Страница 123 из 124
- Этот парень и его жена слишком упрямы, чтобы оставить всё, как есть, - Оля лихорадочно завязывала выбившиеся из-под шапки волосы в узел. – Он сказал мне, что то, что мы задумали, безумие. Посмотрел бы на себя! Как будто то, что сделал он, разумно и подчиняется логике.
Орда ещё не знала, что соотношение сил изменилось. Дети сказали – «папа», но это было последнее, что сделали они в качестве хора. Синхронность ушла. Слышащие двигались теперь хаотично, сталкиваясь друг с другом, падая в костры, сжимая друг друга в объятьях и превращаясь таким образом в быстро растущие клубки, которые катались по снегу.
Но Женя удивлялся не этому. Он видел, как оборвались провода трансформаторной будки, как обвивались они вокруг талий глухих мужчин и женщин, поднимая их с лёгкостью, с которой гигантский спрут поднимает камни. Видел, как рушились парковые строения, разя во все стороны шрапнелью из гвоздей и щепок, как укрытые на зиму тентом карусели вдруг начинали вращаться, превращаясь в жатвенные машины, урожаем которых были человеческие тела. Костры развалились, огненные шары чертили в воздухе пламенеющие полосы.
Нарочно или нет, но дети пустили свои сверхъестественные силы в ход, и орда перестала существовать.
Лимон, который, хохоча, орудовал канистрой с бензином, выписывая на промёрзлой земле огненные кренделя – Женька узнал его, не смотря на то, что лицо покрывал сложный рисунок подживающих шрамов, а верхняя губа отсутствовала, оголяя ряд жёлтых крупных зубов, - вдруг взмыл в воздух и повис на высоте нескольких метров, барахтаясь, как муха в сиропе. Бензин попал на носки его гриндерсов, и те моментально загорелись, распространяя густой чад.
- Я тебе не по зубам, - визжал он, обращаясь то к полукружию луны, едва заметному в блике пожара, то к сдувшемуся воздушному шару, застрявшему в нижних ветках деревьев. – Мы новое человечество, и мы унаследуем этот мир! А вы должны сгинуть, исчезнуть, пропасть, вы…
Женя не стал даже пытаться угадать, какие на него планы у слышащих. Он знал одно: он не хочет больше видеть этого человека, и что его холодные, обрамлённые белыми ресницами глаза должны закрыться навсегда. Поэтому оружие в его руке плюнуло снопом пламени один-единственный раз, и Лимон обмяк, как будто кто-то, попытавшись отстирать от вредных навязчивых идей, повесил его сушиться, перекинув через невидимую верёвку. Огонь с ботинок перекинулся на левую штанину.
Опоры чёртова колеса вдруг застонали, как будто огромная рука сомкнулась на его ободе и как следует сжала. Верный АК-74 выскользнул из рук, Женька и Оля повалились на сиденья, когда пол пришёл в движение. На миг Комарову показалось, что он смотрит на облизанную огнём чёрную землю, о господи, люлька перевернулась и их ждёт падение с высоты второго этажа, итогом которого вероятнее всего будут две сломанные шеи.
«Однажды вы меня услышали», - взмолился Женя, но не знал, как продолжить. Он лишь надеялся, что не облечённое словами послание, отправленное с космодрома его жалкого разума на ракете беспочвенных, иррациональных надежд, достигло адресата. Надеялся, что его поймут, протянут дружескую ладонь и отряхнут от ужаса, как от грязи, снега и опрелых листьев.
И тут же увидел эту ладонь перед собой.
- Вставай, - сказала Оля. – Они не причинят нам вреда.
В её голосе была непоколебимая уверенность, которая расставила всё на свои места. Земля, которую он всё ещё видел перед собой, была всего лишь… нет, не всего лишь, а целым – настоящим, скорбным, но наконец-то чистым, без следа, туч.
- Папа, - повторил Кирилл, на этот раз один. Хор умер. То были его последние конвульсии. Великого разума больше не существовало, осталась, как прежде, горсть заблудившихся молодых душ, пытающихся постичь величие Того, кто говорит. – Мама. Простите меня! Я так вас люблю.
В его голосе стояли слёзы, и Ленка, ахнув, схватила его за плечи и встряхнула.
- Ты вернулся, малыш? Ты снова с нами?
Последние слова прозвучали, будто по инерции. Лена и сама поняла, что это не так. Игорь положил руку ей на плечо.
- Кирилл не стал прежним. И никогда не станет. Голос изменил его – и всех остальных – навсегда. Верно я говорю, пацан?
- Д-да… - произнёс Кирилл, словно сомневался в том, кто или что он такое. А потом вдруг завопил: - Я слышу тебя! Ты хороший, ты очень хороший, и я всегда хочу тебя слышать!
Конечно, он обращался не к отцу. Со всех сторон послышались восторженные крики – это отозвались другие дети. Глаза их светились в темноте, словно у кошек.
Кирилл вновь заговорил.
- Я расстроил вас, мама, папа?
- Ты не можешь нас расстроить, сын, - сказал Игорь. – Не теперь. Всё, что я тебе говорил – правда. Я был не слишком внимательным, но я изменился. Сможешь ли ты поверить и простить меня?
Кирилл подумал и серьёзно кивнул. Тогда Ленка снова его обняла.
- Вы были холодны, ровно статуи, - сказала она. - Даже не дышали. Что случилось? Кто-то вас расстроил? Обидел? Если мы с Гошей хоть что-то можем сделать, мы…