Страница 239 из 277
– Потрошить?! – задохнулась волшебница, и ее Сила вспыхнула лиловым ореолом.
– Ой, да что с тобой спорить, анатом! Меня до сих пор в дрожь бросает, когда вспоминаю, как ты увлеченно разбирала на сувениры того бедолагу-гвардейца, а потом...
Джим замолчал, неопределенно махнув рукой. Зара уставилась на него с возмущением и что-то пробормотала на аранийском. Ее эмоции были вполне понятны: она не видела ничего кощунственного в том, чтобы использовать любые возможности получить новые знания о медицине. У нее была своя философия жизни и смерти.
– Я понял, Джим. Спасибо. Госпожа Кисеки, аирги отличаются особым взглядом на вещи. Можно узнать ваше мнение?
Харуко отложила вилку в сторону, уложила подбородок на скрещенные пальцы, и взгляд ее стал стеклянным, что означало полное погружение в размышления. Спустя некоторое время она ответила, медленно роняя каждое слово.
– Вы должны понимать, что у аиргов отношение к телу другое. За жизнью телесной нас ждет жизнь на уровне чистой энергии. Тело – лишь временная оболочка, которую мы занимаем, чтобы напитаться знаниями о мире, а затем перейти в другую жизнь, в другой форме и состоянии. Дух бессмертен и самодостаточен. Смерть служит его освобождению от бренного сосуда. Но это не значит, что мы можем позволить себе не лечить болезни и травмы и терять соплеменников. Ведь тогда цель духа не будет достигнута, мы будем уходить из жизни пустыми и души наши, не находя смысла в перерождении, затеряются в хаосе.
Чуть больше трех тысяч лет тому назад в Истване, который был тогда большим городом, болезнь свирепствовала. Жизни одну за другой уносила. Никто не знал, как справиться. Медицина была не слишком развита даже у нас. Доктор Хиро, ставший позднее одним из Старейших, которому теперь поклоняются и у которого просят совета все аирги, решил вскрывать тела и изучать. Он узнал, что желудки больных были поражены червем, которого позже нашел в оленьих желудках и мясе. Вскоре Хиро смог найти лекарство, которое позволило остановить и вылечить болезнь. Думая об Адель, не как личности вы мыслить должны, а как целый вид живых существ. Если не увидеть сегодня того, что навредило одному, то завтра это всем огромные страдания причинит.
Анхельм некоторое время даже ответить не мог и задать следующий вопрос. Он просто сидел, чесал лоб и осознавал сказанное.
– Рин, что скажешь ты? – тихо спросил он после долгой паузы, когда все уже потихоньку стали браться за вилки и продолжать есть.
– Ну, мне добавить к сказанному нечего… Разве что… – она со вздохом пожала плечами и несмело продолжила, – если студенты не будут играть с ее сердцем и издеваться над ним, то я поддерживаю его передачу на нужды академии. И, разумеется, должна быть заведена особая традиция, поощряющая подобную практику.
Поскольку герцог надолго замолчал, все потихоньку снова взялись за вилки. Вдруг Тиверий бросил вилку и салфетку на стол и заявил:
– Я против, Анхельм! Адель настрадалась еще при жизни. Хватит с нее! Она называла тебя сыном, но ты не сын ей. Право решать есть только у меня и у Милли.
Рин прикусила язык и под столом положила Анхельму ладонь на колено. Он был напряжен, разве что не искрился. Затем потрясение в его голубых глазах сменилось холодным и надменным выражением, он облизнул пересохшие губы и спросил:
– Тогда откуда у тебя появилось право называть меня по имени?
Тиверий вытер губы салфеткой, бросил ее на стол, поднялся и вышел. Все затихли, никто не решался сказать ни слова. Рин с укором посмотрела на Анхельма и тяжело вздохнула.
– Пойдем-ка, поговорим, – сказала она, вышла из-за стола и пошла в кухню. Анхельм последовал за ней. Оказавшись вдали от посторонних глаз, герцог сорвал с крючка вафельное полотенце и с досады разорвал его пополам.
– И что это было?
– Вот зачем он так? Все ему разжевали, все объяснили, но нет! Упертый баран!
– А ты лучше себя повел, значит? – Рин сложила руки на груди и прислонилась к стене. Герцог уселся прямо на разделочный стол. Он ничего не ответил, поэтому Рин подошла, взяла его лицо в ладони и заставила смотреть себе в глаза.
– Говори.
– Ни Адель, ни Тиверий, ни Милли, никто не слушает меня! Что бы я ни говорил, они все делают по-своему. А теперь те, кого я считал семьей, вообще отвергают меня!
– Дубина стоеросовая! – разозлилась Рин. – Ростом с меня, а умом с теля! Семья его отвергает! Адель саму смерть заставила подождать, чтоб только тебя повидать в последний раз! Анхельм, поддайся человеческим эмоциям! Я понимаю твое желание сделать как лучше, но иногда сделать лучше – это отступить.
Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, а затем проронил:
– Думаешь, старик был прав?
– Я не говорю, что он был прав. Но ему тяжело. Он только что потерял жену, с которой прожил всю жизнь. Поставь себя на его место! Ты бы хотел отдать врачам мое тело, чтобы меня растащили по кусочкам во имя науки?