Квартиранты

             Начиная со второго этажа пролет отсутствовал. Часть лестницы висела на арматуре. Я помог Кеме зацепиться за кусок бетона, спрыгнул вниз и попросил ее просто разжать руки. Она упала поразительно мягко. Я успел подхватить ее. Мы вышли в кромешную ночь. Тьма окутывала двор и соседние дома. Они были безжизненно – пустыми. Везде зияли дыры, стекло сохранилось лишь в нескольких окнах. Было холодно. Я шарил фонариком по двору. Никакой машины мы не нашли. Весь двор был изрыт траншеями, уставлен противотанковыми ежами, колючая проволока безвольно лежала на земле. Было видно, что крепления вырваны с корнем. И все эти конструкции были таким древними, что мы опасались, как бы все это не рухнуло вместе с нами в преисподнюю. На нашем пути мы не встретили ни людей, ни собак. Кема, выросшая тут с самого детства, едва узнавала дорогу. Мы шли в районе часа, пока не наткнулись на трассу. Было похоже, что машины тут не ездили уже давно. От шоссе остались лишь редкие куски бетона. Везде росла трава. Ржавые указатели, остовы машин. Мы пару раз натыкались на разбитые танки или нечто похожее на них. Шестиколесные, с огромными, как бублики шинами. Многогранные, со стеклянным куполом вместо башни. В одном из танков мы обнаружили танкиста, точнее его скелет в черной униформе. Шеврон и погоны были содраны. Танк проржавел дотла. Дыра размером с арбуз зияла в его борту. И никаких опознавательных знаков, лишь бортовой номер, выложенный цветной мозаикой. Мы увидели розовые всполохи позади нас и поняли, что это давно забытый нами рассвет. Было странно и непривычно наблюдать как день сменяет ночь. С трудом вспомнили, что у природы своя цикличность. Вдали расстилалась пустошь с массой кристаллов, похожих на огромные зеркала, вставленные в неуклюжие, старые трюмо. Сил идти больше не было. Я постелил рубашку прямо на земле, приглашая Кему разделить наше новое ложе. Вымотанные, уставшие, не понимающие где находимся, мы крепко уснули обнявшись, чтобы согреться.

***

          Проснулся я от странного журчания. Раскрыв глаза, увидел, что мы окружены тремя солдатами в незнакомой униформе. Глаза закрывали узкие бронированные шлемы, низ лица спрятан в массивный респиратор. Журчавший, прекратил мочиться и подошел к нам. Присел на корточки, слегка ударил меня по щеке и заговорил. Судя по отрывистым, резким фразам, я подумал, что это японский. Стараясь не показать виду, что испугался, я аккуратно ответил, что не понимаю их языка. Солдат снова ударил меня по щеке, потом что-то нажал под подбородком, продолжив свою речь. Теперь мелодичный женский голос четко выговаривал:

        - Сообщите-ваше-воинское-звание-род-войск-и-количество-бойцов-в-подразделении.

        -Я ... ребята, я не солдат. Я с девушкой, женой, мы просто… тут так не объяснить…

Солдат направил на меня ствол автомата, я отвечал ему, что не могу ему ничего объяснить, но готов показать квартиру, где прожил долгое время.

 -Сообщите-ваше-воинское-звание-и-род-войск.Сколько-еще-бойцов-укрывалось-вместе-с-вами?-Как-вам-удалось-проникнуть-за-периметр?

          Другие солдаты стали допрашивать Кему. Я бросился на помощь, но получил мощный разряд прямо в позвоночник. От боли я долго дрыгался в судорогах, не было сил даже шипеть. На землю опустился четырехмоторный аппарат, похожий на утюг без ручки. Оттуда выскочил боец в кепи, который быстро навел порядок. Он запретил нас бить и истязать, велев лишь тащить на борт. Нас быстро подхватили и забросили внутрь летательного аппарата. Изнутри он больше был похож на вагон поезда, чем на салон самолета. Нас усадили, руки связывать не стали. Боец в кепи, представился офицером Нихонской Повстанческой Гвардии и на ломанном русском пообещал, что никакого вреда пленникам его доблестные солдаты не причинят. Но за это он требует максимальную откровенность иначе придется развязывать языки иными способами. Он дает нам на подготовку пятнадцать минут, а когда вернется, ожидает подробный и обстоятельный рапорт.

          События последних суток были слишком насыщенными, в голове они не укладывались, я пялился в смотровое окно. Мы летели вдоль пустошей, сплошь заставленных кристаллами, в сторону гигантского архитектурного массива. Внизу тут и там попадались чудовищные провалы, глубокие настолько, что не было видно дна. Офицер вернулся. Забрал планшеты с нашими рапортами. Быстро пробежался глазами, резко рявкнул:

- Бред.

           Но другой правды у нас не было. К нам подошли двое солдат. Достали какие-то черные приборы. Приложили к затылку. Я почувствовал лишь ледяной холод, пронзивший позвоночник. Конец...

        ...  Я очнулся в каком-то помещении. Один, без Кемы. Кровать, стул. Удобный стол. Мягкий неяркий свет. На столе несколько приборов, один из них – уже знакомый планшет.  Меня навестил человек в военной форме. Держался вежливо, даже учтиво. Попросил рассказать все, что я считаю нужным. Это определит мое положение – пленника или гостя. Он доложил, что моя супруга в безопасности. С ней ничего не случится. Разумеется, до той поры, пока я буду честно и открыто сотрудничать. Попросил вспомнить все. Вопросы игнорировал. Лишь сказал, что я все узнаю в свое время. Научил пользоваться прибором, похожим на диктофон. Прибор преобразовывал слова в текст. Показал холодильник, где была еда, похожая на желе, какие-то напитки. Больше он ко мне не заходил. Я стучал в дверь, бил стены. Мне сообщили, что если не прекращу шуметь – Кему больше не увижу. А заодно пообещали, что как-только я все расскажу, мне дадут возможность ее увидеть. И если  расскажу подробно – разрешат остаться вместе.