Страница 44 из 70
А она снова зыркнула исподлобья, развернулась и отошла к окну, и только видно было, как совершенно детским жестом вытирает глаза, как вздыхает тяжко и зябко прячет сжатые кулачки в рукава кофты.
- Аня, Анюта, Анечка, ну прости меня, идиота, ну, пожалуйста. - Рванул к ней, обхватил за плечи, уткнулся подбородком в ее пушистый затылок, сжал, чтобы сдержать дрожь, от которой уже трясло все ее тело. И принялся шептать что-то утешающее, и умоляющее, и всякую невозможную ерунду, чтобы успокоить, отвлечь, отвести от той боли и обиды, которую сам же и причинил. И начал-то давно, и продолжал методично, старательно. За что? За то, что, как капризный пацан, решил сломать желанную игрушку, потому что не его?
Не выдержал ощущения этой скованной, напряженной спины, развернул к себе, начал гладить, массировать затылок, плечи, шею - пытался хоть как-то успокоить, расслабить. Попробовал заглянуть в лицо, но не поймал - увидел лишь мокрые скулы, не удержался - принялся целовать, собирая соленую влагу. Все так же шепотом моля о прощении, добрался до влажных, закрытых ресниц, уже не совсем понимая, что делает.
- Девочка моя хорошая, прости меня, прости, мне самому было очень больно, и обидно, и тянуло к тебе, как бабочку на огонь. А ты светишь всем, хорошая такая, а меня не греешь. И я злился на тебя. Прости. Не плачь, хорошая, я не стою того. И тебя не стою, и слушать меня не надо. Слышишь, Ань? Не молчи, ну скажи мне хоть что-нибудь, накричи на меня... Ну, пожалуйста?
И услышал горькое:
- За что? Почему ты так со мной? - и уже не тихие слезы, а горькое, захлебывающееся рыдание.
- Ни за что малыш. За то, что я сволочь жадная, а ты красивая, и хорошая, и сладкая такая... на тебя только слепой не пялится. А мне жалко, что не я один это вижу, и злюсь от того, что нельзя тебя забрать и спрятать, и от того, что ты не видишь этого...
Подхватил, уселся в кресло, усадил на колени - она вся почти утонула в руках, и начал укачивать, как ребенка, продолжая нести несусветные глупости... разжимая ледяные ладошки, пряча их на груди, согревая... сколько так времени прошло - не понимал и не чувствовал. Понял только, что затихла, только вздохи тяжелые слышались.
Приподнял ей подбородок, заглянул в лицо и обмер: глаза, по-детски распахнутые, омытые слезами, смотрели с таким укором, что пальцы снова потянулись, лаская, заглаживая свою вину, и забирая боль, и даря нежность, которой не знал за собой раньше. Прошлись по бровям, разглаживая хмурую морщинку, по скулам, коснулись краешка губ - опухших и искусанных, и снова захотелось загладить, зацеловать, занежить, вымолить у них прощения. Осторожно, словно спрашивая, прикоснулся своими, потерся ласково, страшась, что оттолкнет... не оттолкнула. Без всякой задней мысли принялся выцеловывать уголки, контур, края, сходя с ума от страха, что снова сейчас обидит этой невинной лаской.
Совсем другие вещи творились когда-то в его фантазиях, очень бурных, активных и смелых. Никогда бы и представить не мог, что будет терять столько времени на подростковые ласки и трепетные поцелуи. А сейчас забыл обо всем и медленно упивался хотя бы тем, что не прогоняла
Когда раздался глубокий вздох, и ее руки вдруг потянулись к шее, несмело и неуверенно? Когда невинная ласка вдруг встретила ответ и превратилась во что-то большее? Кто первый потянулся к застежкам, пуговицам, ремням и завязкам? Как ни пытался, этого Дима восстановить не смог. Помнил лишь то, как вдруг задохнулся, как кровь понеслась по венам, выстукивая пульсом какой-то безумный мотив. Как вдруг оказалось - что вот она, наконец-то, рядом, вся твоя, и все оказалось так правильно, и как надо, и совсем не так, как мечтал, да и кому они нужны сейчас были, эти мечты?