Страница 4 из 61
Когда человек в тюрбане, увидел девчонку-подростка, для которой, по личной просьбе своего шейха, он так издалека вез этого безумно дорогого и невозможно породистого жеребенка, он как то сначала напрягся, но потом, заглянув в ее горящие глаза, обмяк и лукаво улыбнувшись сказал, - "Достойному коню - достойного наездника! - немного помолчал, внимательно разглядывая будущую хозяйку, будущего великолепного коня и продолжил, - Достойному наезднику - достойное оружие!" - Снял с пояса длинный узкий кинжал в драгоценных ножнах и вручил их девочке вместе фыркающим жеребенком , - Держи. Береги. - и быстро отошел в сторону.
Вопреки ожиданиям охнувших в унисон окружающих, девчонка ловко заправила кинжал за пояс платья и крепко ухватив под уздцы нервно танцующего жеребенка, развернулась и уверенно двинулась в конюшню, что-то тихонечко шепча в ухо жеребенку, голова которого находилась на одном уровне с ее лицом. У самого входа в конюшню она оглянулась и звонко крикнула , - Его будут звать Зевс! Достойному наезднику! - Достойного коня!
Араб, что то воскликнул на своем языке, победно улыбнулся, поклонился бабке, сурово наблюдавшей за всем этим действом, и удалился.
***
Женщина любовно провела рукой по драгоценным ножнам, вытащила клинок и прошептала :
- Ну, здравствуй Хабиби. - она назвала его так, еще в детстве, решив, что у клинка обязательно должно быть имя. И имя должно быть непременно, такое же теплое, как его дом.
- Хабиби, - ласково повторила женщина, - Сегодня тебе предстоит отомстить за поруганную честь своей хозяйки. Не подведи. Да, не дрогнет рука, несущая смерть. - женщина замерла около кованой двери прижав к груди кинжал, который с шестнадцати лет был вторым ее другом. Она не понимала, что нашло на нее в день венчания, что подвигло ее подарить кинжал мужу. Он долго и упорно выпрашивал его у нее, все то время пока ухаживал и исполнял роль жениха, но она не сдавалась и неоднократно отказывала ему в просьбе, а в тот день расчувствовалась что ли. То ли свадьба на нее повлияла, то ли уговоры бабки подействовали, но под внезапным порывом, непонятно откуда взявшейся нежности она подарила любимый кинжал своему новоиспеченному мужу, поверив в то, что теперь она под надежной защитой и нож ей больше никогда не пригодится. Она ступала на новый путь, надеясь, что изменится ее жизнь и она сама, но как же она заблуждалась! Глубоко вздохнув и все еще крепко прижимая кинжал к груди, как будто, черпая от него уверенность и силу, она двинулась в господские апартаменты, которые еще три дня назад считала своей спальней. С каждым шагом злость набирала обороты, она не спала нормально три ночи, после того как к ней в руки попало письмо.
***
В тот день она выезжала из своего поместья в усадьбу бабки. После того, как старуха слегла, она взяла управление усадьбой на себя, благо все знания, стараниями бабки, она получила и вот уже пятый год прекрасно справлялась сама. На выходе из дома на нее и налетел почтовый курьер. Она забрала почту с собой, решив просмотреть в дороге. В этот раз, ей пришлось ехать в экипаже. Потому, как в прошлый, поддавшись на уговоры мужа, она вернулась вместе с ним, а не как обычно, верхом на Зевсе.
- Дай своему черту отдохнуть от тебя! - смеялся тогда муж, - Да и наши конюхи, пусть отдохнут от него!
- Кто это там устал от него? - напряглась женщина, - К нему кроме Ивана ни кто и не подходит.
- Да одно его присутствие доводит людей до священного ужаса, они идут в конюшню, как на эшафот!
- Ладно, пусть отдохнут. - пожав хрупкими плечиками, пошла на встречу мужу женщина, не успев зацепиться за мелькнувшую, в голове мысль, - Как ему удается, вечно уговаривать меня?
И вот сейчас ей придется трястись в экипаже, вместо того, что бы лететь по лесной дороге с ветром наперегонки. Усевшись в не любимый, закрытый экипаж, она принялась просматривать почту. В основном это были, какие то долговые обязательства и счета, но среди них обнаружился небольшой серый конвертик, от которого за версту несло благовониями. Адресовано письмо было ее мужу, но так оно подозрительно благоухало, а подозрения и сплетни разрывали душу и царапали ее непомерную гордость, что, не сдержавшись, она вскрыла конверт...
《 Милый друг, сообщаю вам, что прибуду через два дня, как только ваша драгоценная супруга изволит удалиться в поместье своей бабки и задержусь у вас на три ночи. С нетерпением жду этого момента. До встречи. С любовью "М"》
Кровь прилила к лицу... Она расстегнула ворот платья. Ей казалось, что она задыхается. Первым порывом было вернуться назад, но она сдержала себя, сжав руки в кулаки и прикусив до крови губу, она заставила себя сидеть на месте.
- Ненавижу! - стучало в висках, - В болезни и здравии? В радости и печали? - слезы брызнули из глаз, - За что?! За все эти годы непонятной покорности и кротости? За верность и преданность? Ненавижу! – клокотало, где то в горле. Чем дальше она отъезжала от поместья мужа, тем становилась спокойнее и увереннее, - Я вернусь. Через три дня. И он узнает, сколько стоит моя честь! - произнесла она уже ровным голосом. Боль засела занозой в сердце, но во взгляде, ее уже не было боли, там разгоралась ненависть.
Стук копыт отдавался во всем теле женщины, бил в сердце и голову одним словом "Месть! - Месть!", "Месть! - Месть! Ее длинные русые кудри развивались и путались на ветру от бешеной скачки. Если бы кто-то при белом свете увидел ее со стороны, сказал бы, «Сама дьяволица пронеслась». Но была ночь. И как она находила дорогу, в этом темном лесу, только черту и было известно. Она не признавала женского седла, сидела по-мужски, крепко обхватив бока лошади ногами в облегающих кожаных штанах и высоких сапогах, безжалостно и бессовестно задрав выше бедер темно-зеленое бархатное платье для верховой езды. Руки в длинных, кожаных перчатках уверенно держали вожжи и тонкий, жесткий хлыст. Непонятно каким чудом держалась на голове черная шляпка, но видимо женщину это интересовало меньше всего. Плотно сжатые губы и суровое выражение лица нисколько не портили ее изумительной красоты, черные глаза горели огнем ненависти. В очередной раз хлестнув лошадь, она немного наклонившись вперед прокричала сквозь шум ветра, - Прости меня, Зевс, но мне надо успеть! Называть это животное лошадью было бы преступлением, через лес, с драгоценной ношей в седле, летел настоящий кохейлан-сеглави, чистокровный арабский жеребец, гнедой масти. Казалось это огромное и в тоже время грациозное животное не касается копытами земли, но их стук, отдающийся во всем ее существе «Месть - Месть!», «Месть - Месть!» лишь подтверждал бренность ее существования и разгонял застывающую от злости кровь.