Страница 17 из 51
Привыкала Наташа тяжело. Нет, она, конечно, понимала, что старость и смерть неизбежны, но они были где-то далеко, в том мире, где живут другие, незнакомые ей люди. А теперь эти мысли: печальные, колючие, навязчивые почти всегда заползали в её молодую голову.
Возвращаясь с работы, она много размышляла о жизни, своей и чужой. Ей представлялось, что человек в своём жизненном пути совершает некий круг. Он приходит в мир слабым, беспомощным и капризным. О нём заботятся, кормят, купают, одевают, переживают, когда он болеет. В конце своего земного пути он опять вынужденно терпит тот же набор действий, совершаемым над ним: его купают, кормят, одевают. Иногда, чаще всего, эти действия совершают близкие, хуже, когда – посторонние. Некоторые умудряются соскочить в середине пути, избежав порочного круга, но этих-то уж точно счастливчиками не назовёшь. Вся эта жизнь, показавшаяся Наталье такой нестерпимо, невозможно короткой, открылась девушке во всей её несправедливости. Она перестала считать мир чем-то удивительным: он превратился в книгу с картинками, которую однажды судьба захлопнет перед её носом, и она, читательница, никогда не узнает, что там в конце…
А ещё Наташу невероятно пугала немая Нина, самая молодая обитательница дома-интерната. Болезнь не красит никого, но, входя в Нинину комнату, девушка всегда непроизвольно вздрагивала. Молодая женщина была невероятно худа, её руки и ноги, казалось были вовсе лишены мяса, только одни тонкие хрупкие косточки, обтянутые голубоватой кожей. Она всё время что-то строчила на листах, которые затем бросала под кровать. И убрать сразу их было нельзя, больная нервничала и громко мычала. Собрать листы из-под кровати можно было только тогда, когда Нину увозили в купальню. Как ни старалась санитарка: понять написанное она не могла, впрочем, никто другой из персонала интерната тоже сделать этого не сумел.
Но Наташу пугал ни вид несчастной Нины, ни эта куча листов, с нерасшифрованными надписями, её пугал взгляд молодой женщины, запертой в это искалеченное тело, словно в клетку. Наташе казалось, что этот взгляд стал преследовать её всюду: на работе, на улице, даже во сне девушка видела этот взгляд, проникающий в самую суть её, Наташиной, сущности.
Да тут ещё тётка, родная сестра матери, привязалась с какой-то безумной идеей: ей, Наталье, нужно было притвориться кузиной непонятного, явно «мутного» мужика. Бред какой-то. Впрочем, за этот бред обещали заплатить совсем не бредовые денежки, поэтому Наташа сказала, что подумает.
***
Оксана пришла ночью, разбудив Катерину громким воплем:
– Хватит дрыхнуть!
Катя проснулась моментально:
– Где ты была? Михаил весь, как ты любишь говорить … на изжогу изошёл…
– Как это где была? В больнице! Мне же плохо стало.
– Ничего не понимаю? В какой больнице? Почему ты мне-то ничего не сказала, дурёха?
– Ты очень нервна, проще говоря, ты истеричка. А нужна ли мне истеричка в больнице, сама подумай? Хлопотно это болеть и возле себя ещё тебя терпеть!
– А что случилось-то? Объясни толком.
– А не знаю! Съела, наверное, что-то не то в кафе этом дурацком, надо в санитарную службу на них жалобу накатать, с утра этим и займусь, – беспечно махнула рукой Оксана.
– А как ты себя сейчас чувствуешь?
– Потрясающе, великолепно, здорово, прекрасно, хорошо, изумительно, дивно, и … и… и… Только спать хочу, не мешай мне, заболтала…
– Я? – восхитилась такой наглостью Катерина. Но Оксана уже уснула. Она умела вот так быстро засыпать, будто выключая какую-то кнопку.
Катерина такой способностью не обладала, засыпала она всегда медленно, ворочаясь с боку на бок. Она глядела на спящую Оксану и задавала себе вопрос: «Почему Оксана её обманула?»