Похищенная

На самом деле всё это было довольно-таки нелепо, до смешного нелепо: вся эта ситуация с заказом, поведение мистера сама привлекательность, да и моё тоже. Было странно раздеваться в его ванной и рассматривать себя в зеркале — ненакрашенную, бледную, так не похожую на меня, словно там, в отражении, и была настоящая я, всё это время ищущая своё место в жизни, и наконец нашедшая, как это не прискорбно звучало, в смерти. Будто все мои попытки убежать от себя за последние два года и должны были привести меня сюда, в это жуткое место без окон, без выхода, с хозяином-мудаком, в руках которого была моя жизнь. И всё же это не делало его злодеем-социапатом в моих глазах, ведь это была всего лишь его работа, скорее главным злодеем во всей этой истории был заказчик, по каким-то причинам решивший от меня избавиться.

Впрочем, даже это меня мало интересовало.

Время шло, досье, оставленное на стойке, уже было прочитано, фотографии просмотрены. Ничего нового: основные факты, номер машины, место жительства, напечатанные мелким официальным шрифтом на трех страницах, вместивших всю мою жизнь.

Оказывается, она была довольно скучна, не считая двух приводов в полицию за нарушение общественного порядка. Внутренний бунтарь во мне иногда срывался.

Сейчас он подозрительно молчал. Рассматривал себя в зеркало и молчал.

Снятая одежда валялась на полу, трусики, уже выстиранные мною, висели на краю раковины, а я всё не могла оторваться от своего отражения, словно пытаясь на себя насмотреться. За спиной слышался звук льющейся воды, помещение медленно наполнялось влажностью, я попыталась улыбнуться, но вышло как-то натянуто-криво, губы, как будто сведенные судорогой, растянулись в некрасивую, наигранную ухмылку.

Моё собственное отражение издевалось надо мной, а мне, если честно, было не до смеха. Зато я наконец смогла отвернуться и, вступив в душевую кабинку, закрыть за собой створку.

Горячая вода приятно ласкала тело, а я искренне не понимала, зачем мне это — умирать можно и с влажными трусиками, зато с приятными образами мистера сама привлекательность, во сне на меня навалившегося. Я старательно мылилась гелем для душа, стащенным мною с полки, закрывала глаза, представляя себя дома, но насыщенный мужской аромат, наполнивший кабинку, то и дело напоминал мне о том, где я.

Дома всегда пахло грейпфрутом, в моей ванной всегда пахло грейпфрутом, а я любила грейпфрутовый сок, смешанный с водкой.

Наступившая после отключения воды тишина немного пугала, и я не нашла ничего лучше, чем напевать попсовую песню. На душе было хреново, и, скорее всего, это была попытка хоть как-то сдержать постепенно приходящее понимание — блядь, я ведь скоро умру, совсем скоро, как только мудак по имени Николас выспится, вполне возможно попьет кофе, проверит свой пистолет и решит прийти за мной.

Я могла бы закрыться и не выходить.

И это была чертовски глупая затея, потому что на одной воде я бы протянула не более двух недель, если не меньше, и потому что собственных запасов было катастрофически мало. Практически не было.

Всё ещё напевая мелодию, я открыла створку душевой кабинки, и тут же застыла, ошарашенно смотря на спину Николаса, поймавшего мой возмущенный взгляд в зеркале.

Рука инстинктивно прикрыла грудь, вторая легла на треугольник между ног, и я сделала шаг назад, не зная куда деться от столь пристального взгляда.

— Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Это моя ванная.

— Но она занята, как видишь, ты мог бы проявить хоть каплю уважения. — Николас тяжело вздохнул и опустил голову, уставившись ровно на то место, где покоились мои мокрые, в прямом смысле слова, трусики.

Моя бледность сошла на нет.

— Мне нужно обезболивающее, — после этих слов он отвлекся от изучения моего нижнего белья и потянулся к шкафчику с препаратами, его взгляд в отражении мельком пробежался по моей фигуре, я сжалась ещё больше и вновь сделала шаг назад, ощутив лопатками влажную поверхность кабинки.

Дотянуться до полотенца не было никакой возможности, а попросить его не поворачивался язык.

Видимо, он прочёл это на моём лице, потому что, достав шприц и какую-то ампулу, взял полотенце и, повернувшись ко мне в полоборота, протянул его.

Я несмело вцепилась пальцами в махровую ткань, на миг оголив свой второй размер, и, повернувшись к мудаку спиной, обернула полотенце вокруг себя.

— Спасибо.

Руки мелко дрожали от ощущения скорой развязки.

Я не могла сосредоточиться и нервно сжимала края полотенца, прижимая его к груди, там, где так отчаянно билось сердце. Я представила себе как от его ударов ломаются ребра, как их острые осколки разрывают мышцы, кожу, как торчат белыми пятнами на окровавленном фоне. Как кровь от ран стекает по моему телу и скапливается под ногами, постепенно заполняя ванную.

Мне кажется, я чувствовала запах металла, и кровавая картина, воспроизведенная моим ненормальным мозгом, была до ужаса реалистичной.

Хотелось жить.

А я, как назло, не могла дышать от душившего меня отчаяния.

— У тебя есть успокоительное? — я посмотрела на него, слегка повернув голову и краем глаза наблюдая за тем, как он без заминки вводит иглу в плечо. Его палец, нажимающий на шприц, застыл, и Николас посмотрел на меня. Слишком проникновенно для убийцы, слишком понимающе для палача.

— Есть. Отличная водка.

— А грейпфрутовый сок?

Палец доделал свою работу, и шприц полетел в раковину.

— Считай это последним моим желанием, я ведь имею право на последнее желание? — мой голос был до неприличия тих, позорно затравлен, умоляюще плаксив, отчего мне стало до ужаса стыдно. Я прочистила горло и сказала уже громче: — Ведь имею, да? — для того, чтобы выйти из кабинки, мне потребовалось сделать три шага, три шага навстречу смерти, которые дались мне тяжелее трёх миль. Ещё тяжелее было подойти к нему и встать напротив.

Он смотрел на меня с высоты своего роста, позволяя по полной прочувствовать свою беззащитность и бессилие. Молчал, всё больше нагнетая обстановку и наверняка замечая, как бешенно бьется моё сердце в такт ему вторящей груди.

Мне хотелось закричать лишь бы он не молчал.

Этого не потребовалось.

— Одевайся, Лалит, нам пора.