Дети радиопомех

Белобрысый мотнул головой.

- Никак нет, товарищ старший прапорщик! Я не дам ему даже шанса что-нибудь с ней сотворить.

В какой-то момент Игорь заметил, что людей стало больше. С других концов торгового центра подтянулись ещё солдаты, которые закончили осмотр зоны. От входа на крики подошли часовые и таращились на Игоря из-за касс, дымя и тихо переговариваясь. Поэтому тревогу подняли слишком поздно. Когда кто-то закричал – «вижу постороннего!» - посторонних насчитывались уже десятки. Казалось, сама темнота ожила и перехлестнула через дамбы электрического света. Ей было наплевать на дула автоматов, и каждое лицо, в которое они смотрели, было готово принять в себя пулю, зная, что нечто целое, нечто, гораздо более огромное, чем крошечное человеческое сердце, будет жить.

- Не стрелять! – вопил командир, мужчина лет пятидесяти с седыми залысинами и крючковатым носом. Он посерел, как кусок испорченного сыра.

Дети не обращали никакого внимания на солдат, а те отшатывались от них и вскрикивали, словно обжигаясь. Игорь вспомнил неприятное ощущение, которое возникло, когда их с Кириллом руки соприкоснулись.

Савельев был готов к тому, что время изменило их, вытравив всякое сходство с человеком. Готовясь увидеть чудовищ, гуманоидных инопланетян, лишь отдалённо похожих на людей, он был несколько обескуражен реальностью. Малыши оставались малышами, держась за руки, шли гурьбой, налетали друг на друга и разражались резким, пугающим смехом, который затихал так же внезапно, как появлялся.

Несколько ребят брели впереди, раскидывая что-то, сверкающее в лучах фонарей – монеты - а идущие следом становились строго по парам и обходили металлические кружочки с двух сторон, уделяя внимание десяткам, пятёркам и даже рублям. Это походило на затянувшуюся игру, но у взрослых не было никакой возможности её прекратить, хотя бы потому, что их самих в эту игру включили на правах тех же десятирублёвых монет. На глазах Игоря две девочки принялись кружить вокруг опешившего военного, обмениваясь восторженными междометьями и невнятным бульканьем, а потом попытались оторвать от его ремня пряжку. Обе босы, и в мокрых следах, что оставались за ними, плавали нитки крови и лоскуты содранной на стопах кожи.

Монеты призывно звенели, лучи фонарей метались, выхватывая из темноты то одно улыбающееся лицо, то другое, а Игорь не мог оторвать глаз от младенцев. Дети постарше держали их, совершенно голых, за ноги, так, что головы их находились на уровне детских щиколоток. Иногда кто-то задевал лбом пол, и тогда Игорь ожидал, что картонная улыбка сменится слезами. Но круглые белые лица оставались безмятежными.

Бойцы были неподвижными островками в человеческом потоке. Старший прапорщик набрал воздуха и крикнул:

- Внимание, дети! Вы должны остановиться! Немедленно! Ни шагу дальше!

На поясе бормотала рация, вызывая на связь и требуя доложить обстановку. Больше никто не произнёс ни слова. Игорь понимал, в чём дело: разговаривая с этими детьми, чувствуешь себя сумасшедшим, который пытается заботиться о табуретке.

Внимание Савельева разделилось между двумя лицами. Он не мог сказать, какое принесёт больше проблем. Первое принадлежало смуглому парню, долженствующему стать рубежом, за которым иллюзия контроля над ситуацией окончательно ускользнёт из рук военных. Оно было почти зелёным, волосы под шапкой мокры от пота, правая сторона заходилась от тика. Игорь надеялся, что этот тик привлечёт внимание командира, но тот был целиком занят детьми.

Ну а второе… второе было лицом Кирилла, которого Лена, сжавшись в клубок и уткнувшись носом в колени, пока не видела. Его появление что-то предвещало, но возможно это «что-то» обернётся меньшими последствиями, чем оружие в руках у спятившего солдафона.

- Эй, друг, - сказал Игорь, обращаясь к последнему. - С тобой всё в порядке? Держись. Ты должен понимать, что они не опасны. Для нас не опасны, слышишь? Иначе нас давно бы уже стёрли с лица земли, ведь мало кто может поднять руку на чьего-то сына или дочь. Подумай об этом. Это ведь хорошо, правда? Они просто…

Отчаянно желая уверовать в последний довод и передать эту веру парню в красной фуражке, он выпустил жену и потряс за плечо военного.

Бесполезно. Он даже не оглянулся. Когда девочка с повреждённой, и, кажется, сломанной ногой вдруг упала (выражение на её лице не изменилось) и волна детей перехлестнула через неё, как вода через камень, он поднял автомат и выстрелил. Потом ещё раз, и ещё.

- Прекратить! Отставить! – завопил командир. Игорь отшатнулся, и тогда солдат, который его, кажется, даже не заметил, бросил калашников, рванул из кобуры пистолет и пустил пулю себе в горло.

На бредущих гибель малюток-товарищей не произвела никакого впечатления. Одному из погибших было лет восемь, другому – около двенадцати. Из-под трупов рывками выбиралась девочка. Получив возможность встать на ноги, она заковыляла в темноту торгового зала. Монеты больше не звенели – дойдя до картонного убежища супругов и втоптав его в пыльный, промёрзлый пол, дети как по команде разошлись в разные стороны, затерявшись среди стеллажей. Они общались редкими вскриками, звуками, которые напоминали крики птиц на болотах.

Звук выстрела как будто вернул солдат в родную стихию. Они перегруппировались, подхватили павшего сослуживца, и, прореживая массу бредущих, как грабли прореживают песок, отступили ко входу, все, кроме белобрысого Жени. Вновь стало темно – только темнота эта теперь была наполнена движением. Обогнув Игоря, как будто тот был предметом обстановки, сержант Комаров попытался поставить на ноги Ленку.