Ангелы мои 2

Стук копыт отдавался во всем теле женщины, бил в сердце и голову одним словом "Месть! - Месть!",  "Месть! - Месть! Ее длинные русые кудри развивались  и путались на ветру от бешеной скачки. Если бы кто-то при белом свете увидел ее со стороны, сказал бы, «Сама дьяволица пронеслась».  Но была ночь. И как она находила дорогу,  в этом темном лесу, только  черту и было известно. Она не признавала женского седла, сидела по-мужски, крепко обхватив бока лошади ногами в облегающих кожаных штанах и высоких сапогах, безжалостно и бессовестно задрав выше бедер темно-зеленое бархатное платье для верховой езды. Руки в длинных, кожаных перчатках уверенно держали вожжи и тонкий, жесткий хлыст.  Непонятно каким чудом держалась на голове черная шляпка, но видимо женщину это интересовало меньше всего. Плотно сжатые губы и суровое выражение лица нисколько не портили ее изумительной красоты, черные глаза горели огнем ненависти.  В очередной раз хлестнув лошадь, она немного наклонившись вперед  прокричала сквозь шум ветра, - Прости меня, Зевс, но мне надо успеть!  Называть это животное лошадью было бы преступлением, через лес, с драгоценной ношей в седле,  летел настоящий кохейлан-сеглави, чистокровный арабский жеребец, гнедой масти. Казалось это огромное и в тоже время грациозное животное не касается копытами земли, но их стук, отдающийся во всем ее существе «Месть - Месть!», «Месть - Месть!» лишь подтверждал бренность ее существования и разгонял застывающую от злости кровь.

 Этого коня подарила ей бабка, в честь  совершеннолетия. С тех пор прошло уже десять лет, конь  был в самом соку и как всегда свеж, силен и бодр. Конечно же,  не без старания хозяйки. Он был единственным существом в этом мире, которым она дорожила и возможно искренне любила. Лишь ему одному доверялись все ее тайны и секреты. Лишь он один видел ее искренний смех и слезы. За него она отдала бы свою жизнь, если бы это потребовалось. Она была жесткой, но очень заботливой, трепетной и терпеливой хозяйкой. Этот конь был предметом ее гордости и в общем то единственным родным существом, но сегодня она не жалела даже его... Она очень спешила и в который  раз, снова склонившись к уху коня,  прокричала, - Зевс, миленький, прости дорогой, но поднажми! -  и стеганула  по крупу хлыстом.

Примерно через полчаса бешеной скачки, ее взору открылся великолепный вид на большое, ухоженное поместье.  Она придержала коня, требуя замедлить движение, Зевс беспрекословно подчинился, перейдя на рысь, а затем и на шаг. Во двор она въехала ни кем незамеченная. Спешившись, завела Зевса в конюшню, потрепала его по взмыленной холке, кое-как обтерла соломой и сказала:

- Подожди меня милый, я скоро вернусь, постараюсь прислать, кого ни будь, чтоб обтерли тебя, сама я сейчас не могу. - закрыла стойло и вышла в ночь. Главный дом встречал темными окнами. Парадная дверь естественно была заперта. Она двинулась к черному ходу, по дороге заглянула в девичью и растолкала служанку, - Прасковья, проснись, - прошипела она над спящей девицей. Та, с-перепугу,  подскочила с лавки, чуть не сбив с ног хозяйку, - Барышня? Господи, да откуда?

- Не ори, шальная. Тихо! Пойди, разбуди Ивана, пусть займется Зевсом.

- Так уехал он, барышня, третьего дня. Стало быть,  как вы отбыли, так барин его и отпустили, с невестой повидаться, в соседнее имение.

- Ну, найди кого то, что бы почистили и овса задали.

- Да кого же я найду, барышня?! К бесу вашему ни кто же не сунется. Почитай явная погибель. Затопчет же!

Женщина злобно сверкнула глазами, хоть и прекрасно понимала, что это чистая правда. Кроме нее конь признавал только одного человека, Ивана, сына конюха бабки, с которым вместе они и растили жеребца.  Только поэтому она и забрала его с собой после венчания в дом мужа. А сейчас, когда он так нужен Зевсу, и ей,  он, видите ли, ушел к невесте!

- Не гневайтесь, барышня, но ведь конь же ваш, чистый дьявол, ни кого ж к себе не подпускает, только Ванька ваш и ладил с ним, а наши то, все бояться. Так ведь и не зря же бояться то. Бешеный он у вас, норовом то, уж простите вы меня, но не пойдут мужики к нему, покалечит же.

- Чтоб вы пропали все, никчемные! -в сердцах воскликнула женщина и стукнула хлыстом по тюфяку, - ладно, сама разберусь. А ты сиди тогда тихо. Не буди ни кого. А лучше спать ложись снова.

- А как же - ж...  Барышня... А вы то,  как же - ж?

- Сама справлюсь.

- А коняга то ваш как же - ж?

- Сказала, справлюсь сама, спи! - и вышла из комнатки.

Апартаменты хозяев, то есть спальня, находилась в другом крыле дома, но женщина поспешила совсем в другую сторону.  В ближайшей комнате она взяла подсвечник, с тремя горящими свечами и спустилась в подвальное помещение, там, на секунду остановилась у массивной, кованой, двери, тяжело вздохнула и навалилась на дверь всем телом. Надо отметить, что комплекции женщина была, не выдающейся, скорее хрупкой, но силы духа в ней было столько, сколько мощи, у ее любимого коня, поэтому дверь поддалась ей довольно легко, хоть и со скрипом не смазанных петель, что заставило ее вздрогнуть. Но, решение было принято, и отступать она не собиралась. Не собиралась прощать! Ни кто на этой земле не смел, так с ней поступать!

Это была оружейная комната. Хозяин усадьбы и по совместительству ее муж, был большим любителем всякого оружия. Чего в этой комнате только не было. Ножи, сабли, клинки, ружья, пистолеты. В оружии она разбиралась хорошо, но все это было ей не нужно, она точно знала, зачем пришла. Арабский кинжал, подаренный ею мужу в день их венчания, доставшийся ей в подарок от бабки вместе с гнедым жеребенком, по неизвестной прихоти продавца, высокого араба в смешном тюрбане. Воспоминания накрыли теплой  волной. В тот день она получила от бабки лучший на свете подарок. Зевса. Это был, наверное, счастливейший день в ее жизни...