Страница 43 из 79
Алевтина Николаевна никак не могла заснуть. В тесной каюте, несмотря на открытое окно, было душно, а кондиционер работал слишком шумно. Узкая койка раздражала, плеск волн за кормой казался навязчивым. С верхней палубы доносился смех. А чуть дальше, почти на самом носу, стояла средних лет простушка, Мария, вроде бы. Алевтина еще раз высунулась из окна. Точно, стоит. Тихо стоит, одна, а все равно действует на нервы.
Опять смех. Это девчонка, студентка, кокетничает с врачом. Он лет на шесть старше, а ведет себя, как дурачок. Длинный, худой, несуразный. Тоже мне, герой-любовник. Только ростом вышел, такой же высокий, как Леонид. Господи, этого еще не хватало! Сердце кольнуло, придется вставать и пить таблетки. Впрочем, не стоит обманывать себя. Если уж вспомнила, то никакие таблетки не помогут. Промучаешься теперь бессонницей до утра, потом давление повысится.
Тогда тоже её мучила бессонница. Но не эта, серая, мутная, старческая. А другая – молодая, звонкая, когда не можешь заснуть от звучащей в голове музыки, от мечтаний. Чувствуешь себя Наташей Ростовой на окне и знаешь, что Андрей Болконский тут, рядом.
Леонид был очень похож на Болконского из фильма. Не на Тихонова, а именно на Болконского. Такой же суховатый аристократ, только высокий. Её всегда привлекал аристократизм: еще девчонкой была, а всем велела себя называть не Валентиной, как в метрике, а Алевтиной. И за собой всегда следила, фигуру соблюдала, прическу делала по моде, одевалась, пусть на последние деньги, но, как сейчас говорят, стильно. Потому и работала не где-то, а секретарем у большого начальника. И отдыхала в ведомственном санатории, а не дикарем.
И Леонид её сразу выделил, сразу заметил среди десятков других, что пришли на танцы. Пригласил на вальс, потом все танцы только с ней и танцевал. Комплименты говорить умел. Цветов не дарил, сказал, это пошло и недостойно такой женщины, дарить ей мертвые растения. Алевтине раньше нравились букеты, но она поспешила заверить, что не хочет быть причиной смерти цветов.
На третий день Леонид признался в любви. Красиво признался, на пирсе, во время шторма. Сцена прямо в кино просится: волны бушуют, она в белом платье, волосы схвачены красной лентой. Впрочем, нет, лента была зеленой, под цвет её глаз. Дальше лучше не вспоминать. Любовником Леонид был отменным, это она потом поняла, в сравнении. А тогда все ждала, когда же он сделает предложение. Но не дождалась.
Леонид исчез, даже не попрощавшись. Оказалось, он и в санатории-то не жил, так, курсовочник, почти дикарь. Алевтина даже фамилии его не знала, только город, откуда он прибыл – Красноярск. Искать пыталась, когда поняла, что беременна. Да где ж найти…
Когда после аборта приходила в себя, решила, что станет счастливой ему назло. Никогда больше не влюбится, будет жить только «головой». Так и жила. Отбила у клуши-жены начальника, женила его на себе под страхом партийного взыскания. Родила сына. Похоронила мужа, который все бегал в старую семью, все носил тайком деньги выросшим детям от первого брака. Сына любила, все ему отдавала, а он предал: нашел девчонку-провинциалку, женился, с матерью жить не захотел. Она одна в трехкомнатной квартире осталась, а он с двумя детьми в коммуналке, что от работы получил. Теперь дети выросли, свои семьи завели, все в долгах, но при квартирах каких-никаких, «спасибо» ипотеке». Сын приезжает раз в месяц, один, невестку и её потомство Алевтина не признает.
Алевтина трехкомнатную квартиру и дачу, что от мужа осталась, продала. Купила две двухкомнатные квартиры, в одной живет, другую сдает. Денег хватает и на жизнь, и на путешествия. Всю Европу объездила, в Азии и Америке побывала. Теперь вот сюда занесло, на теплоход этот, будь он неладен. Разве сравнить это корыто с океанскими лайнерами? Правда, качку Алевтина не переносит, зато там туалеты свои можно показать, все три вечерних платья. Так что счастье назло Леониду, можно считать, удалось.
Алевтина встала, выпила снотворное, выглянула в окно. Мария ушла, на палубе пусто. И смех затих.
Катя с наслаждением упала на койку и потянулась. Как сладко тут спится! Пахнет рекой, волны бьются о борт, словно колыбельную поют. Корабль чуть ощутимо покачивает тебя, точно младенца в люльке. Закроешь глаза – видишь синюю палубу, берега. И Костю – такого смешного, несуразного, длинного. Он подбрасывает вверх малыша. Мальчик, тоже длинненький и худенький, жутко похож на Костю, только глаза не карие, а голубые, как у меня. Мне страшно: вдруг Костя уронит ребенка. А они оба хохочут. И малыш уже в руках у отца, и тянет ко мне худенькие, но сильные ручки.
Катя не заметила, как заснула. Она не знает, что видит самый чудесный сон в жизни. Она никогда не вспомнит свой сон: ни завтра утром, ни через пять лет, когда сон станет явью.