Дороги Аннуина

В какой–то момент он чуть было не упал на колени, не рассчитав – где прячется следующая ступень. Теперь вся лестница превратилась в ровное полотно, уходящее вниз, и шаг за шагом Киан медленно прокладывал себе дорогу сквозь разгулявшуюся вьюгу.

Казалось, что он спускался к подножию Каэр Сиди целую вечность.

Добравшись до заснеженных скал, которые выглядели как изломанные руки, тянущиеся вверх, Киан остановился и огляделся. Он должен был похоронить Сагу так, как она того заслуживала – как ведьма, как его жена.

Но заснеженные скалы Аннуина отказывали ему даже в этом.

Вьюга крепчала, угрожая всему живому, что рискнуло оказаться вблизи горы Каэр Сиди. Киан никогда не видел такой непогоды в Ином Мире. Возможно, она разбушевалась из–за того, что Пуйл захватил власть и нарушил что–то в равновесии Аннуина. Однако, это не волновало Киана.

Он не мог оставить свою жену в могиле из скал. Она должна была покоиться в земле, которая забирает жизнь глубокой осенью и возвращает жизнь с каждым весенним равноденствием. Киан разрывал мерзлые комья песка, камней и земли, обламывая ногти и не чувствуя при этом боли. Периодически он останавливался, но лишь для того, чтобы оглянуться на завернутое в остатки его плаща тело Саги. Пускай перед ним была лишь оболочка, в которой не оставалось её духа, но Киан никак не мог заставить себя смириться с этой мыслью. Он запрещал себе думать о том, что ему придется собственными руками опустить её в негостеприимные объятия холодной могилы – эта мысль была страшна.

И Киан продолжал ожесточенно разгребать землю, борясь с ветром, который приносил с каждым своим порывом груды снега. Он оставался в одной рубахе, которая скорее состояла из дыр и прорех, чем напоминала одежду, но холода  не ощущал. Главное – не останавливаться.

Когда могила была готова – достаточно глубокая для того, чтобы упокоить ушедшую, и достаточно широкая, чтобы хватило места для двоих, Киан остановился.

Он бережно стряхнул снег с тела Саги, не давая ему скрывать её лицо. Кожа на её лице приобрела ровный цвет, лишь немного отличающийся оттенком от окружающего белоснежного пространства. Сага казалась слишком взрослой, но черты её не приобрели суровости, а наоборот словно стали тоньше. В её мире ей не было ещё и двадцати лет. Он хотел бы знать – какой была её улыбка, когда она была ребенком. Как она росла, превращаясь из маленькой девочки в молодую девушку.

Аннуин останавливал время, не позволяя ему менять тех, кто обитал в нём. Но каждый день, проведенный в его пределах, мог стать как годом, так и веком. Вот почему боги всегда оставались неподвластными жизненным вехам, когда появлялись в мире людей.  Киан был благодарен волшебству за то, что Сага навсегда останется в его памяти такой красивой и юной.

Он хотел бы прожить рядом с ней всю жизнь, состариться и умереть так же рука об руку.

Рубин в кинжале прятал свои яркие искры где–то глубоко внутри камня. Киан потянулся к рукояти, но остановился. Ему казалось, что если его пальцы снова сомкнутся на ней, он вновь увидит, как Сага умирает на его руках.

Он стиснул зубы и, почти справившись с дрожью, смахивающей на озноб и сотрясавшей его тело, осторожно вынул кинжал из груди ведьмы. Снежный ветер носился вокруг, продолжая засыпать чернеющую могилу. Киан бережно поправил края плаща, словно Сага всё ещё могла замерзнуть, и поднял её на руки. В последний раз он ощущал тяжесть её тела, которая была единственным  напоминанием о том, что она была реальна,  жила и  была рядом с ним.

В могиле хватит места для них двоих.

Даже если князь Пуйл сказала правду о том, что он проклят и обречен на бессмертие, здесь будет его дом – в заснеженной скальной долине. Он – убийца родича богов и Саги, ведь кинжал был в его руке, когда вонзился в её грудь. Так что значит для него отказ от обещания  присоединиться к Пуйлу для его развлечений в замке Разгула?

Ничего. Первый Меч Тары давно исчез. Единственная, что была для него значима, оставила его.

Киан опустился на дно могилы, осторожно устраиваясь рядом с Сагой. Кровавые разводы на старой друидской накидке глубоко впитались в ткань и стали буровато–ржавыми. Если бы не они и не ледяной холод её кожи, можно было бы принять её молчание за глубокий сон.

Он прижался губами к её лбу. Молиться ему было больше некому. Всё, что ему оставалось, так это надеяться, что его слова однажды дойдут до неё, в каком бы из миров она  не  находилась. Он просил у неё прощения и надеялся, что она будет счастлива. Осмелиться надеяться на то, что она будет помнить его, Киан не мог.

Пусть она будет свободна и проживет долгую жизнь без воспоминаний о том, как умирала от его руки.

Киан закрыл глаза на мгновение, погружаясь в себя, словно ему предстояла самая сложная битва за всю его жизнь.

Возможно, что кинжал не убьет его, если Пуйл был прав. У него есть только один шанс проверить это.

Лезвие с треском прошло через плоть, задевая край ребра и отламывая от кости осколки. Он ощущал, как оно проходит глубже и проникает в его сердце, которое взорвалось кровью и неожиданно замолчало. Тишина стала оглушительной.

Киан открыл глаза, и снег бросился ему в лицо погребальной пригорошней.

Прямо перед ним, на самом краю могилы стоял мужчина в подбитом мехом плаще. У незнакомца были птичьи глаза цвета золота с вертикальным зрачком, и Киан видел, как вьюга ворошит песчаные волосы, вплетая в них снежинки.

– Тот, кто стал бессмертным, не может умереть, – сказал ему Араун, и голос его был похож на звуки ветра и на шорох падающего снега.

Киан смотрел на то, как рубин в кинжале медленно тускнеет, словно теряет все свои краски. По рукояти начала пробиваться ржавчина, покрывая оружие и превращая его в старый искореженный хлам. Киан без труда ощущал, как она пробирается внутрь его тела, пожирая металл. Кинжал становился всё меньше и уродливее, словно пролежал в земле не один век.