Сережка в Заэкранье

– Доступ? – Сергей недоверчиво прищурился. – Вы уверены?

– Да есть у вас доступ, Ваше Преосвященство, есть. У вас один из самых высоких уровней доступа.

– А почему не самый высокий?

– Ну, помилуйте – кто же даст постороннему самый высокий уровень? Ведь и в вашем мире есть правители формальные, которые на виду, и те, что страну создали и теперь ее оберегают. А президенты – это  всегда люди наемные. Посторонние. Не извольте гневиться, Ваше Сиятельство!

Швейцар плюхнулся со стула на пол и повалился Президенту в ноги.

– Ну, полноте! Полноте!

Роль государя, которому кто ни попадя валится в ноги, Сергею изрядно надоела, поскольку никакого практического капитала, во всяком случае – пока, он с этого не имел.

– Так вы не гневитесь, Ваше Величество?

– Нет, не гневлюсь. И хватит меня уже величествами и благородиями называть. Не к месту это как-то.

– Ох, виноват, виноват! Но как же тогда, Ваше Превосхиятельство? Я в ум не возьму, как: в девятнадцатом веке-то, извольте знать, и президентов никаких не было. Не разумею. Виноват-с!

– Ну, как, как… Я ведь сейчас не на работе. И одни мы. Зовите меня просто Сергеем что ли.

– Хороший вы человек, Сергей, – швейцар прижал ладошки одну к другой и сложил на груди, с умилением любуясь своим Президентом. – Не то что раньше правители были. Мне бы уже давно отсекли голову или сгноили в карцере. А вы… вы другой. Сегодняшний человек – лучший, n’est-ce pas?

– Другой, лучший человек, говорите, ходит сегодня по Земле? – Сергей усмехнулся с подчеркнутой горечью: похоже, для него это был вопрос, стоивший ему много порченой крови. – Полноте! Человек все тот же. Он всегда тот же. Это эпохи другие. Проблема в чем? Все хотят жить как в Раю. Ключевое слово здесь «как». В Раю не хотят. Рай построить можно. Но для этого надо быть порядочным человеком, делиться с другими, жить для других. Чтобы жить, как в Раю, достаточно быть наглецом и подлецом, что намного проще и ближе нам, чем порядочность. Парадокс счастья состоит в том, что для его достижения подчас приходится жертвовать счастьем других. Куда ни плюнь, одни парадоксы выходят, друг мой.

– Но ведь вы же не чураетесь меня. Как же-с! Значит… уже лучший.

– Между человеком и человеком всегда должен стоять знак равенства. Даже между царем и плотником. Вот и всё. А должность – это оболочка. И мерить человека по должности это как сравнивать красавца и природой обделенного. Это преступно.

– Но отчего же все этого не понимают? Не мыслят как вы? Не сотворят порядок у себя в голове?

– Есть такие люди, для которых порядок у них в голове стал бы для них трагедией.

– Да поди ж ты! Ай, хитрó! Хитрó… Но зато ж они не играют. Они же искренне мерзавцы, так?

Сергей не ответил. Он задумался. Но не над вопросом, а над этим стремлением, этим любопытством, этим тяготением со стороны какой-то там программки, набора электронных данных и команд, даже не имеющих физической оболочки, познавать. Познав человека, они попытаются заглянуть в самое мироздание, приручить Вселенную. И будут ли они в этом соревноваться с нами? Станем ли мы соперниками со своими собственными творениями? Весь опыт истории говорит за то, что это неизбежно: творцу и творению становится тесно, и если начинается все с соревновательности, то заканчивается именно соперничеством. Пусть поначалу творец и является объектом изучения и даже преклонения, от участи изгоя он не застрахован.

– Некоторые искренне, но… – Сергей очнулся от задумчивости; швейцар не сводил с него своих пытливых глаз, все это время наблюдая за ним с неотступным вниманием дьявола, – но многие все же играют. Всю жизнь приходится играть. Быть собою – самая трудная роль. Мне ли не знать...

Интересно, играл ли швейцар? Игралась ли с ним эта программа? Способна ли она уже была на это? Что в действительности ей было нужно? Была ли у нее какая-то своя, особая цель, которую она скрывала под маской добродушия и любопытства?

– Даже когда люди остаются наедине с самими собой, они зачастую играют, – Сергей уже не столько обращался к швейцару, сколько пытался разобраться в этой задачке с душевными кривляньями. – Даже когда они пытаются усовершенствовать себя, многие делают это лишь для того, чтобы лучше играть свои роли. Да и вообще, люди слишком много времени и усилий тратят на совершенствование самих себя, и слишком мало – на совершенствование мира. А важно-то именно второе, да и первую задачу немало облегчает.

«Жаль я не программист, – подумал Сергей, – поэтому программу эту мне не приручить. И будет тешиться она и дальше. А впрочем… пусть тешится. Пусть изучает. Пусть будет равной человеку. Пусть будет равной мне. Какой мне от этого убыток?»

Он прервал свои размышления и с изумлением посмотрел на швейцара: мысли вдруг принялись колоть ему висок, причем настолько осязаемо, что он невольно поморщился.