Страница 4 из 124
Босиком, в исподнем и в отвисающей майке без рукавов, Кирилл напоминал космонавта, который прилетел на другую, очень жаркую планету, и застал там ссорящихся аборигенов-исполинов. Светлые, пушистые волосы, как у матери, делали его похожим на одуванчик-переросток, а чрезмерно бледная кожа, которую солнце никогда не подрумянивало, а лишь оставляло ожоги, навевала мысли о чём-то нездоровом.
- Знаете, на кого он у вас похож? - спросила однажды мудрая детсадовская вахтёрша, когда за ребёнком вместо матери пришёл отец.
- На кого?
- На топинамбур! - с гордостью сказала старуха, зачем-то подмигнув. - Ох и горький же корнеплод! Проти-ивный...
Игорь не знал, что такое топинамбур, но на всякий случай пожал плечами. Лена бы вспыхнула, как спичка, набросилась бы на бабульку едва не с кулаками. Судя по потасканности и серому цвету лица, старуха на собственной шкуре знала, кому адресовать свои веские наблюдения.
- Пущай кушает, что ли, побольше, - заключила вахтёрша, с лёгкой брезгливостью разглядывая впалую Кириллову грудь через стёкла очков.
- Спасибо, - невнятно ответил Игорь, - я передам.
Вдоволь наглядевшись на мальчика - в то время он болел хроническим насморком и развешивал сопли на любых доступных поверхностях, включая десять пальцев на руках - бабулька подняла взгляд, словно хотела удостовериться, что отец, как и сын, достоин разве что презрения. Игорь мог похвастаться размахом плеч и идеальной формой черепа, но на старуху это не произвело никакого впечатления.
- Встретил сегодня ветерана феминистического движения, - кратко отрапортовал тем вечером Игорь жене. - Она, наверное, ещё с Хрущёвым в штаты ездила.
- Старая карга на проходной? Я однажды оттаскала её за седые пакли, - кратко отозвалась Ленка. - У нас это, слава богу, пока можно. Пускай держит язык за зубами.
Игорь промолчал.
Глаза у Кирюхи всегда большие и загадочные. Ровно цыганские, - разве что не чёрные, а цвета созревшей пшеницы, - однако воздействие на людей имели схожее. Чаще всего они были на треть скрыты волосами. Игорь не любил прячущийся там взгляд – словно странные зверьки, скрывающиеся в пшенице. Лет шесть назад Игорь начал стричься наголо, и только какое-то время спустя понял, что причиной тому послужила причёска сына, солнечный кулак, которому он подсознательно хотел противопоставить свою голову, как щит.
И сейчас он склонил голову, в приступе паники возводя баррикады. Хотел что-то сказать - не жене, сыну, - но слов для этого не было. В самом деле, можно ли описать ситуацию менее, чем в одном чёртовом книжном томе? «Извини, что я съездил твоей мамаше по лицу»? Я вас умоляю...
Поэтому Игорь просто стоял и смотрел, как заливается злыми слезами на полу жена. Она хотела ещё что-то сказать, но доносилось только нечленораздельное бульканье. Сын как будто оставил большую часть себя в кровати. Он не двигался, ничего не говорил. Нижняя губа не дрожала. Он, наверное, шёл в туалет отлить, ещё не проснувшись и даже не осознав, что куда-то идёт, когда невидимый оператор нажал на пульте дистанционного управления кнопку «пауза».
Так, познав и в полной мере ощутив всю тяжесть неловкого молчания, Игорь расстался с этим чувством, свернув его в клубок и сунув за пазуху.
- Иди-ка спать, пацан, - решительно сказал он.
Кирилл повернулся и исчез. Ленка вздрогнула, готовый сорваться с её языка валун рассыпался каменной пылью. Игорю оставалось надеется, что он не представлял собой ничего важного.
Сейчас, по прошествии восьми более или менее спокойных лет и одного мучительного часа, мужчина мог себе во всём признаться. Признание крутилось в голове, будто ждало чёрного дня, когда его, Игоря, выселят из собственной кровати. Он сидел в кресле перед выключенным телевизором среди поющих, чуть пыльных на дне, ваз, смотрел в потолок и говорил себе: «я люблю её. Я люблю её».
Я люблю её, но не люблю его.
- Мы были молоды и мы ошибались, - сказал он жене как-то раз. - Так бывает. Это просто ошибка. Его не должно было быть, мы должны были жить в своё удовольствие, ходить, знаешь, по вечеринкам. Съездить за границу. Пореже, в конце концов, видеть твоих родителей.
Кирюха стал их персональным железным занавесом.
- Не нужно банальностей, Игорёк, - отвечала Лена. - Если ты их так любишь, вот тебе задачка: мы могли бы вообще не сойтись.
Игорь поморгал.
- Как это не сойтись? Я тебя люблю, мышонок. И тогда уже любил. Чёрт, да я был влюблён по самые шары! Знаешь, что такое влюблённость для мужчины? Я чувствовал вибрацию твоего мотора. Понимаешь, на расстоянии чувствовал, как ходят твои поршни. Я наслаждался этим, и... конечно же, мечтал рассмотреть их поближе.
- О, да ты поэт, - невесело усмехнулась она. - Но так или иначе, Игорь, всё могло бы быть по-другому. О господи, помнишь, когда он сам решил поменять лампочку? Скажешь, что тот случай нас не слепил, как три куска пластилина, не скатал в одно? Пусть ненадолго... Мы с тобой даже матерились тогда одинаково.