне не удастся променять их за три цены. Что Вы выбрали? 

    - А как Вы думаете? - пожал плечами Федор.

    - Все.

    - Именно. Вам Нострадамус позавидовать может. Двадцать пять.

    - Двадцать пять? - опешил антиквар, но тут же осознал свою оплошность, - Двадцать пять?! Да Вы не одного, Вы двух состояний меня лишить вздумали! Ровно в два с половиной…

    - А вот теперь - давайте спорить…

    Жаркий торг продолжался битых три часа. Перебрали все. Отслоенный лак, неправильное золочение, не каноническое положение рук, не естественное положение ног, двусмысленно читаемые надписи, плохо читаемые письмена в свитках, и так далее, с одной стороны. Полный Деисус, редкостный стиль письма, превосходное состояние для XV века, новгородская школа - с другой. 

    - Да это в Русский музей продать можно!

    - Продайте, посмотрю я, сколько они Вам заплатят!

    - Воля Ваша, Федор Михайлович, больше пятисот с этой не скину!

    - Не может она столько стоить. Это что - Феофан Грек?

    - Да ее на «Сотби» с руками оторвут.

    - Даже не упоминайте. Как они на «Сотби» попадут? 

    - Никак не попадут, - буркнул антиквар, - Это музейная редкость. Значит, плюс шесть - тридцать две.  

    - Тридцать - последнее мое слово.

    Карл Людвигович посопел, передвинул икону с изображением Архангела Михаила, и Федор увидел за иконами картину Ватто, французскую пастораль. Это зрелище своей неуместностью неприятно поразило его, и он поморщился. Антиквар принял это на свой счет и поторопился сказать:

    - Хорошо, хорошо. Тридцать.

    - Вот и ладно! - Федор отвернулся от икон. Сердце екнуло и отпустило. Федор и антиквар пожали друг другу руки, завершая сделку.

    - Счет Ваш прежний? - уточнил Федор.

    - Прежний. 

    - Ну, так я в банк. А Вы их упаковывайте. Их в монастырь, на Печору нужно отправить. Нечего им в музее делать.  

    Сердечно распрощавшись, расстались очень довольные доверчивостью друг друга. У каждого были свои соображения по цене этих икон. Через час после ухода Федора, Карлу Людвиговичу позвонил Кузя.

    - Карл Людвигович? Кто кому должен?

    Карл Людвигович засмеялся. Кузя поспорил с антикваром о том, что Федор больше половины запрашиваемой первоначально цены не даст.

    - Я должен! За тридцать уговорил меня, как будто я первый день иконы меняю!

    - Цена им красная - пятнадцать, так не очень-то и расстраивайтесь.

    - Я и не расстроен, хотя цена им, конечно же, не пятнадцать, - спохватился антиквар.

Глава 9.

    Утром следующего дня  Федор и Кузьма отправились на Черню речку. Оставив машину в двух кварталах от стройки, они пошли пешком. Все около нужного им места было окручено лентами с надписями «Опасность», «МЧС РФ», «Милиция» и так далее, но наши путешественники, осторожно преодолев зыбкое препятствие, оказались на небольшом пятачке, где и находился вход в подземелье. Провал они нашли сразу же, несмотря на усилия властей замаскировать его под обычную кочку. 

    Кузя легко сорвал полоску опечатки и они несколько мгновений постояли над черным зевом земли. Федор стоял на шаг сзади, держа в правой руке спортивную сумку, а в левой - фонарь «молнию» и очки ночного видения. 

    Кузя начал осторожно спускаться по раскрошенным кирпичным ступеням.

    - Вот чего я не понимаю, так это - зачем фонарь и очки? - подал голос Федор.

    - Фонарь для света, очки - для тебя.

    - Вот спасибо! Я вообще-то еще не инвалид, чтобы в темноте подсвечиваться.

    - А вскрытие проводить при одной «молнии» будешь?

    - Война, что ли? В лаборатории вскрою, как обычно. 

    - Хрен тебе, а не лабораторию. Прокурор города сказал - никаких костей из склепа не выносить. 

    - А мы не кости потащим, а весь труп. 

    - Тогда нас точно растерзают в прокуратуре. Я дал сто одну торжественную клятву, что ничего отсюда выносить не буду, и тебе не дам. И как мы повезем труп? На «Хаммере» на твоем? На заднее сиденье положим?

    Федор дернул плечом:

    - И что? Не возили разве? Я в каске буду вскрытие проводить? Без условий?

    Кузя усмехнулся в ответ:

    - А в лабе и я проведу.

    Федор застонал с неподдельной мукой:

    - Я помню, как ты проводил вскрытие! И весь институт, по-моему, тоже. 

    Кузя засмеялся: 

    - Всего один покойничек-то и убежал! Ну и что?!

    - Зато какой! Нет, ты вспомни этого зомби!

    - Ой, ладно! Ты когда-нибудь меня простишь за него?

    - Когда на планерках меня перестанут склонять за то, что по коридорам патологии, с попустительства гистологов, бегают безголовые покойники с ребрами в руках.

    Кузя засмеялся, но ответить ничего не успел - они дошли до конца лестницы. Лестница под их ногами была завалена мусором, омерзительно пахло гнильем. Свет с поверхности земли сюда не проникал, но огня они не зажгли. Федор аккуратно тронул Кузю за плечо. Кузя повернулся - Федор протягивал ему фильтры для носа, что бы можно было без помех дышать в этом месте.

    Надеть фильтры было делом минутным. Затем молодой ведьмак очень осторожно сделал шаг в сторону. Федор прошел на шаг вперед, заглянул за угол, осторожно осматриваясь. Затем закрыл глаза. Постоял так, поворачивая голову из стороны в сторону. Затем начал говорить:

    - Наибольшее напряжение в правой части свода. Ты осторожнее там. В центре и слева - нормальное давление. Пустоты в полу - тоже только в правой части. А вот коридор - за левой стеной. Пусковой механизм, но отсюда я не вижу, как он действует. Повнимательнее. Стена поворачивается, а не отодвигается, - Федор открыл глаза, - Живого ничего не чувствую, ты уж извини. 

    - А тут и нет ничего живого. Просто мертвяки ходят без толку…

    Федор кивнул, соглашаясь. Кузя достал клинок и пошел вперед, держа его в защитной позиции. Федор сделал несколько шагов за ним.  Теперь они находились в большом сводчатом зале с тремя колоннами. Раньше колонн было пять, теперь осталось только три. Стены и потолок здесь были из глазурованного кирпича, а колонны - из камня. От двух колонн остались только груды щебня и крупных булыжников. 

    Кузя прошел до левой стены. 

    - Вижу. Посмотри, подо мной нет пустот?

    - Нет. Я смотрел, - пожал плечами Федор.

    - Хорошо.

    Концом клинка Кузя нажал на выступ стены, и она начала медленно поворачиваться. Омерзительный сладковато-масляный запах гниения усилился. Федор подождал, когда проем полностью откроется, и осторожно подошел к Кузе. За стеной оказался узкий и низкий коридор. Друзья осторожно направились в подземные недра. Пройдя под землей метров сто, они оказались в низком, но просторном помещении. 

    Здесь запах был просто нестерпим - запах гнили, пыли, плесени, мокрого камня, смерти, злобы - все было в этом омерзительном запахе. Он проникал даже в фильтры, отравляя не только тело, но и душу.

    - Поругание, - одними губами сказал Федор.

    Весь зал был заставлен гробами. Они стояли, как на свалке, один на другом, друг на друге, как попало. Многие из них стояли открытыми, другие рассыпались, чуть не в прах, третьи гнили мокрыми грудами дерева. Но много было хорошо закрытых, крепких. 

    Федор достал из сумки короткий дротик с серебряным наконечником, саперную лопатку и две пары длинных печаток из грубой, прорезиненной ткани. Кузя и Федор надели  перчатки, помогая друг другу. Затем Кузя забрал дротик и лопатку и начал обходить гробы, разбивая крышки и пронзая их обитателей дротиком, а лопаткой - отрубая головы. Скалящиеся, шепчущие, пытающиеся укусить головы он бросал Федору. 

    Федор, к тому времени, достал из сумки большой брезентовый мешок и принялся сноровисто ловить страшные снаряды, как мячи, совершенно не обращая внимания на их поведение, не давая себя укусить, и не позволяя плюнуть себе в лицо. 

    Кузя закончил обход подземелья, отсалютовал Федору дротиком. Федор закрыл мешок, и, завязав его, они вдвоем с Кузьмой потащили слабо шевелящуюся поклажу в зал, из которого пришли. 

    - Если ударить стену вон там, то пол обрушится. Получится достаточно глубокая яма, - сказал Федор, указывая направление.

    - Хорошо, - кивнул Кузя. 

    Подобрав с земли увесистый булыжник и, тщательно прицелившись в место, указанное Федором, Кузьма бросил его в стену. От удара стена содрогнулась, и часть пола просела, обнажив черный зев ямы. 

    - Годится? - с ноткой гордости спросил Кузя.

    - То, что доктор… - подтвердил Федор. 

    Федор и Кузя, взяв мешок за концы, размахнулись и бросили его в провал. Федор снова порылся в сумке, достал оттуда пластиковую бутылку, наполненную странной, чуть светящейся в темноте смесью и бросил ее вслед за мешком. В яме вспыхнуло пламя. В свете огня стало видно, что свод комнаты когда-то был расписан причудливыми цветами и мифическими птицами.

    Ведьмак и его спутник отошли к стене, встав так, что бы не задохнуться дымом, ожидая, когда погаснет огонь.

    - Знаешь, что, - нарушил молчание Федор, доставая, из явно бездонной, сумки еще одну пластиковую бутылку, - Сходи-ка, для верности…

    Кузя кивнул и удалился. Через несколько минут он вернулся, а еще через пару минут из прохода, откуда он только что пришел, выметнулись языки почти белого пламени.  Как только огонь спал, Федор пошел к выходу.

    - Заваливать не будем? - спросил ему в спину Кузьма.

    - Свод обрушим, - дернул плечом Федор.

    Кузя пошел вслед за Федором, тоже не обернувшись на догорающий огонь.

    - И вскрывать никого не понадобилось. Зря только тяжесть на себе таскал, - неодобрительно сказал Федор, укладывая в сумку очки ночного видения. Кузя поднял глаза к небу, прося у богов терпения.

    Вечером, еле отмывшись от запаха, принесенного с Черной речки и слегка отдохнув, Федор приехал на дежурство в больнице. Дежурство не доставляло врачу никаких хлопот, за исключением повышенного внимания всего женского персонала от старушек-нянечек до медичек, с высшим и не совсем, образованием. Каждая старалась понравиться  врачу. Федор привык к этому. Но на работе романов не заводил, отчего про него ходило множество легенд и слухов. Впрочем, сие не сказывалось на нескончаемом потоке заигрываний, тайных записочек и откровенных предложений провести с ним хоть часок. 

    Во второй половине дня привезли известного актера с острым сердечным приступом. Федор узнал хохмача и наглеца. Актер пользовался дурной репутацией среди своих коллег за откровенное хамство, драки и Дон Жуанство. Врач сразу определил, что приступ был вызван очередной перебранкой на съемках. Ему было совершенно не жаль грубияна и по другой причине…

    Как-то актер спьяну или сдуру со всего маху въехал в Федин «Хаммер» и, вывалив на врача весь свой запас нецензурной брани, довольно, впрочем, посредственной, уехал, даже не думая оплачивать ущерб. 

    Увидев актера, Федор удовлетворенно заурчал. Нет, доктор не был злопамятен. Со склада все медикаменты поступят только завтра, а те, что остались, нужны другим многочисленным пациентам, далеко не VIP класса, к которым относил себя актер, по барски рассматривая молоденьких медсестер. То, что он зацапает перед выпиской не меньше двух, врач не сомневался. 

    «Потом тащи их еще к Степанычу в гинекологию…» - подумал он, представив испуганные глаза  «залетевших» девчонок.

    Федор пошел в ординаторскую за одноразовыми датчиками.

    Медсестра, зардевшись, спросила: 

     - Открывать новую коробку?... Одна осталась, боюсь старушке не хватит…

    - Старые есть?

    - Есть. Почему старые, почти новые, всего один раз использовали…

    - Вот и отлично! 

    Строгим армейским шагом Федор вошел в палату. Он несказанно был удивлен тому, что буян его не узнал. Наклеив датчики на грудь актеру, уже лежащего под капельницей, он саркастически произнес:

    - Отдыхайте.

    - Отдохнешь у вас! - надменно буркнул актер и сделал вялый, но внушительный жест рукой, посылающий нашего героя куда подальше, с «царственных» глаз долой.

    По-театральному отвесив поклон, Федор удалился. Он решил немного поспать.

    В два часа ночи случилось непредвиденное. От груди актера отклеился «почти новый» датчик. В ординаторской раздался звук остановки сердца. Сладко спящий Федор не ожидал такого поворота событий. Не сообразив, чем вызвана остановка сердца, он вскочил с кушетки и на ощупь, потому что какой-то идиот вырубил в коридоре свет, пробрался в палату. 

    Несмотря на личную неприязнь к актеру, тот в данный момент был его пациентом, и Федор «запустил» сердце актера, привычно ударив мирно спящего человека под диафрагму. От сильного и болезненного толчка, мышцы желудочков сократились, и сердце резко выбросило поток крови в аорту. Усиленный поток обогащенной кислородом крови омыл надпочечники, и в кровь влилась порция адреналина.

    От всего этого актер проснулся, резко сел на постели и со всей дури треснул Федора в лоб. Федор от удара отлетел, стукнувшись затылком об стену, сполз по стене и на четвереньках резво скрылся в ординаторскую, преследуемый криком актера:

    - Убивают! Бандиты убивают!

    В ординаторской врач живо оделся «по форме», на лицо надел маску. Отдышавшись, он выскочил в еще темный коридор. В палате у актера уже зажгли свет. В палате находилась добрая половина отделения и главврач. Главврач был под два метра ростом и весом более ста сорока килограммов. За что снискал себе кличку «Медведь».

    Федор дернул дежурную старшую медсестру за плечо.

    - Медведь откуда?

    - Дочь рожает…

    - Мать… твою!!!

    - Кто дежурный врач?! - расходился главный.

    - Я, Степан Николаевич, - Федор отвесил уважительный кивок.

    - Федор Михайлович.., что за непорядки в отделении? Почему строительные леса в коридоре?..

    - Закончим скоро. 

    - А… Это все… Тут ведь саммит…

    Все подняли глаза к потолку, прося у всех богов терпения. Саммит у главного был пунктиком. Складывалось такое ощущение, что пройти он должен был на территории больницы, столько про него было сказано на всех планерках и совещаниях.

    У главного заверещал телефон. Он, нервно достав мобильный из невыразимо огромных штанов, расцвел.

    - Поздравляю с внуками! - «подобострастно» изрек Федор.

    - Спасибо, как догадался? - сияя, произнес главный. 

    - Интуиция!

    - Что значит ученый! Какая интуиция развитая! Оба мальчики! Ну, до завтра.

    - А со мной будем что-нибудь решать?! - возмутился ненужный никому актер, понявший, что все обращают внимание только на главного.

    - Конечно, голубчик! Вам что-то приснилось. Это бывает. Очень Вы, батенька, перевозбудились! Ну, вот и датчик сорвали… Федор Михайлович, прикрепите датчик обратно… Да, и не забудьте, пожалуйста, дать нашему уважаемому гостю снотворное!

    Главный раскланялся, пожал Федору руку и быстро ушел. Толпа резко поредела. Федор облегченно вздохнул. 

    - А как вы догадались, что у него два внука? - подозрительно спросил актер.

    - Его дочь где могла наблюдаться? У нас в больнице. И УЗИ тоже делала. Все элементарно!

    Актер, хохотнув, закрыл глаза. 

    Федор, дойдя до ординаторской, понял, что очень устал. Не выходил у него из головы образ девушки - студентки.

    «Ах, какая была бы моему Кузьке жена!»… 

    Но мысли эти он отбросил и решил немного поспать. 

    К спящему актеру в палату пришла медсестра. Она долго будила актера и, наконец, когда тот продрал глаза, улыбаясь, произнесла:

    - Вам нужно принять снотворное. Распоряжение главврача!

    Актер разразился страшной бранью, отчего молоденькая медсестра сначала зарделась, как маков цвет, потом, подумав, резко отвесила актеру оплеуху и гордо вышла из палаты. Актер, насупившись, долго сопел, но потом опять забылся сном, решив, что пусть хоть все пушки на Петропавловке будут грохотать, хоть Нева выйдет их берегов, он будет спать и… пошло оно все к такой-то матери!

    Через три дня после первого визита демоны нашли Федора снова.

    - Приветствую Вас, Хранитель, - вновь первой заговорила демоница. 

    - Меня радует ваш приход, - ответил Федор традиционной формулой приветствия и сам себе удивился - он не разговаривал с демонами лет четыреста, но все отклики помнил. Сказывалась строгая мамина школа.

    Демоны склонили головы в знак принятия его слов.

    - Мы не нашли брата. Кто-то слишком сильный закрыл его от наших глаз.

    Федор мысленно содрогнулся, но положение и подарок обязывали, и он сказал:

     - Я сам стану искать вашего брата. Я приложу все усилия, что бы освободить его.

    Кузьма писал отчет, сидя на кафедре палеонтологии в университете, когда зазвонил мобильный.

    - Кравченко.

    - Добрый день, Кузьма Петрович, - сказал в трубке совершенно незнакомый голос. 

    - Добрый день, - выжидательно ответил Кузьма. 

    - Некоторое время назад у Франца Иосифовича я видел несколько необычные шкатулки… С рогами… и розами…

    - Так. Я внимательно слушаю, - сказал Кузьма уже совершенно другим, заинтересованным тоном.

    То, что Франц Иосифович, старый и очень осторожный антиквар, постоянно покупавший у Кузьмы вещи, сделанные из костей разнообразных демонов, открыл личность Кузьмы, уже говорило о многом, а дополнительные слова «…и розами…»  были паролем, утверждавшим, что человек абсолютно надежен. 

    - Понимаете, меня уже некоторое время беспокоят… живые носители того, из чего вы сделали шкатулки… 

    - Так… Вы уверены, что это именно они? - Кузьма обычно старался сделать так, что бы принадлежность кости не бросалась в глаза.

    - К сожалению, да, - вздохнули на другом конце провода, - У них один глаз и маленькие рожки на голове.

    - Диктуйте адрес, я подъеду.

    Возможно, Кузьма и отговорился бы от заказа, но те твари, о которых шла речь, были очень редки, их черепа было возможно продать за изрядную сумму, а Кузе, прямо сейчас, требовались очень большие деньги.

    С заказчиком проблем не было - он показал вход в подвал многоэтажного дома, где прятались одноглазые змеи, сунул в руки Кузьме плотный толстый конверт и ретировался. Кузьма проверил местность и поехал готовиться к бою.

    В одиннадцать часов вечера Кузя спустился под землю, подсвечивая себе мощным точечным фонариком. Бетонные стены и лестница закончились, и начались кирпичные. Кузя выключил фонарик, и в полной темноте пошел по узкому проходу. 

    Шел он очень осторожно, присматриваясь к каждому шагу. Увидев тонкую полоску черноты, еще более темную, чем окружающий его мрак, он пошел к ней, пока не остановился около узенькой ниши в стене. Он вытянул из ножен саблю и взял ее обеими руками. Крадучись, подошел ближе. Его шаги были не слышны. Ни звука, ни движения не раздалось из темноты, но Кузьма был начеку. Застыв у трещины, он ожидал. Чего он ждал, он не объяснил бы и сам.

    Но вот из ниши высунулась маленькая треугольная голова рептилии с рожками на лбу и одним глазом в центре морды. Кузя не медлил не секунды - мгновенное движение саблей и отрубленная голова покатилась по полу подземелья. Тут же, без паузы, из щели выскочили еще три и с трех разных сторон бросились на него. Бой продлился недолго - два коротких взмаха клинка и молниеносный выпад - и все твари были повержены. 

    Кузя осторожно подошел к каждой и аккуратно отрубил им головы. Прислушавшись, но не ощутив опасности, Кузьма аккуратно собрал головы и бросил их в кожаный мешок, собрал тушки и бросил их в другой, оба привязал к поясу, что бы были свободны руки и только сейчас затеплил свечу.

    Он шел вглубь подземелья, сторожко осматриваясь, но опасности не чувствовал. Своды постепенно становились все более низкими, каменная кладка - все хуже. В стенах появились трещины, у стен были насыпи влажной земли. Кузя, совершенно бесшумно, шел по осколкам битого кирпича. Свет свечи почти не освещал темноту вокруг Кузьмы, а создавал лишь странные отблески, превращая стены подземелья в причудливый театр теней.

    Наконец он дошел до сводчатого зала, где были навалены кучи земли. Он прошел к большой куче земли и щебня и поставил свечу на самый верх груды, достал тушки убитых змей и бросил их справа от себя. Затем он уселся так, что бы свет свечи не касался его, и приготовился ждать.  

    Ждать пришлось недолго - из темноты вышла девушка в черном платье. Она осмотрела обезглавленные тела и спросила:

    - Откуда это?

    Кузя промолчал. Девушка, повисев в воздухе, медленно растаяла. Через несколько мгновений появилась зрелая женщина:

    - Почему они без голов?

    Кузя не издал ни звука. Поднявшись в воздух, женщина также растворилась в темноте. Через несколько ударов сердца из мрака выступила старуха.

    - Кто отрубил им головы?

    - Я! - выскочил вперед Кузьма и с размаха ударил старуху саблей. 

    Старуха, отлетев от удара к стене, превратилась в чешуйчатую тварь со страшной раной в брюхе. Она пыталась уползти, но движения ее были спазматичными, и она только бессильно шевелила хвостом.

    - Добей меня! - прошипела змея.

    - Умри сама, - ответил Кузьма, прекрасно зная, что от второго удара все ее раны затянутся и она обретет силы вдвое больше, чем у нее было. 

    Чешуйчатая тварь издохла у ног Кузьмы. Тот ожидал, посматривая по сторонам, когда минует полночь. Время он чувствовал прекрасно. В одну минуту первого он отрубил ей голову, бросил ее в мешок к остальным головам и ушел.