Сережка в Заэкранье

Вечер вновь начался в одиночестве. Таким его Сергей и задумал. Он просто лежал, уставившись в потолок. Правда, сам потолок он не замечал. Перед ним вырастали и множились картины из его жизни. Но не той, настоящей, а когда-то нафантазированной им. Жизни сладкой и желанной для каждого, кому о ней приходится лишь мечтать. Ему виделся литературный успех и сопутствующий успеху стандартный набор: деньги, машина, дом, жена. Не все могут стать богатыми и знаменитыми. Не все добьются даже среднего достатка. Таков уж мир.

Его мечтания были неожиданно прерваны монологом, обращенным им к самому себе:

– Ну вот, допустим, добился я успеха, стал знаменитым. Что происходит дальше? Я начинаю задирать нос. Но кто я теперь, и что я теперь? Почему я вдруг начинаю считать себя лучше других? А ведь я начну так считать. А лучше ли я, скажем, Гогена, человека, выбравшего нищету и безвестность, непонимание, даже презрение других, мечтающего не о золоте. Действительно, деньги не столько нужны – во всяком случае, не в огромных количествах, – сколько их просто хочется. Итак, именно Гогена мир считает великим, а не пишущего ради денег Висельникова. Хотя мнение мира тоже, знаете ли… Он и отребье, бывает, преподносит великими людьми. С мнением мира приходится считаться, но не более. Ведь не с мнением мира мы боремся, не ему пытаемся что-то доказать, когда стремимся стать кем-то значимым. Мы всегда, прежде всего, бьемся с собой. Хотя порою это и трудно заметить.

Сергей помолчал, осторожно потеребил распухшие губы и принялся рассуждать дальше:

– Достойные у меня мечты или недостойные – сейчас второстепенно. Важно то, что, если я здесь застряну, мне с любыми мечтами придется распрощаться. А какой мне от этого прок? Я здесь всего лишь лабораторная мышь. Не самая завидная роль. И что самое ужасное, от меня не зависит ничего. Мне ничего не остается, кроме как играть свою роль, кем-то вычерченную, хотя мне и не ясную. Странно… Эта Портупея – какая-то карикатура на человеческое общество, при том что само человеческое общество – тоже карикатура на общество, которым ему следовало бы быть. Какой цели подчинено существование Портупеи? Ясно, что ничего нового и революционного они создать не могут. Наука? Интересно, министерство науки-то тут есть? А даже если и есть, что здесь может быть за наука? И ладно если просто ее профанация, но ей здесь в принципе служить не могут. Здесь не может быть задачи двигать науку вперед. Здесь это не нужно. Они себя прекрасно чувствуют в своем нынешнем состоянии, и любой прогресс если бы и не убил их, то вызвал бы такой зуд во всем теле, что… Нет, сознательно ни на какой прогресс они не пойдут. Про наличие настоящих ученых лучше и не заикаться. Про искусство тоже. Наверняка, поэты и художники здесь либо безумны, либо настолько преданны власти, что власть от их верноподданнических излияний тихо стонет.

Рассуждения Сергея оборвались. Что-то было не так. Не таким, как прежде. Нет, он не почувствовал вдруг невидимую угрозу или враждебность. Просто что-то изменилось. Но что?..

Сергей вздрогнул: в комнате появилось множество предметов, которых полчаса назад и в помине не было. Появились какие-то полочки, шкафчики, столики, этажерки. Убранство комнаты стало чрезвычайно детальным. На стенах проявились неровности, потеки…

«Потеки? В президентском дворце? Кто-то со мной забавляется или просто желает разнообразить мои впечатления?»

Его взгляд вновь вернулся к столикам и этажеркам. Все они были заставлены прелюбопытными безделицами, которыми можно любоваться часами напролет, забыв обо всем на свете. Забыв обо всем на свете… Забыв обо всем на свете! Сергей швырнул об стену фарфоровую статуэтку, изображавшую какой-то диковинный ритуал, и принялся с вызовом шарить глазами вокруг себя, вызывая на бой невидимого противника. Наверное, в своем гневе он выглядел не только прекрасно, но и грозно: противник почел за благо не высовывать носа, а так и остаться невидимым и неслышимым.

Сергей прекратил озвучивать свои мысли вслух и в целях конспирации принялся рассуждать про себя:

«Итак, что мы имеем? Кто меня контролирует? Виктор… Виктор – это ведь один из админов, так? Поэтому здесь он только днем, а по выходным его и вовсе не видать. А ночью? Швейцар – кто-то из ночных работников? Нет, он же говорит не как человек. Все-таки программа. Виктор, да, скорее всего, – администратор игры или модератор-подтиратор какой. Любитель же беллетристики – какая-то программа доступа. Ну, точно: швейцар же! Привратник, брандмауэр или как там это правильно называется? Надо его лишь правильно попросить о доступе…»

Швейцар расхаживал ритмичным шагом по холлу с томиком стихов. То ли так ему было легче воспринимать поэзию, то ли он пытался справиться с никак не дававшимися его автоматической памяти рифмами.

– Послушайте, – сказал Сергей, поймав швейцара за рукав, – а вот царь, тот, который здесь раньше правил, он тоже из моего мира был?

– Думаю, да. Но я с ним не общался. Ему не пристало со мною беседы говорить.

– А когда его это… «удалили», он вернулся назад, в мой мир?

– Не знаю, – во взгляде и голосе швейцара появилось сочувствие.

«Нет, все-таки как человек, а?» – пронеслось у Сергея в голове.