Дети радиопомех

Они вновь останутся вдвоём, но, по крайней мере, ответственность будет целиком на нём. Никогда бы Игорь не подумал, как это важно для него – нести ответственность - но волшебница Стелла из Кирюхиной любимой книжки сказала бы, что только в моменты, когда оставаться собой невозможно, по-настоящему становится понятно, кто ты есть.

Пережив несколько секунд мучительных колебаний, Игорь собрал слюну и плюнул себе под ноги. Брызги от плевка попали на ноги детей. Их лица не изменились, зато по рядам взрослых прошёл ропот. Кто-то грубо схватил Игоря под руки – он не стал сопротивляться. Только оглянулся на Ленку. Её лицо было белым, как мел, ладони крепко прижаты ко рту.

- Ради твоего же блага, ради нас с тобой… не доверяй им, - прошептал он.

Конечно, она не услышала.

Дети начали напевать что-то чистыми, звенящими голосами, иногда уходя в сопрано, и толпа подхватила мотив. Слов не разобрать, но каждый, кто был в притворе, старался вложить в этот таинственный, будоражащий напев всё, что скопилось у него на сердце.

 

Четверо мужчин, среди которых был уже знакомый ему толстяк по имени Фёдор, отвели Игоря через незаметную боковую дверь в подсобные помещения, где наверх вела узкая тёмная лестница, застеленная ковром. За открытой дверью оказалась обитель с низким потолком и голыми стенами. Лишь на одной из них висел почерневший от времени лик Иисуса в простом окладе.

- Этот вот плюнул на ноги маленьким пророкам, - визгливым, бабьим голосом сказал один из конвоиров, тот, кому Игорь хотел предложить напиться. - Как думаете, святой отец, может, стоило его сразу выгнать на мороз?

- Мне казалось, ты хороший человек, - грустно прибавил Фёдор.

Отец Василий стоял у крошечного окошка, выходящего на притвор. Там, внизу, был настоящий людской водоворот, закручивающийся вокруг двух детских фигур, которые, всё так же держась за руки, шагали к выходу.

Больше в комнате не было ничего примечательного – только стол с увесистым подсвечником, в котором горели четыре свечи из пяти, шкаф, уставленный книгами, и простая койка, такая узкая, что было решительно не понятно, как там вообще мог уместиться взрослый мужчина. Другое окно, но большое и занавешенное белыми шторами, почти не пропускало света; за ним открывался вид на старую, ныне не функционирующую, пожарную часть.

- Оставьте нас, - попросил отец Василий.

Когда мужчины удалились, священник сделал приглашающий жест и открыл дверь в стене, которую Игорь сначала не заметил. Он решил, что там должен быть чулан, и угадал: тёмное, небольшое помещение было заставлено какой-то аппаратурой. Гудело – сюрприз! – электричество, и этот звук показался Игорю самой сладкой музыкой на свете.

- Моё хобби. Коротковолновая радиостанция.

На столе стоял громоздкий прибор, подключенные к нему советские наушники болтались на спинке стула. Под столом – устройства бесперебойного питания, о рёбра которых святой отец наверняка не раз и не два отбивал ноги.

Отец Василий показал на провода, уходящие в потолок.

- Стоило огромных усилий установить на крыше антенну. Тем более, сделать это незаметно. Прихожанам, по большей части, всё равно, но всегда находятся люди, у которых столь странное хобби вызывает порицание. По большей части они принадлежат к той структуре, в которую божьей милостью вхожу и я.

По мере того, как привыкали к темноте глаза, Игорь видел всё больше занятного. Полуакустическая гитара, два компьютера, мотки проводов, проигрыватель для грампластинок и стопка их на специальном держателе. Сверху весело желтела обложка «Beggars Banquet» от Rolling Stones. Под ножки стола подложены самоучители по радиотехнике – причём было заметно, как часто они вынимались. Возле стены лежал альбом для рисования, а рядом, в стаканчике, набор простых карандашей и точилка. На уголке стола Игорь увидел курительную трубку и горку пепла на клочке бумаги.

- Меня часто бранят за то, что я недостаточно сосредоточен на служении, - Василий печально погладил бороду. Даже сейчас, в храме, он был в гражданской одежде, причём карманы его рабочих камуфляжных брюк были вывернуты наружу. – И я не могу обвинить их в клевете – натура я очень увлекающаяся. Иногда я чувствую себя нашкодившим щенком и думаю, что не достоин даже внимать молитвам, не говоря уж о том, чтобы их произносить и вести проповедь. Я говорю себе, что Господь не только в том, что зовётся благим – он везде, в каждом звуке, что рождала музыка, в каждой строке каждой книги, в слаженной работе диодов и транзисторов, порождении человеческого разума, который, как известно, творение Господне.

Не смотря на недавние мысли, Игорю захотелось приободрить святого отца.

- Вряд ли даже игрок вашей церковной высшей лиги может сказать, что на самом деле радует парня в деревянной рамке.

Отец Василий прошёлся по комнате – кроссовки, в которые обуты его ноги, стучали нервно и громко.

- Господь – вся моя жизнь и я стараюсь его не разочаровать. Я слышал, будто иерей Сергий Рождественский, когда всё началось, свёл с собой счёты. А мой хороший друг, протоиерей Дмитрий из храма святой Елены, ушёл из мира и пешком отправился в жигулёвские горы. И многие, многие поступили подобным образом. О ком-то теперь не слышно ничего. А я всё ещё здесь, пытаюсь искупить всё, что нагрешил за все эти годы. Я блуждаю в темноте и стараюсь видеть свет там, где его, вероятнее всего, нет. Всё, что я желаю – не усугубить и не приумножить зла в мире, который и так корчится в агонии. Каждую секунду я боюсь перегнуть палку.